Бельгутай натянул верёвку. Тимофей подбежал к полонянину. Уже наученный горьким опытом — своим и чужим — уклонился от ноги, целившей под полумаску шлема. Навалился сверху, придавливая маленькое вёрткое тело щитом, как змеюку камнем. Тело под щитом, в самом деле, шипело по-гадючьи, норовило высвободиться, лягнуть, укусить. Щуплого на вид бесерменчика, даже раненного, даже опутанного верёвкой и полузадушенного, одолеть оказалось непросто.
Но не невозможно.
Улучив момент, Тимофей размахнулся как следует…
Пудовый кулак обрушился на голову иноземца. Одного удара оказалось достаточно. Тело под щитом вмиг обмякло. И теперь-то уж, похоже, по-настоящему. Тимофей снял шлем. Утёр пот со лба. Кто бы мог подумать, что с одним человеком будет столько хлопот?!
Подошёл, потирая разбитые губы, Бельгутай. Неодобрительно покачал головой.
— Убил? Плохо, Тумфи, очень плохо. Мне нужен был живой пленник. Мёртвый ничего не скажет.
— Авось, жить будет, — отмахнулся Тимофей.
— Будет? — недоверчиво прищурился татарин. — Знаю я вашего уруского авося. И как кулаком быков валите, наслышан.
— Ну, валить-то валим, — хмыкнул Тимофей, — случается. Так ведь не убиваем же. Зачем животину зря губить? Ты, Бельгутай, того… не причитай понапрасну. Лучше свяжи полонянина, пока не очухался. Как придёт в себя — попробуем поговорить. Хотя, сдаётся мне, нелёгкое это будет дело — разговаривать с эдаким татем.
— Лёгкое, нелёгкое — неважно, — буркнул Бельгутай. — Есть много способов развязывать языки.
Как там насчёт развязывания языков, Тимофей не знал, но вот пленников вязать татары, конечно, мастера. Пока Тимофей подзывал и успокаивал гнедка, Бельгутай сноровисто опутал бесчувственное тело тугими верёвочными кольцами и намертво затянул хитрые узлы.
Нойон пожелал сам везти полонянина. Тимофей возражать не стал. В четыре руки они взвалили крепко увязанный человекоподобный тюк поперёк седла Бельгутаевой лошадки. Благо, щуплый незнакомец оказался не тяжелее юного отрока или девицы.
— Присмотри-ка за ним, Тумфи, — Бельгутай кивком указал на пленника.
Поймав вопросительный взгляд Тимофея, татарин пояснил — как-то поспешно и нарочито небрежно:
— При нём сумка какая-то была. Пойду поищу. Вдруг, что ценное в ней.
«Э-э, нет, — мысленно усмехнулся Тимофей. — Так дело не пойдёт».
— Я сам, — коротко бросил он. — Я знаю где. Я сейчас.
И вскочил в седло. Быстро, пока Бельгутай не остановил.
А ведь пытался.
— Погоди! — растерянно прокричал вдогонку степняк. И требовательно: — Сто-о-ой, Тумфи!
Нойон бросился, было, к нему — перехватить повод. Ан поздно…
Тимофей уже мчался за сумой полонянина. Если чёрный бесермен так ею дорожил, если так цеплялся за неё, то, в самом деле, не мешало бы в неё заглянуть. Причём, желательно, раньше Бельгутая. Очень может быть, что именно там и припрятана Чёрная Кость, из-за которой столько шума.
Ага, нашёл! Тимофей с седла пригнулся к земле, на скаку выцепил из травы тёмную котомку. Натянул повод, останавливая коня. Осмотрел добычу.
Ничего, вроде бы, особенного. Невзрачная сумишка из плотной ткани. Оборванные лямки. Махонькая дырочка — видать, след от стрелы. Под тканью прощупывалось что-то твёрдое, округлое. Небольшое и не очень тяжёлое. Туго затянутые ремешки не позволяли заглянуть внутрь. М-да, так просто их и не распутаешь. Легче взрезать мечом.
Тимофей потянулся к оружию.
— Тумфи! — резкий окрик Бельгутая заставил его оглянуться. Было что-то в призыве степняка такое… нехорошее что-то было.
Татарин с непокрытой головой — ишь ты, даже сбитого шлема не надел: видать, торопился очень! — уже сидел в седле и подъезжал к нему. Поперёк мохнатой низкорослой лошадки лежит бесчувственный пленник. В руках у Бельгутая лук. На тетиве стрела. Тетива оттянута к уху. Узкий гранёный наконечник направлен на Тимофея.
«А ведь не промахнётся, крысий потрох! — пронеслось в голове. О меткости ханского посланца Тимофей уже знал не понаслышке. — Если будет стрелять, с такого расстояния положит сразу. Но неужели, в самом деле, будет?»
— Зачем ты хватаешься за меч, Тумфи? — недружелюбно спросил Бельгутай. Прищуренный глаз нойона холодно смотрел из-за костяной накладки лука. — Не нужно этого делать. И сумку отдай. Просто отдай и всё, ладно? Я сам посмотрю, что в ней.
Две или три секунды они молча давили друг друга взглядами. В луговой траве звенели цикады. Над поросшими лесом холмами щебетали птахи. Но никчёмные сторонние звуки эти лишь усиливали повисшую между всадниками тишину, отдающую могильным безмолвием. Сквозь живительные запахи отчётливо пахнуло смертью.
Тимофей гадал про себя, как долго сможет удерживать Бельгутай тугой номо в натянутом состоянии. Наверное, долго. Наверное, столько, сколько потребуется нойону. Пока, во всяком случае, рука степняка не дрожала. Зато дрожал, казалось, воздух, пронизанный взорами двух пар человеческих глаз.
