Тимофей безуспешно пытался догнать беглеца. Где-то позади стучали копыта Бельгутаевой лошадки.
— В коня! — крикнул Тимофей. — В коня стреляй, Бельгутай!
Ветер хлестал по лицу, забивая крик обратно в глотку, разнося слова в клочья, размазывая их по воздуху, сделавшемуся вдруг тугим и упругим. Слышал ли Бельгутай? Нет ли? Понял ли?
Впрочем, степняк и сам прекрасно знал, что нужно делать. Знал, однако не делал. Слишком далеко ещё было для точного выстрела на полном скаку. Слишком стремительные зигзаги выписывал по лугу обезумевший немецкий конь.
Наверное, в этой бешенной скачке Бельгутай опасался случайно задеть чёрного наездника, прильнувшего к лошадиной шее. Ханский посол не желал рисковать. Похититель Чёрной Кости нужен был ему живым и никак иначе. А поросшие густым лесом холмы — вот они. Рукой до них подать. А в лесу выловить юркого живчика в чёрных одеждах будет ох как не просто…
Очередной поворот! Опасный, резкий, внезапный. Тимофей по инерции пронёсся мимо точки, в которой следовало бы повторить чужой маневр. Не успел, не смог вовремя придержать и повернуть гнедка. Опоздал, просрочил, проскочил! И пока, бранясь сквозь зубы, разворачивал разогнавшегося скакуна по широкой дуге, потерял несколько драгоценных мгновений. А с ними вместе — добрую дюжину саженей. Расстояние, отделявшее его от чёрного всадника, заметно увеличилось.
Зато Бельгутай, на этот раз верно предугадал движение беглеца. Степняк погнал лошадь наперерез и сумел сократить дистанцию. Теперь нойон скакал правее Тимофея и чуть ближе к чужеземцу.
И теперь Бельгутай решился.
Боковым зрением Тимофей видел, как татарин бросил короткий повод и чуть привстал на подтянутых к седлу стременах. Как резко натянул тетиву. И как быстро, почти не целясь, пустил стрелу, удачно поймав миг относительного покоя между двумя лошадиными скачками.
Беглец оглянулся за мгновение до выстрела. Заметил опасность. И отреагировал на неё незамедлительно. Повернул коня вправо, сам подался из седла влево. Повис на одном стремени. Укрылся за хребтом, шеей и развевающейся гривой немецкого жеребца.
Только всё это было излишней предосторожностью. Татарская стрела предназначалась не всаднику. Стрела вошла между конских рёбер, пригвоздив край вздувшейся на ветру попоны к влажному боку. Конь сделал ещё несколько скачков вперёд. Рухнул наземь. Перелетел через спину.
Однако всадника под себя не подмял.
Всадник кубарем покатился по траве. Меч и чёрная заспинная сума с лопнувшими лямками полетели в разные стороны.
Беглец вскочил на ноги сразу, словно и не было сокрушительного падения на полном скаку и удара о землю, способного переломать кости. И вскочив, кинулся не к мечу, как поступил бы любой здравомыслящий воин, а к своему заплечному мешку.
Ну и славно! Тимофей натянул повод, придерживая разгорячённого коня. Направил гнедка между чёрным бесерменом и обронённым мечом. Так-то оно безопаснее будет…
Бельгутай уже отсекал беглеца от леса. Степняк унёсся дальше Тимофея и теперь неторопливо рысил обратно. Лук уже лежал в саадаке, правая рука Бельгутая тянулась к притороченному у седла аркану.
Тимофей, не торопясь, шагом, подъехал к иноземцу в чёрных одеждах — помятых, грязных, рваных и перемазанных кровью. Поднял полумаску-забрало на шлеме. Закружил вблизи, разглядывая желтоватое приплюснутое лицо с раскосыми глазами. Ишь, чудно как: вроде бы и похож бесермен на татаро-мунгитское племя, а вроде бы и нет. Что-то, всё же, неуловимо отличало его от степных кочевников. Ладно, разберёмся…
— Ну? — спросил Тимофей по-русски. — Пошто и от кого бежишь, мил человек?
Не дождавшись ответа и не рассчитывая особо на него, добавил по-татарски:
— Кто таков будешь?
Затем для порядка задал вопрос по-немецки:
— Куда-откуда путь держишь?
А в ответ — недобрый взгляд исподлобья. Бесермен внимательно следил за всадником, прижимая к животу суму с оборванными лямками.
Тимофей попытался заговорить с незнакомцем на других наречиях, которые знал. Увы, впечатление складывалось такое, будто незнакомец не понимал ни одного человеческого языка. Или не желал выказывать понимание. На слова Тимофея бесермен никак не реагировал. Раненный и безоружный, он только злобно зыркал глазками-щёлочками. Хотя безоружный ли? Таким взглядом обычно смотрят, когда измысливают какую-нибудь пакость. Когда живота хотят лишить.
И что у него, интересно, там, за широким поясом, куда потихоньку тянется правая рука?
Нет, не тянется уже. Дотянулась!
Дёрнулась резко и быстро. На неожиданный, неуловимый бросок — одной лишь кистью, с подкруткой — Тимофей отреагировал скорее интуитивно, чем по велению разума. Вскинул щит, заслоняя лицо, запоздало вспоминая о конном немце, которого тоже… вот так же…
Он едва-едва успел прикрыться! Тук-тук-тук — стукнуло по кожаной обивке. Опустив щит, Тимофей с изумлением обнаружил над умбоном три маленьких дырявых диска с бритвенно-острыми лучами. Чёрные плоские стальные звёзды ещё слабо подрагивали, не желая успокаиваться.
