Князь во все времена — страница 32 из 49

В общем, в столице Швейцарии пришлось немного задержаться, и только в начале августа мы собрались разлетаться в разные стороны. Время поджимало, а сделать предстояло еще очень многое. Слава напрямую должен был улететь в Лондон и работать там по утвержденному нами плану. Шлемовичу с сыном и Шарлю с Пьером необходимо было остаться во Франции.

С появлением этих двух французов возникла у меня одна безумная идея, которую надо было немного потрясти, но для этого мне были необходимы информированные люди в среде французских интендантов и… деньги. К счастью, денег пока хватало на все мои планы. Людей было маловато, но это, к сожалению, мы изменить никак не могли.

Ну а мы с моим другом решили пока прогуляться по Германии. В конце концов, нашу с ним работу никто не отменял. И вот второго августа тысяча девятьсот тридцать девятого года два швейцарских предпринимателя ступили на пыльную траву гражданского аэродрома под Мюнхеном.

Прилетели мы порознь. Я, хромая на левую ногу, держался за массивную и безумно дорогую трость с золотым набалдашником. В самолете привычно бухал, спаивал четверых соседей и рассказывал всему миру о своем отвращении к полетам.

Женька спаиваться не пожелал и весь полет мрачно глазел в разложенные на небольшом столике деловые бумаги и то и дело поправлял сползающие на кончик носа очки. Ничто так хорошо не запоминается и не отвлекает соседей, как простые и будничные движения и действия.

Мне нужен был Мюнхен. В этот город периодически наведывался Гитлер, и именно отсюда я начну наш первый диверсионный рейд, а то у Женьки руки уже чешутся. Как бы не сорвался.

Богатые швейцарские господа долго в колыбели нацистской Германии не задержались. Один пропал сразу после прилета, видимо незамедлительно принялся решать свои деловые проблемы, зато второй оторвался по полной программе. Посетил знаменитую пивную, откуда пьяные нацистские отморозки начали свое шествие по собственной стране, а затем и по миру, поглазел на окрестности и зачем-то сходил в цирк. И ведь ни тросточка ему не мешала, ни поврежденная нога. Но уже через двое суток пресытившийся жизнью молодой человек купил билет на берлинский поезд и отбыл в столицу Великой Германии.

То, что сломал себе шею, упав с лестницы в меблированном доме, наездник мюнхенского цирка, прошло абсолютно незамеченным. А такой господин был шустрый: вольтижировкой занимался, в немом кино снимался и вообще был спортивным и деятельным, несмотря на свой возраст мужчиной.

Если теперь кто и будет готовить казаков для борьбы с югославскими партизанами, то это будет явно не генерал-лейтенант Андрей Григорьевич Шкуро. Может быть, это обстоятельство хотя бы десятку казаков жизнь сохранит. Шли они к немцам вслед за что-то там показавшим в гражданскую генералом, которому верили, и вместе с ним оказались у наших.

«Шкуре»-то все равно, он в сорок седьмом году на виселице оказался. Туда и дорога. А все остальные, кого американцы выдали нашим, где? Вечную мерзлоту своими телами удобрили?

Первые страницы всех без исключения газет Мюнхена, а позднее и всей Германии заняло другое происшествие. В ночь на четвертое августа на грузовой станции города загорелся и взорвался состав с авиационным топливом. Пожар охватил еще четыре состава, один из которых оказался с военным имуществом третьего воздушного флота люфтваффе. Все бы ничего, но этот состав оказался с бомбами.

Взрыв на станции донесся даже до нашего уходящего поезда. Чуть под откос не слетели. Прилетим в Лондон, я Славке его химические взрыватели вставлю в такое место, что он сам удивится, как они там оказались. В ухо, например.

Женька тоже хорош! Пустили козла в огород. Дорвался до эсэсовцев. Шестнадцать штук зарезал. В пивной, на станции, просто на улице. Ну, в пивной ладно. Там в туалете оберштурмфюрер сам башкой об раковину ударился. Точняк виском угодил – никакая полиция не докопается. Сам правил! Не все же Женьке развлекаться, я тоже кое-что умею.

Один на станции тоже на несчастный случай спишут – с платформы свалился. Целый штурмбанфюрер, а удар не держит. Я не виноват, что он приколов из моего детства не знает. Но остальныето зарезанные и в канализации. Вони будет, когда их найдут!

Работать в таких сказочных условиях просто лепота: ни рамок металлодетекторов, ни досмотра личных вещей, ни камер слежения. Правда, если мои чемоданы досмотрят, то на пару расстрельных статей набежит влегкую, а ежели еще и личный досмотр проведут и найдут подарки господина Беккера, то проще будет самому застрелиться.

А где я еще настоящие эсэсовские документы и форму возьму? Только с трупов. Прилетим в Стокгольм, произведу натуральный обмен – я Ицхаку Гершевичу ствол с одного из гестаповцев, а он мне документы его приятеля с моим фото на развороте. По-моему, равнозначный обмен. Могу еще значок с мундира эсэсовского лейтенанта презентовать. Мне не жалко.

В Берлине тоже не особенно разгуливались. Пока я уже привычно для окружающих бухал в окружении халявных статистов и двух профессиональных статисток, Женька работал. Всего за сутки он проделал просто гигантскую работу. Смотался на арендованной машине в пригород и прикопал оставшуюся взрывчатку и бо́льшую часть стволов. Еще неизвестно, когда мы Берлине появимся, и будет ли возможность притащить сюда взрывчатку. Мы, конечно, и на коленке можем такое слепить, что пару зданий разнесет в пыль, но светиться с этим пока рано.

