Арбалетчики, выстроившиеся у огней посольского стана, держали заряженные самострелы наизготовку. За линией стрелков выжидала конница. Немецкие лошади фыркали и рыли копытами землю. За всадниками располагалась пехота. Колышущаяся стена пик закрывала татарам дорогу к бегству.
Вряд ли удастся прорваться через такое окружение, — трезво оценил ситуацию Тимофей. И едва ли возможно сейчас причинить императору вред. Если конечно, у татар нет в запасе какой-то особенной хитрости. Тимофей покосился на посла-нойона: от этих кочевников всего можно ожидать.
Бельгутай встретил императора перед своим шатром. Тимофей стоял справа от ханского посла. Позади, у коновязи, два неподвижных факельщика разгоняли огнями сгущающиеся вечерние сумерки. Пламя они держали прямо перед собой, закрывая лица от пристального взгляда Михеля. Это могло быть случайностью, а могло и не быть. Больше татарских воинов поблизости видно не было.
И посол, и толмач, и оба нукера с факелами дожидались незваных гостей без оружия — так распорядился Бельгутай. Да что там оружие! Как ни присматривался Тимофей, он не заметил ни у кого каких-либо подручных предметов, которые можно было бы использовать в качестве оружия. Ну, разве что на шее нойона болталась увесистая золотая пайзца, да пояса факельщиков оттягивали небольшие мешочки-кошели, в которые дозорные обычно клали просяные лепёшки, если предстояло долгое бессменное дежурство. Но в такой мешочек не спрятать ничего страшнее камня. А какой вред может причинить булыжник закованному в латы рыцарю?
Бельгутай и Тимофей двинулись навстречу Феодорлиху, чтобы надлежащим образом поприветствовать императора, но были остановлены предупреждающим окриком и полудюжиной копий, направленных в лицо и грудь. Им запрещали подходить близко. Им открыто угрожали.
После этого пустую вежливость можно было отринуть и говорить по существу.
— Что происходит, ваше величество? — спросил Бельгутай, едва не упёршись грудью в острые наконечники.
Тимофей перевёл вопрос нойона, стараясь не обращать внимания на маячившую перед глазами сталь и настырное давление чёрных глаз Михеля, глядевшего из-за императорского плеча.
— Ничего особенного, — мирно, почти дружелюбно ответил Феодорлих. — Я всего лишь хочу вернуть принадлежащее мне.
Бельгутай выслушал перевод, нахмурился.
— Вы в чём-то нас подозреваете?
Ответ прозвучал не сразу. Видимо, император что-то взвешивал на незримых весах, о чём-то раздумывал, что-то решал.
— Лично вас — нет, — наконец, заговорил он. — Пока нет. Но у меня имеются основания полагать, что вместе с вашим посольством в мои земли прибыл злоумышленник, который прошлой ночью проник в Вебелинг и забрал одну ценную… очень ценную и дорогую для меня вещь.
Кажется, Феодорлих решил говорить прямо и откровенно, однако его слова ясности пока не вносили.
— Что забрал? — Тимофей позволил себе самостоятельное уточнение. — Какую вещь?
— Некую Реликвию — глаза Феодорлиха внимательно следили за послом и толмачом. Взгляд Михеля, казалось, вовсе просверливал их насквозь. — Чёрные Мощи. Не слыхали о таких?
В голове Тимофея звякнул колокольчик. Да чего там — целый колокол загудел. Припомнилось, как Бельгутай после аудиенции в императорском шатре случайно, а может быть, и нет, упомянул о некоей Чёрной Кости. Уж, не о ней ли идёт речь?
— Я ничего не скрываю, потому что не вижу в этом нужды, — продолжал Феодорлих. — Тот, кто похитил Чёрные Мощи, знает об их похищении. Кто не знает — скоро догадается. И всё же я надеюсь вернуть украденное. И от того, удастся ли мне это, напрямую зависит ваша судьба.
Стараясь скрыть волнение и собраться с мыслями, Тимофей перевёл слова императора.
Видимо, похищение таинственных Мощей оказалось неожиданной новостью для посла. И притом, новостью важной. Глаза Бельгутая обратились в две непроницаемые щёлки.
— Почему вы решили, ваше величество, что именно мой человек повинен в столь постыдном деянии, как воровство? — спросил посол.
— Потому что именно вашего человека, воровским способом пробравшегося в мой замок, видели мои люди, — таков был ответ императора.
— Они могли ошибиться…
Тимофей переводил вопросы и ответы, запоминая каждое слово.
— Не могли. Вор носил чёрные одежды и прятал лицо под маской. Однако одежда не укрыла его в ночи, а маска была сорвана.
— И что? — Бельгутай держался хорошо. Он не оправдывался и не спасал свою жизнь. Сейчас он просто добывал информацию, которая могла оказаться полезной. — Чьё лицо пряталось под маской?
— Откуда мне знать, — поморщился Феодорлих. — Таких лиц много в вашем стане, посол. Среди добрых католиков людей с такими лицами нет.
Бельгутай покачал головой.
— Это невозможно. Мои люди всегда при мне. И днём, и ночью. И этой ночью, и прошлой, и позапрошлой. Они не отлучались из лагеря. Да и вряд ли смогли бы. Незамеченными…
Бельгутай многозначительно покосился на императорских рыцарей.
Тимофей переводил. Он говорил и за ханского посла, и за императора, стараясь не привлекать внимания к себе. Тимофей был эхом чужих речей. Но эхом, впитывающим и сохраняющим в себе всё сказанное и всё услышанное.
