– Это верно, люблю, – признал Андрей, ставя в разгорающийся огонь кувшин с водой. – А ты откуда знаешь?
– Дык, все сказывают, дедушка… – потупила она глаза.
– Кто-кто? – хохотнул Зверев. – Это я дедушка? На себя посмотри! Ты мне в невесты годишься. Дедушка! Ишь, чего удумала!
– А сказывали, ты старенький… – Щеки гостьи стали пунцовыми.
– Ладно, спускайся. Вода закипит – мяты с чабрецом и брусникой заварим. Отвар этот, конечно, при простуде и чахотке хорош, но мне и так нравится. Будем считать, что для профилактики.
– Я… Я… Ненадолго я, мудрый Лютобор.
– Ну не совсем мудрый и совсем не Лютобор, – вздохнул Зверев. – А что, корзину сверху станешь кидать? У тебя яйца бронебойные?
– Не Лютобор? – расслышала самое главное гостья. – А я… Я…
– Ты сперва скажи, в чем нужда у тебя такая в старом волхве. Глядишь, и я, грешный, подмогну. Уж больно пирожков хочется. Без завтрака сегодня остался.
– А ты правда можешь, мил человек? – насторожилась девушка.
– Могу что? – уточнил Андрей.
– Добра молодца приворожить?
– Дурное дело не хитрое.
– А отвадить?
– Ты уж чего-нибудь одно выбери, красавица. Присушить и отвадить одновременно? Что за каприз?
– Беда у меня, мил человек… – спустилась на несколько ступеней девушка. – Любый мой, желанный уехал в Новагород за приработком, и уж с месяц, как нет от него ни единой весточки. Боюсь, забыл он про меня, остыло сердечко-то. Как бы другую себе не нашел. Мы уж о доме общем мыслили, о детишечках. А его все нет и нет. А тут еще детина соседский проходу не дает. Как мой уехал – вообразил, что одна я осталась. Ходит и ходит, ходит и ходит. Все цветы в округе оборвал, за места срамные хватает…
– Значит, так, – поднял палец Андрей. – Сезон сейчас подходящий, в садах все зеленое. Берешь кислое яблоко, даешь ему из своих рук, а после того, как откусит и поморщится, отбираешь, забрасываешь подальше и при этом говоришь: «Как яблоко кислотой ведет, в рот не лезет, так бы и я…» Как тебя зовут, кстати?
– Снежана.
– Ух ты, красивое имя. За него одно влюбиться можно. Значит, «как яблоко кислотой ведет, в рот не лезет, так бы и я, раба Божья Снежана, душе не в радость была, не мила, не сладка, не желанна. Так бы раб Божий…» – ну имя парня, – «…рот кривил, стороной меня, рабу Божью Снежану, далеко обходил. Аминь». Если сам яблоко выбросит, так даже и лучше. Ты, главное, слова ему вслед нашепчи. Поняла? Запомнила? Давай пирожки.
– А с милым моим что делать?
– Который в отъезде? Так он вроде и так тебя любит, привораживать понапрасну ни к чему. Ему только надобно о себе напомнить, чтобы сердечко не на месте было. Для такого дела существует наговор на дым. Нужно найти перо любой дикой птицы, кинуть в огонь, а когда оно займется пламенем, наговорить: «Лети, белый кречет, за чистое поле, за синее море, за крутые горы, за темные леса, за зыбучие болота. Найди, белый кречет, раба Божьего – как там его зовут? – застань его сонного, да садись на белую грудь, на ретивое сердце, на теплую печень, и вложи имя рабы Божией Снежаны из своих уст. Чтобы он не мог без меня ни пить, ни есть, ни гулять, ни пировать. Пусть я буду у него всегда на уме, а имя мое на его языке. Лети, кречет, зови раба Божьего… Как там его у тебя?…Слово мое крепко, дело мое лепко. Аминь». Корзинку на стол ставь. Так ты чай травяной пить будешь? Я не жадный, могу твоими пирожками с тобой поделиться.
– А заговоры верные?
– Да чтоб мне провалиться! – щедро перекрестился Зверев и принялся перебирать туески на полке, на которой Лютобор хранил свои травы. – Зверобой, зверобой, сон-трава, дудочник. Где-то тут простудный состав был… Ага, вот он. Ну что, красавица, на твою долю кидать?
– Скажи, молодой колдун, – поставив корзинку на стол, гостья вскинула руку к шее, – а от дурного нрава ты спасти можешь?
– Это как? Характер у тебя, что ли, плохой?
– Соседка через дом меня за что-то возненавидела. Карга старая, одной ногой в могиле, а и меня туда же тащит. То в огород чего плеснет, что кошки со всей деревни сбегаются; то скотине травы подсыплет, так что она вся пеной покрывается, и живот у нее пучит, а телята и козочки вовсе передохли. Не раз видала, как она округ дома моего крутится – опосля то со скотом плохо, то сено сопреет, то земля на пороге появится. Мочи моей нет, колдун. Извести меня хочет старая. Не дождусь миленочка своего. А може, она его и отвадила!
– Что, такая злобная тварь?
– Да ты любого в деревне нашей спроси! Никого без пакости своей не оставила. Меня же пуще прочих ненавидит. Ведьма она, ведьма! И глаз у нее черный! На чужой беде живет, чужому горю радуется.