Прошлись и по центру города. Порознь, разумеется. Я гулял с весьма привлекательной девицей, которая скрасила своим присутствием две ночи приезжего господина. Женька, понятно, в одно лицо. Облизнулись издали на Рейхстаг, прокатились на такси мимо берлинской Лубянки, ее еще «гестапо» кличут, заодно полюбовались на здание Министерства авиации. Это, которое люфтваффе – они на одной улице находятся.

Для того чтобы хоть что-то планировать, надо не только на карты смотреть, но и визуально знать место. Иначе так напланируешь, что и сам без головы останешься и людей своих угробишь, а у меня их не так много.

Встретились мы с Женькой только в аэропорту перед вылетом в Копенгаген. Здесь показывать, что мы незнакомы, было нельзя, но мы были друг другу рады и накатывать начали еще перед посадкой в самолет.

То, что в Берлине за наше короткое посещение пропало четверо полицейских, два сотрудника гестапо, полковник люфтваффе и три офицера вермахта, эти вопросы не к нам. Больше бы пропало, если бы работали вместе, но появиться вдвоем, это сразу посадить себе на шею полицейских ищеек.

Германия реально полицейское государство. На меня не стучал, наверное, только ленивый, а такие в центральных городах не водятся. И в Мюнхене, и в Берлине Женька останавливался в гостиницах на окраине и выезжал в город на такси или арендованной машине. Для меня он в Мюнхене пропал и появился только в Берлине на аэродроме. В поезде я на двух люксовых местах ехал в одно лицо, а Женька залез в окно и ушел от меня в свой вагон. Причем уже на ходу. А как бы он иначе состав с горючкой обидел?

Вздохнули спокойно мы только в Стокгольме. Сгрузили документы и оружие, выдали задание младшему Гершевичу и сутки спали. Через сутки проинспектировали свою уже готовую «птичку», выдали очередное задание своему местному помощнику и, загрузившись в очередной попутный самолет, направили свои стопы обратно. В Копенгаген.

В столице Дании мы немного задержались – надоело прыгать короткими маршрутами через Германию, и пришлось немного раскошелиться. Наняли мы очередной пассажирский борт и через двое суток оказались в Лондоне. Летели через Амстердам. В столице Нидерландов проболтались почти сутки – заправляли самолет, брали попутный груз и почту.

Необходимо было пробежаться по городу, набрать очередных сувениров, да хоть немного постоять на твердой земле. Ну не летчик я в этом мире. Не летчик, а придется, как это ни противно. Поэтому, пока борт наемный, я полпути с пилотом и штурманом просидел, накинув пилоту самолета дополнительных денег. Странно, но в кабине самолета такого безотчетного страха я не испытывал. Может, это оттого, что в салоне ни черта не видно? Придется экспериментировать.

Словом, прилетели в Лондон. Задолбали меня эти ознакомительные поездки. Хорошо, что теперь хоть немного на месте посижу. До начала событий в Европе нам можно слегка расслабиться.

Куда деваться бедным путешественникам, тем более что они налегке? Пара чемоданов не в счет. Только в тот трехэтажный дом, который уже был готов для нашего проживания. Времени прошло уже достаточно, чтобы наш основной помощник в Лондоне все для нас подготовил.

Если бы хоть кто-нибудь знал, сколько мне стоил этот сарай! Почти вся свободная наличка ушла на эту казарму. Одно радует – дом почти в центре города и хоть и невысокий, но длинный. Он так удачно расположен, что выход из него аж на четыре улицы. Первый этаж пойдет под ресторан, ломбард и магазин, а второй под гостиницу. Третий этаж я специально оставил как представительские апартаменты, а все остальное после легкой «косметики» уже можно было использовать.

Зайдя в холл, мы слегка притормозили. За столиком ресепшена сидела незнакомая нам девица, которая с ходу заявила, что мест в ресторане нет и в ближайшее время не предвидится. Мы с Женькой слегка выпали в осадок.

Нормально так! За порог ступить не дали. А потом с какого перепуга нам в гостинице заявляют про ресторан? В него же есть отдельный вход. Пока мы так недоумевали, дверь в ресторан распахнулась, и в холле раздались звуки музыки. И какой музыки!

Мы с Женькой так и застыли на пороге. Я вообще заметил одну странную особенность. Мы меняемся. Вот эти мальчишки, погибшие в самом начале своей молодости под влиянием нашей памяти и сознания, кардинально изменились. В самые первые недели это было не слишком заметно, но сейчас это здорово бросается в глаза. Мне, по крайней мере.

В нашей жизни Яша просто изумительно играл на гитаре. Причем очень любил испанские мелодии и даже привносил в них что-то свое. У нашего друга совсем не было голоса, но именно как аранжировщик он просто бесподобен. Здесь же я несколько раз замечал, что Яшка что-то мурлычет себе под нос, но он ни разу не взял в руки гитару. Перед самым нашим отъездом я попросил Женьку, и он в музыкальном магазине купил шикарную «испанку», оставив ее в Яшкиных вещах, и сейчас мы пожинали плоды моего поступка.