Угрим не ответил.
— Такое может случиться?
Угрим молчал.
— Ведь может, княже?
— Маловероятно, — выцедил князь сквозь зубы.
— Значит, всё-таки может…
И вновь молчание.
— Мало людей у тебя, — спокойно, без страха, продолжал Тимофей. — Слишком мало. Если твой план не сработает, и татары запоздают хоть немного, зря положишь и дружину, и мужиков.
— Сколько есть в крепости воинов — столько есть, — недовольно повёл бровью князь. — Других ратников мне взять неоткуда, Тимофей. Наколдовать их не могу. Не силён пока в этом. И из Острожца я уходить не стану. Кощееву Кость, что под нами, другим не оставлю.
— Тогда придётся самим за неё костьми ложиться, — понятливо кивнул Тимофей, поглаживая пристёгнутый к поясу шелом. — Умирать с честью, но, сдаётся мне, без особого толку. Не серчай, княже, я просто хочу уяснить всё сразу. Чтобы во время сечи, когда начнут гибнуть люди, не отвлекаться на дурные мысли и ненужные вопросы. За себя-то я не беспокоюсь: я поклялся тебе служить и от своей клятвы не отступлюсь. Но уж, коли ты поставил меня воеводой, то и за ратников твоих я тоже, вроде бы как, в ответе. И чем раньше узнаю, с каким сердцем посылать их на смерть — тем лучше.
— Ну что ты всё заладил: костьми ложиться, умирать, гибнуть, на смерть посылать! — раздражённо пробурчал Угрим. — Не торопись на тот свет, Тимофей. Не в чистом поле ведь латинян встретим. Из крепости будем держать оборону.
Тимофей невесело усмехнулся. Знал он, какова эта крепость, хорошо знал. Да уж, «крепость»…
Старый, давно не чищеный ров с обвалившимися стенками. Оплывший вал с покосившимся тыном. Прорехи в частоколе — словно дыры в щербатом рту. Да и городские стены тоже… Невысокие, выложенные из почерневших от времени брёвен и засыпанные изнутри просевшей землёй, замшелые, подгнившие, давно не чинённые, ненадёжные. Защитные заборала поведены в стороны. Переходные галереи обвисли, а кое-где обвалились и наспех соединены переброшенными досками. Покосившиеся башни зияют не только узкими бойницами, но и щелями в ладонь-две шириной. И детинец — не лучше. Эх, княже-княже, любую крепость следует крепить в мирное время, а не перед набегом супостата. Тимофей не раз и не два говорил об этом князю, а Угрим всё отмахивался. Зря…
— Чего кривишься? — спросил Угрим.
— Да так, — пожал плечами Тимофей. — Думаю, нам большой разницы нет, где биться — в чистом поле или в Острожце.
— Отчего же?
— Княже, ты, в самом деле, полагаешь, что эти стены, — Тимофей обвёл рукой городские укрепления, — выдержат приступ?
— Эти не выдержат, — хмыкнул Угрим. — А разве я говорил о них?
— Но… — Тимофей растеряно захлопал глазами. — Других стен у Острожца нет.
— Будут, — уверенно сказал князь.
— Так ведь того… не успеем выстроить новых-то. Старые, вон, укрепить и то времени не будет.
— Успеем, — отрезал Угрим.
— Когда, княже?
— Сейчас! Вот прямо сейчас и выстроим…
Перегнувшись через деревянную оградку, князь крикнул толпившимся внизу воинам:
— Отойти от стен!
Приказ передали от десятка к десятку. Недоумевающие дружинники послушно отступили. Ополченцы тоже попятились назад.
— Дальше! — рявкнул Угрим.
Отошли дальше.
Тимофей в изумлении наблюдал за князем. Тот вновь повернулся к нему. Улыбнулся — широко, бесшабашно.
— Ну, Тимофей, держись теперь покрепче.
— В каком смысле? — не понял Тимофей. — За что держаться-то, княже? Зачем?
— На ногах держись. Вниз не падай. Далеко лететь придётся.
Тимофей не ответил. Не успел, пока можно было. А после говорить пропала всякая охота.
Губы Угрима зашевелились, бормоча непонятное. На щеках запылали красным лихорадочные пятна. Лоб покрылся испариной.
Угрим опустил голову, упёршись подбородком в грудь. Застывшие, неживые какие-то, глаза смотрели в доски между княжеских сапог. Медленно-медленно Угрим развёл руки в сторону. Встал крестом, держа ладони вниз. Затем так же медленно, с натугой, словно преодолевая сопротивление, развернул вверх обращённые к земле длани с растопыренными пальцами.
Тимофей ощутил вибрацию под ногами. Дрожали дощатый настил надвратной башни и весь её деревянный сруб, дрожали ворота и стены вокруг, дрожала сама земля под крепостным фундаментом. Сквозь хруст, треск и скрежет снизу донеслись испуганно-изумлённые крики дружинников и ополченцев. Кто-то указывал пальцем вверх, кто-то, разинув рот, глядел перед собой. Взволнованные люди смотрели на оживающие укрепления.
А городские стены шевелились и ворочались, будто огромный ползучий гад, опоясал Острожец и намеревался затянуть петлю. И странно было: почему ненадёжная ограда эта, так и ходившая ходуном, нет — не ходившая уже — плясавшая, никак не разваливается.
Ратники внизу пятились, отступали…
Лицо князя налилось кровью и побагровело так, словно Угрим тянул за собой оратайский плуг.