– Ну, что же, и против таких зверюшек у нас средство есть. – Зверев сыпанул в горшок щедрую горсть травяной смеси. – Врешь, не врешь… Ладно, скажу, как завистницу сжить можно. Рецепт простой, много ума для него не надо. Походи за этой ведьмой немножко. Когда четко увидишь место, на которое она ступала, то его нужно чем-нибудь закрыть, чтобы не затоптали, а потом прийти в спокойное время и незаметно собрать в небольшую емкость. Сразу этого все едино не сделаешь – заметят, слухи нехорошие пойдут. Да и ведьма заметить может. В общем, наше ремесло шума не любит. Тайком действовать нужно. Вот. Если сжечь след ночью в бане – это будет хорошей, надежной порчей. Соседка слабеть станет, увядать, стареть быстро да вскорости и преставится.
– Ага, – кивнула просительница и заторопилась уходить.
Когда гостья поднялась до самого полога, Андрей ее окликнул:
– Снежана! Ты только не торопись след этот собирать. А соберешь – так жечь не спеши. Нехорошо это, грех. Не на мне, на тебе грех будет. Зло причиненное имеет привычку возвращаться. И не одно, а многократно умноженное.
– Вот я и верну, – тихо пообещала девушка и бесшумно скользнула наружу.
– Ну что я тут заработал? – Князь откинул с корзины тряпицу. – Ничего пирожки, румяные. Надеюсь, косточки она повынимала?
Зверев отлил травяной заварки в большую, толстобокую глиняную кружку, прихлебнул, присел на скамейку, но насладиться пряженцами не успел: занавеска опять дрогнула и впустила очередную гостью – большеглазую, веснушчатую, немногим ниже предыдущей просительницы ростом, но куда более упитанную. Она тоже была с корзинкой, причем куда более объемистой, нежели первая.
– Здравствуй, батюшка, – низко поклонилась она, махнув рукой по полу.
– И тебе здоровья, коли не шутишь. Ну спускайся, рассказывай. Что за нужда тебя на эти болота затащила?
– Беда у меня, батюшка Лютобор. – Она перехватила корзинку двумя руками, на глаза навернулись слезы. – Страшная беда случилася, хоть руки на себя накладывай.
– И что такое?
– Тверила меня не лю-у-убит… – с готовностью разревелась она.
– Э-э… Э-э… – забеспокоился Зверев. – Ты мне тут потопа не устрой… Э-э… Вот, черт!
Взбежав наверх, князь обнял гостью за плечи, провел вниз по ступеням, усадил к столу, сунул в руки кружку с отваром. Девица, цокая зубами по керамике, с трудом сделала маленький глоток.
– Он… Он… Он… – шмыгнула она носом.
– Ну это я понял, – кивнул Андрей. – Только чего ты хочешь? Тебе отворотного зелья дать, чтобы забыла начисто, или его приворожить?
– Его, его, – торопливо закивала конопушка.
– Не вопрос.
Входя в образ заправского колдуна, Зверев заглянул в корзину. Там лежал полноценный гусь, уже ощипанный, с завернутой под крыло шеей.
– Я еще принесу, – торопливо пообещала девица.
– Не боись. Я к тебе хоть всю деревню запросто присушу, – подмигнул князь, наклонился и шепнул в ухо: – На кровь пробовала?
– Это как? – откачнулась она.
– Неужели не слышала никогда? – вскинул брови Зверев. – Самый надежный заговор, известное дело, и самый простой. Как у тебя дни неприятные начнутся, кровушки чуток собрать надобно. В питье или еду ее добавишь с приговором: «Кровь отошла, мне не нужна, нужна рабу Божьему Твериле. Я без крови не могла, он без меня не сможет. Аминь». Заговоришь да угощение ему и скормишь. После такого он к тебе навсегда присохнет.
– А без крови… нельзя? – сглотнула девушка.
– Можно, коли брезгуешь, – резко отклонившись, в полный голос ответил Андрей. – Заговори любой хмельной напиток такими словами: «Соки земли, блики солнца, свет луны, первая роса и мая слеза, кипите и варите зелье приворотное на сердце раба Божьего (тут имя говоришь) для его любви ко мне. На всю его жизнь до последнего вздоха, до последнего удара сердца, до последней капли крови живой. Чтоб раб Божий (опять имя) жил и был со мной. Аминь». Угощаешь любимого – и он твоим навек будет. Но простой заговор снять можно, а тот, что на крови – нет. Думай сама, деточка.
– Он меня поросенком называет, батюшка.
– Так ведь ласково.
– Не-ет, – опять хлюпнула она. – Он говорит, что я то-олстая.
– Пухленькая – значит красивая. Хорошего человека должно быть много.
– А он жи-ирной меня…
– Стоп! – вскинул руку Андрей. – Вопрос понял. Значит, так. Дождись времени, когда месяц покатится на убыль. Возьми ошейник от цепного пса, иди с ним в баню, опусти в кипяток и наговори: «Как ты, месяц, на убыль идешь, так и я на убыль пойду. Ты, Семаргл, собака крылатая летняя, рядом со мной зимуй, хлеб сторожи, в рот не пускай. Аминь». Кипяток разведешь обычной водой и хорошенько этим помойся. Только не перепутай ничего! На растущей луне тот же обряд к полноте приводит.
– Спасибо, батюшка. – Конопушка поймала его руку, поцеловала ладонь и кинулась бежать.
– Так, – кашлянул Андрей. – Ну на обед я вроде бы заработал.
Он добавил в кружку отвара, выбрал пару пирожков попухлее и принялся с удовольствием поглощать честно заработанную снедь. Когда кувшин опустел, Зверев встал на край Лютоборовой постели, затаил дыхание и плашмя рухнул на спину. Ощущение было такое, словно он погрузился в пух – только взметнулись и опустились на лицо листья.
– По закону Архимеда после сытного обеда полагается поспать…