Всадников было трое: рыцарь в шлеме-ведре и в гербах, изображающих запертые ворота, с ним два помощника-ловца. Судя по всему — оруженосцы. Ещё один преследователь неподвижной кочкой лежал в траве — неподалёку от Тимофея и Бельгутая. Рядом валялась лошадиная туша и сломанный при падении арбалет. Видимо, беглец был не так уж и безобиден, как это могло показаться на первый взгляд.
Тимофей присмотрелся к убегавшему. Чёрные порты, короткий чёрный кафтанчик с длинными рукавами, широкий чёрный кушак. Удобная одежда, не стесняющая движений, вот только цвет… В чёрном наряде хорошо прятаться ночью, но при свете солнца да на зелёном лугу она слишком приметна. Потому и напоролся, видать, на латинянский дозор, бедолага. И на кой его понесло через открытое пространство? Стороной не мог обойти?
За спиной беглеца болталась небольшая сума, и торчала прямая палка. Посох, что ли? Но кто таскает посохи за плечами? Не проще ли выбросить палку, чтоб шибче бежать?
Ещё больше Тимофей изумился, когда беглец оглянулся назад. Лицо над чёрным воротом было желтоватым и плоским как блин, с узкими глазками и маленьким приплюснутым носом. Степняк-татарин? Или иной какой бесермен? Но откуда взяться ему в латинянских краях? Уж, не из ханского ли посольства?
Да, интересную… очень интересную добычу ловили конные германцы.
— Бельгутай?! — негромко окликнул Тимофей.
— Вижу, — хмуро отозвался тот.
— Твой человек?
— Нет.
— Точно?
— Я своих людей знаю.
Тимофей кивнул. Уж на что степняки похожи друг на друга, но человека с таким лицом он среди татар тоже не припоминал. Да и телосложение. Не было в посольской дружине столь худосочных и низкорослых воинов.
— Погоди-ка, Бельгутай, — вдруг вспыхнула в мозгу неожиданная догадка. — А это, случаем, не тот, который… А?
Они переглянулись. Поняли друг друга сразу, без слов. А чего не понять-то? Феодорлих говорил, будто неведомый вор, проникший в Веберлингскую крепость, носил чёрные одежды и лицом смахивал на татарина. Так что, вроде бы, всё сходится.
— А ведь ты прав, Тумфи, — процедил Бельгутай. — Он это. Руку даю на отсечение — он.
Беглеца, тем временем, атаковали. Улучив момент, когда оруженосцы зажали-таки юркую тёмную фигуру с двух сторон, ограничивая пространство для манёвра, германский рыцарь направил коня на чужеземца. Опустилось поднятое к небу копьё. Золочёные шпоры вонзились в конские бока.
Бесермен заметил опасность. Перестал метаться. Остановился. Рванул из-за плеча свою палку. Нет, не палку! Тимофей ахнул: в заспинном посохе, оказывается, укрывался небольшой потаённый меч!
Из простой, нарочито даже простой, удлинённой деревянной рукояти, лишённой защитного перекрестия и имитировавшей верхнюю часть посоха, торчал чудной клинок — тёмный, короткий, прямой, со скошенным остриём. Полые ножны — нижняя часть посоха — так и остались висеть за спиной.
Чуть пригнувшись и удерживая двумя руками меч над головой, чёрный бесермен замер в диковинной боевой стойке.
Германец коня не остановил. Оно и понятно: шансов у пешца, пусть даже и обретшего оружие, не было никаких. Ну, или почти никаких.
«Интересно, эти трое хотят убить его или только ранить и полонить?» — пронеслось в голове Тимофея. Он покосился на труп четвёртого германца, явно павшего от руки беглеца: «Или как получится?»
На маленького человечка нёсся огромный рыцарский конь, закрытый окольчуженной попоной. Шею и грудь немецкого скакуна защищали широкие изогнутые пластины, череп укрывало блестящее стальное оголовье. В седле с высокими луками восседал закованный в железо всадник. Кольчуга, нагрудник, наплечники, наручи, поножи, латные перчатки, горшкообразный шлем с узкой смотровой щелью…
И большой, прикрывающий тулово от седла до шлема, треугольный щит в левой руке. И длинное копьё-лэнс — в правой. Таким копьём всадник легко достанет пешего противника, в какую бы сторону тот не метнулся. Однако бесермен не стал отскакивать в сторону. Бесермен ринулся вперёд. Он атаковал сам!
С рыцарским жеребцом пеший мечник разминулся едва-едва, в последнее мгновение переступив с ноги на ногу и перенеся вес гибкого, подвижного, прямо-таки текучего тела с одной точки опоры на другую. И чуть развернувшись при этом. Чуть-чуть, самую малость…
И нырком уходя под копьё.
Тяжёлый наконечник с трепещущим банером запоздало качнулся вниз, вслед за ускользающей целью, но успел лишь разорвать чёрную ткань на левом плече пешца. Хотя нет, не только ткань: сталь, похоже, пропорола и кожу. И, всё же, рана была не опасной.
Тёмная фигура разогнулась уже стоя почти вплотную к проносящейся мимо неё бронированной туше. Резкий, едва уловимый глазом взмах короткого меча. Низкий секущий удар, пришедшийся по передним ногам рыцарского коня. Над копытами. Под взметнувшийся край кольчужной попоны.