— Кто-то смог, — хмуро подытожил Феодорлих. Поколебать его уверенность в этом было невозможно. — Я хочу знать, кто. И где сейчас этот человек. Но ещё больше меня интересует не он сам, а украденное им.
— Боюсь, нам ничем вам помочь, ваше величество, — с подобающей почтительностью, но и с твёрдостью в голосе произнёс Бельгутай.
В факельном свете видно было, как на скулах императора заиграли желваки. Бельгутай не мог этого не замечать.
— Я не знаю, кто проник в вашу крепость, — спокойно продолжал ханский посол. Тимофей так же спокойно переводил. — Но я точно знаю, что это был не мой человек. Я ещё раз повторяю, все мои люди…
— Вам знакомо это, посол? — Феодорлих, не дослушав, извлёк из седельной сумы странный предмет.
«Это» оказалось небольшим кинжалом с прямым клинком и изогнутым крюком-когтем, скованными воедино. На рукояти болтался обрывок чёрной верёвки.
Император швырнул кинжал к ногам Бельгутая.
— Вы сами ловко управлялись на ристалище крюкастым копьём, — Феодорлих не отводил глаз от лица татарского нойона. — Так, может быть, кто-то из ваших воинов в совершенстве владеет и этим оружием? А ещё — вот этим?
Рука Феодорлиха вновь скрылась в суме. Император с величайшей осторожностью достал ещё более диковинную вещицу. Перед Бельгутаем и Тимофеем упала плоская остроконечная звёздочка — чёрная, с отверстием посредине, с заточенными гранями по краям.
— И пользуется этим?
В землю воткнулся железный «ёж», щетинившийся острыми шипами. Маленький, неприметный — такие, наверное, удобно прятать при себе, — но способный пропороть толстую подошву и поранить ногу.
— И этим?
Две небольшие обгоревшие деревянные трубки, брошенные императором, откатились в сторону. Даже на расстоянии Тимофей почувствовал исходивший от них неприятный запах.
Бельгутай молчал, ничем не выказывая того, что узнает предъявленные предметы. Впрочем, в том, что он их не узнает, Тимофей сейчас не был уверен тоже.
— Поймите, посол, — устало вздохнул Феодорлих. — Вторжение в мой замок и совершённая там кража будут дорого стоить и вам, и вашим людям, вне зависимости от того, причастны вы к случившемуся или нет. Лёгкой смерти я не обещаю никому.
— … в общем, нам не дадут умереть легко и быстро, — закончил перевод Тимофей.
Степняк пожал плечами.
— Тот, кто осмелится поднять руку на посланцев Великого хана, не обретёт в итоге ничего, кроме собственной смерти, — спокойно и миролюбиво, без намёка на угрозу, а, скорее, даже с искренним сочувствием в голосе, произнёс Бельгутай.
На груди степняка поблёскивала охранная пайзца.
Тимофей постарался передать Феодорлиху не только смысл сказанного, но и каждую нотку, прозвучавшую в ответе нойона.
Латиняне поняли. Дёрнулись было телохранители императора, однако Феодорлих едва уловимым движением руки остановил ретивую стражу. Он долго смотрел на посла и толмача. Затем заговорил снова:
— Вы оба либо отчаянно смелы, либо безрассудны до неприличия, либо попросту глупы. Но я хочу, чтобы вы усвоили одно: войны с Огадаем я не боюсь. Хотя бы по той причине, что её не избежать — об этом хорошо известно и вам, и мне. А бояться неизбежного бессмысленно. Вот только, чтобы успешно противостоять хану, мне необходимо вернуть похищенную Реликвию. Как видите, у меня не остаётся выбора, и я не остановлюсь ни перед чем. Все дороги перекрыты. Вы полностью в моей власти. Ваш лагерь окружён, а то, что я ищу, наверняка оказаться здесь.
— Ваше величество… — начал, было, Бельгутай, но Феодорлих не стал дожидаться ни окончания фразы, ни перевода.
— Возможно, вам действительно ничего не известно, — вяло отмахнулся император. — Возможно, кто-то из ваших людей ведёт свою игру втайне от вас. Но это ничего не меняет. Ровным счётом ничего. Ваша миссия закончена, посол.
Повернув голову, Феодорлих бросил через плечо:
— Татар разоружить. Лагерь обыскать. Кто вздумает сопротивляться — рубить на месте. Прочих вязать и тащить сюда. Михель, ты знаешь, о чём спрашивать и что искать. Начинайте…
Однако, прежде чем латиняне приступили к выполнению императорского приказа, Бельгутай взмахнул рукой, отдавая свой — краткий и безмолвный.
Это был оговорённый заранее знак. Сигнал к бою.
За приподнятым пологом Бельгутаева шатра гулко и раскатисто ударил барабан. Затаившийся лагерь вмиг ожил и преобразился. Из палаток выскакивали воины, уже облачённые в доспехи и с оружием в руках. Одни степняки натягивали луки, другие бежали к осёдланным лошадям. Суета была деловитой, а действия нукеров — продуманными. Каждый знал своё место и своё дело. Каждый выполнял, что ему было поручено.
Воздух наполнился свистом стрел. Послышались вскрики раненых и стоны умирающих. Стрелять сейчас было удобнее из лагеря. Костры, грамотно разложенные по краю куреня, хорошо освещали строй рыцарей и кнехтов и слепили латинянских арбалетчиков.