Над покачивающимися заборалами клубилась пыль, вниз осыпались щепа и труха. Струилась земля из раздавшихся щелей между брёвен. Стенные пролёты и башни кренились всё сильнее, будто стремясь выворотить друг дружку из земной тверди. Однако Угрим стоял без опаски: князь словно прибил ступни гвоздями, словно врос ногами в трещавшие под ним доски, словно корни пустил. Раскинувшего руки Угрима качало и мотало из стороны в сторону, но князь, казалось, не замечал этого и продолжал творить свою волшбу.
Тимофей чувствовал себя как в ладье, плывущей по неспокойным водам. И ладья эта так и норовила вышвырнуть его за борт. Ох, не зря князь советовал держаться крепче. Расставив ноги пошире, Тимофей вцепился одной рукой в столб, подпиравший крышу-навес над башенной площадкой, другой схватился за прорезь бойницы.
И вовремя. И правильно.
Краткий выкрик, извергнутый из уст князя, прозвучал столь громко, пронзительно и резко, что у Тимофея зазвенело в ушах.
И — сразу, без передыху — ещё раз. Ещё один крик.
И снова.
Звуки заклинаний сотрясли и изорвали воздух над дрожащей крепостной стеной.
А Угрим вдруг вскинул голову, обратив до того опущенное лицо вверх, резко поднял руки, потянувшись ладонями к небу. И…
«Крысий потрох!» — мысленно ахнул Тимофей.
В первый миг он даже не сообразил толком, что произошло. Спалённый посад перед крепостью, очищенное поле на ближних подступах к городским укреплениям, дальние леса и перелески, ров и вал с покосившимся частоколом, кричащие люди под стеной, острожецкие улочки и княжеский детинец — всё это вдруг разом провалилось куда-то вниз. Да так, что захватило дух и ёкнуло сердце. Ударил упругий порыв ветра, но почему-то не в лицо, а в неприкрытое темя. Сверху ударил!
Дрожь под ногами прекратилась, и Тимофей понял: нет, не земля ушла вниз, это они сами поднялись над ней. Неказистые низенькие стены Острожца выросли выше самых высоких деревьев, выше маковок княжеского терема. Чародейская сила вознесла их на немыслимую высоту. Из надвратной башни теперь просматривались даже дальние изгибы Ищерки, до которых плыть и плыть.
Ошарашенный Тимофей перевёл дух. Покосился на Угрима.
Лицо князя горело. Глаза блестели.
Пошатнувшись, Угрим опёрся о столб, за которой цеплялся Тимофей.
— Княже! — Тимофей кинулся, было, на помощь — подхватить, поддержать.
Князь его отстранил.
— Всё хорошо, Тимофей. Непривычно просто. ТАКОЕ в себе ощущать мне ещё непривычно. ТАКУЮ силу… Высвобожденную силу Кости.
Угрим улыбался и полной грудью вдыхал ветер. А ветер здесь гораздо сильнее, чем внизу. Ветер подвывал, бесновался, трепал одежду и волосы.
Ещё бы!
Высота, высотища, высь такая, что голова кружится. Как на скальном обрыве стоишь…
Перегнувшись через заборало, Тимофей осмотрел основание стены. А ведь, собственно, это уже и не стена даже окружала город. Сплошной каменный монолит выступал из земли, словно крепкие зубы, намертво сросшиеся друг с другом и прорвавшие десну. Неровная отвесная порода, выдавленная земными недрами, вздымалась неприступной преградой, защищая Острожец не только от врагов, но и укрывая от косых солнечных лучей, обкладывая городские улочки густыми тенями.
Новые укрепления опоясывали Острожец точно по периметру старых деревянных стен. Впрочем, и они сохранились тоже — в виде небольшой бревенчатой надстройки, венчавшей поверху монолитное каменное кольцо. При этом старые стены больше не казались хлипкими и ненадёжными. Брёвна, стряхнувшие мох, плотно прилегали друг к другу. Башни стояли прямо, грозно нависая над поднятым скальным фундаментом. Перекошенные прежде заборала и прогнувшиеся проходы теперь были ровнёхонькими, словно по ниточке выправленными. И нигде не видать ни щёлочки. Только бойницы смотрят в поле недобрым прищуром.
Но самое удивительное даже не это. Дерево… Каким-то другим оно стало. Непривычным, недеревянным.
Тимофей постучал по столбу, за который держался, поскрёб ногтем. Нет, это точно никакое уже не дерево. Деревянная крепость на каменном основании сама непостижимым образом обратилась в камень, сохранив, однако, прежнюю форму. Да, именно так. Всё вокруг было каменным. Каменные брёвна, каменные доски, каменные столбы и подпорки, даже кровля из вязанок обмазанного глиной камыша, дранки и дёрна превратилась в шершавые каменные плиты.
— Как, княже?! — Тимофей не мог до конца ни осознать, ни объяснить, ни поверить в случившееся. — Как это… как ты всё ЭТО сотворил?!
— Кощеева Кость, — ответил Угрим. — Знаешь, ведь на такое способна только одна Кость из шести.
— Одна?
— Да. Только тулово Кощея. За тысячи тысяч лет его ни разу не выносили из тронного зала. Оно напитало своей силой скальную твердь под нами, и само пропиталось её духом и прониклось её сутью.
После недолгого молчания князь заговорил снова:
— Ты прав, Тимофей, у меня слишком мало воинов, чтобы полагаться только на мечи и копья. Но если к невеликой рати приложить великую магию, возможно, мы сдержим первый натиск латинян и без помощи татар.