Дикое, пронзительное ржание-визг. Приняв землю не на подкованные копыта, а на кровоточащие обрубки, покалеченный скакун рухнул мордой вниз. Копьё, уткнувшееся в жирный чернозём, переломилось. В стороны полетели щит и шлем. Всадник вывалился из седла. По инерции оба — и конь, и наездник — некоторое время катились по земле. Потом жеребец отчаянно забился в траве, колотя воздух окровавленными культями. А в полудюжине шагов от него вяло шевелился поверженный рыцарь. Растерявшиеся оруженосцы, позабыв о беглеце, скакали к господину. Мечник в чёрных одеждах вновь бежал к лесистым холмам и оврагам.
Впрочем, времени он выиграл немного. Спешенный рыцарь быстро пришёл в себя. Германец поднялся на ноги, вырвал меч из ножен, что-то закричал, указывая клинком на желтолицего иноземца. Приказывает догнать? Схватить? Убить?
Оруженосцы вновь бросились в погоню, огибая тёмную фигуру с двух сторон. На этот раз всадники настигли бесермена быстро. Видимо, полученная рана, не позволяла тому бежать с прежней прытью.
Назревала новая стычка. Беглец остановился. Поднял короткий тёмный меч. Левая рука бесермена нырнула куда-то под куцый кафтанчик.
Что, интересно, у него там припрятано? Кинжал? Кистень?
Преследователи не спешили это выяснять и близко не подъезжали. Отрезав беглеца от леса и кружась на безопасном расстоянии, всадники выжидали. Чего?
Ага! К иноземцу снова спешит рыцарь с мечом. Значит, поединок ещё не закончен. Или это будет уже не поединок, а будет трое на одного?
Честно говоря, Тимофей не испытывал ни сочувствия, ни жалости к похитителю неведомой Чёрной Кости, из-за которого сам едва не лишился головы. Но всё же следовало признать: за свою жизнь чёрный воин дрался умело и отчаянно. Достойно, в общем, дрался.
Бельгутай, до сих пор неподвижно наблюдавший за происходящим, вдруг шевельнулся, потянул из седельного саадака лук, достал из колчана стрелу с бронебойным наконечником — тяжёлым, узким, гранёным.
Каменное лицо степняка ничего не выражало. Тёмные щёлки глаз смотрели бесстрастно и безжалостно.
Тимофей скривился:
— Думаешь, если ты убьёшь этого ночного вора прежде, чем это сделают немцы, Феодорлих будет милостив к нам?
— Я не собираюсь убивать вора, — процедил сквозь зубы нойон.
И приложил оперённый конец стрелы к тетиве.
Тимофей непонимающе уставился на татарина:
— Ты хочешь помочь ему? Помочь сбежать?
— Нет. Я хочу узнать, кто он такой и откуда взялся.
«И куда дел Чёрную Кость, не так ли?» — усмехнулся про себя Тимофей. Что ж, дело хорошее, нужное. Всё равно от нападения на немецкий дозор хуже уже не станет. Тимофей потянулся к мечу и отцепил от седельной луки щит.
— Ну, начинай, Бельгутай. Я, ежели что, подсоблю.
Бельгутай первым выехал из укрытия: стрелять с седла сквозь ветви деревьев было несподручно. Тимофей последовал за нойоном.
Немцы их пока не замечали, так что ничего не помешало татарину плавно оттянуть тетиву к уху, прицелиться хорошенько и…
Длинная стрела понеслась к всаднику, маячившему слева от беглеца. Оп! Славный выстрел! Стрела пробила кольчужную рубаху и застряла в правом боку. Немец повалился из седла. Зацепился за стремя. Испуганный конь шарахнулся в сторону и поскакал прочь, волоча за собой всадника.
Ага, ну вот их и заметили! Немецкий рыцарь растерянно вертит белобрысый головой, его конный оруженосец, прикрываясь щитом, нерешительно кружит на одном месте.
Снова звякнула тетива татарского номо. Вторая стрела устремилась к цели. Рыцарь как стоял, так и рухнул в траву. В светловолосой башке трепетало пёстрое оперение на длинном древке.
Видимо, смерть господина окончательно убедила последнего оставшегося в живых германца не испытывать судьбу. Развернув коня и забросив щит за спину, оруженосец изготовился к бегству. Бельгутай потянулся за третьей стрелой, но чёрный бесермен, неожиданно возникший на пути всадника, опередил ханского посла.
Резкий, едва уловимый взмах руки от пояса… Судя по всему, проворный пешец метнул что-то махонькое, но смертоносное. Нож? Короткий дрот? Немец выпустил поводья, схватился за лицо и, покачнувшись, начал медленно-медленно сползать с коня.
Ему помогли: бесермен подскочил к всаднику, бесцеремонно сдёрнул его наземь, и в следующий миг сам — не вспрыгнул даже — вспорхнул в опустевшее седло.
Явно не собираясь вступать в переговоры с нежданными спасителями, чужеземец вновь устремился к лесистым холмам.
— За ним! — выкрикнул Тимофей, посылая своего гнедка в галоп.
Беглец мчался, плашмя лупцуя коня коротким тёмным мечом и дёргая жёсткий повод то вправо, то влево. Сейчас он скакал так же, как прежде бежал, неожиданно и непредсказуемо меняя направление, петляя, словно уходящий от погони заяц, путая преследователей и оберегаясь от стрелы, которая в любой момент могла полететь вдогонку.
В седле чёрный воин сидел крепко, и конь, чуя сильную руку, покорно выполнял волю всадника. Конь скакал так, будто нёс на себе не человека из плоти и крови, а демона. Хотя, кто его знает, может быть… быть может…
Всё, в общем, может быть.