Крысий потрох! Не закройся он щитом, эти «звёздочки» угодили бы ему в лицо.
Впрочем, метательные звёзды и без того сделали своё дело: на время отвлекли внимание. На краткое время, на пару мгновений всего, но и этого хватило. Когда Тимофей вновь глянул на незнакомца, тот уже бежал. Не от него — на него!
— Э-э-э! — Тимофей попытался, было, осадить прыткого иноземца, потеснить его конём и свалить с ног. Рука потянулась к мечу.
Бесермен опередил. Подскочил к гнедку почти вплотную. Толчок. Прыжок. Короткий пронзительный выкрик-выдох…
Тимофей и не предполагал, что человек способен прыгать так высоко. И так оглушительно кричать. Не догадывался он и о том, что человеческая нога может бить настолько сильно.
А ударила Тимофея именно нога прыгуна. В правый бок, под дых, под пластину нагрудного зерцала. Будто ослопом шарахнули! Кольчуга и толстый поддоспешник смягчили удар, но это помогло мало.
Да, подобной прыти от раненного пешца Тимофей не ждал, а потому и не успел покрепче усесться в седле. Наоборот, потянувшись к мечу в ножнах — всем телом подался влево. Вес щита тоже пришёлся на левую сторону. И как нарочно конь, испуганный криком чёрного бесермена, дёрнул головой, вырывая повод из пальцев.
Удар прыгучего иноземца сбил дыхание и лишил равновесия. А дальше всё уже шло само собой. Нога выскользнула из стремени. Тимофей, скатился с седла, как с ледяной горки.
Вообще-то, они упали оба, по разные стороны от гнедка. Тимофей быстро поднялся уже с обнажённым мечом. Как ему казалось — быстро. Однако треклятый бесермен, не обременённый доспехом, оказался ещё проворнее. Пустующее седло он занял первым. Так и не выпустив, кстати, свою суму.
Гортанный крик. Звонкий шлепок по крупу. Теперь беглец в чёрном бил чужого скакуна не мечом, а голой рукой. Но бил так, что гнедок Тимофея сразу сорвался с места в галоп.
Однако домчать седока до спасительного леса не успел.
Бельгутай ринулся наперерез. Вслед беглецу взвилась змеящаяся петля. Захлестнула наездника…
Сколь бы ловкой бестией ни был этот чёрный бесермен, но от татарского аркана, уйти не смог. Волосяная верёвка выдернула тёмную фигуру из седла, сбросила в траву. Наземь упала и сумка беглеца.
Бельгутай, не давая жертве опомниться, погнал лошадь по большому кругу. Нойон поволок визжащего пленника за собой, затягивая петлю всё туже. Он скакал до тех пор, пока чёрная одежда иноземца не превратилась в лохмотья, набухшие от крови и сока луговых трав. Когда добыча перестала трепыхаться, Бельгутай остановил лошадь, спешился, отмотал верёвочный конец от седельной луки и, сплетя ещё одну петлю, направился к полонянину.
Тимофей поспешил на помощь. Бегом, на своих двоих. Меч болтается в ножнах, щит — на левой руке. На языке — бранные слова. В душе клокочет ярость. Надо ж было так опростоволоситься! Чтобы пеший, да безоружный вышиб конного и вооруженого из седла! Позорище! А, впрочем, сам виноват. Внимательнее надо быть с чужеземными бойцами.
Пленник, не шевелясь (утихомирился, наконец-то, сердешный!), лежал на спине. Локти притянуты к бокам. Петля, плетённая из жёсткого конского волоса, туго впечаталась в руки, грудь и спину. Одежда подрана, лицо исцарапано.
Бельгутай предусмотрительно подступил к беглецу сбоку, осторожно склонился над безжизненным телом, набросил верёвку на согнутые ноги.
И безжизненное тело ожило.
Увы, даже проявленная осторожность не уберегла степняка. Иноземец вдруг резко, словно детская игрушка-волчок, крутнулся на спине. Развернулся всем туловом. И из лежачего положения лягнул обоими ногами Бельгутая в лицо.
Отпрянуть нойон не успел. А двойной удар чёрного бесермена оказался, видимо, не менее сильным, чем тот, который вышиб из седла Тимофея. Шлем с поднятой личиной-тумагой слетел с головы Бельгутая, сам степняк рухнул навзничь, словно сбитый булавой.
Проклятье! Тимофей кинулся к лежащему полонянину.
Ан нет, не к лежащему уже!
Человек в петле ещё раз сильно дрыгнул ногами. Без помощи рук, одною лишь спиной, оттолкнулся от земли, подбросил себя вверх. Изогнулся дугой, словно червь, легко вскочил на ноги. Метнулся в сторону. И ведь не к спасительному лесу побежал, а опять к своей суме! Ишь, бежит быстро-быстро перебирая ножками, на ходу подёргивая плечами, старается высвободиться из тугой петли. А следом тянется верёвочный хвост.
Вот на него-то и наступил Тимофей. Прижал ногой покрепче.
Беглец упал.
Тимофей дёрнул верёвку на себя, наново затягивая петлю. Неугомонный бесермен яростно бился и извивался на земле. И — надо же! — выскальзывал-таки из пут. Не человек прямо, угорь в человеческом обличье…
— Бельгутай! — позвал Тимофей — Бель-гу-тай!
Степняк приподнялся из травы, ошалело мотая головой и постепенно приходя в себя после страшного удара.
— Держи крепче! — Тимофей бросил татарину конец верёвки. Сам бромился к тёмной фигуре, возившейся в траве.