Ещё секунда. Ещё… А на следующей затянувшаяся напряжённо-угрюмая тишина вдруг кончилась. Оборвалась. Сама. Нарушенная не Тимофеем и не Бельгутаем.
Крики и треск проламывающейся сквозь густые заросли конницы донеслись с противоположной стороны луга — из того самого леса, откуда не так давно они сами выбрались на открытое пространство. Приближался враг. Их общий враг.
Тимофей и Бельгутай разом отвели глаза друг от друга. Оба теперь смотрели в одну сторону — туда, где из зелёной стены на зелёное поле выезжали вооружённые всадники. Около полусотни рыцарей, оруженосцев и конных арбалетчиков. А в первых рядах… Ну конечно! Геральдические львы барона Зигфрида фон Гебердорфа отливали золотом — в первых рядах.
Значит, погоня. Значит, латиняне не отстали и не потеряли следа.
Вступать в схватку со столь многочисленным противником — бессмысленно. А переговоры…
Ф-ф-ш-ш-ших-х! — в воздухе шелестнула первая стрела — короткая и толстая, пущенная из мощного арбалета. И сразу за ней, над головой Тимофея — ф-ф-ш-ш-ших-х! — пронеслась вторая.
В общем, переговоры с преследователями отчего-то тоже вести не хотелось. Особенно на поле, где уже лежит мёртвый германский рыцарь и его воины.
Третий арбалетный болт — ш-ш-шух-х-х! — вошёл в землю у копыт Бельгутаевой лошадки. К счастью, немецкие стрелки были то ли не очень меткими, то ли очень торопливыми. Что, в общем-то, одно и то же.
Бельгутай спустил тетиву. Стрела, прежде целившая в грудь Тимофея, полетела в германцев. Следом вторая, третья. Так быстро умеют посылать стрелы только татарские лучники.
Одна стрела предназначалась фон Гебердорфу. Но барон ловко принял её на щит. Зато две другие нашли своих жертв. Упал с седла всадник из первой шеренги. Ещё под одним рухнула на полном скаку лошадь. Но из густых зарослей выезжали всё новые и новые латиняне.
— Тумфи! — Бельгутай указал на лесистые холмы.
Да, только там можно было спастись. Хотя бы попытаться спастись. Тимофей кивнул нойону. Сунул трофейную котомку в седельный мешок, наподдал пятками по конским бокам. Сейчас следовало уходить от погони. Всё остальное потом. Все споры, все ссоры и все разговоры.
В отличие от чёрного бесермена, они неслись к холмам кратчайшим путём — по прямой, но не так быстро, как хотелось бы. Бельгутай начинал отставать. Неудивительно: его лошадке приходилось тащить на себе двойной груз.
— Бросай полонянина! — прокричал Тимофей.
Бельгутай мотнул головой. Вот ведь упрямый степняк!
Тимофей оглянулся. Арбалетные болты больше не свистели над головой: самострел — не лук, его перезаряжать — целое дело, да и стрелков среди преследователей оказалось не так много. Зато латинянские рыцари из первой шеренги неумолимо приближались. А десятка три конных оруженосцев и кнехтов, рассыпавшихся по полю, уже охватывали беглецов с флангов.
Начиналась облава, от которой уйти будет не просто. Если вообще удастся уйти.
Они влетели в ложбину, поросшую ивняком. Не сбавляя скорости, с хрустом ломая подлесок, промчались через дубовую рощицу на пологом склоне. Вломились в густой, но небольшой лесок, на время скрывшись от погони. И всё же это была лишь недолгая отсрочка.
За спиной, справа и слева, слышались азартные крики и хруст веток. А лошадь Бельгутая выдыхалась.
— Бросай! — Тимофей снова повернулся к нойону. — Бросай, говорю, крысий потрох, пока головы не лишился!
Бельгутай пленника не бросил. Он вдруг резко натянул повод, останавливая лошадь.
— Ты что творишь, дурень?! — взорвался Тимофей.
И осёкся.
Увидев то, что степняк уже разглядел среди деревьев.
Тоже дёрнул повод на себя.
Что это?!
В зелени леса зияла клубящаяся, сочащаяся тьмой дыра размером с небольшие ворота. Ворота?.. А ведь так и есть. Ворота в ночь средь бела дня. Мглистое ничто, небрежно раздвинувшее листву и неведомым образом изогнувшее древесные стволы и ветви.
Хотя нет, это была, всё же, не сплошная чернота. Если присмотреться… Частое мерцание парящих ни-в-чем разноцветных искорок (синие, красные, оранжевые, зелёные, фиолетовые, розовые, они походили на свечные всполохи за цветными витражами) позволяло разглядеть бесконечный прямой коридор с неровными колышущимися стенами, полом и потолком. Коридор уходил в никуда. В нём не было видно ничего, кроме искрящейся тьмы и шевелящегося мрака.
ЧТО?! ЭТО?! А впрочем, какая разница? Тимофей улыбнулся. Разверзшийся перед ними путь вёл в неизвестность, но, зато, он уводил отсюда! Не все, выходит, дороги перекрыты латинянами. Эта — нет. А не к ней ли так спешил чёрный бесермен? Если так, то должна же она куда-то привести!
За спиной стучали копыта, звенело железо, кричали люди и хрипели кони. Погоня приближалась, и размышлять было некогда. Бояться тоже.
Промелькнула в воздухе и канула где-то в разверстой чёрной дыре арбалетная стрела. Ага, значит, не все самострелы преследователей ещё разряжены.
— Бельгутай! — крикнул Тимофей. — Туда! Быстро!