Под троном виднелись громовые шары с длинными фитилями. Зачем все-таки их закатили туда ханьцы? Тимофей понятия не имел. Возле трона аккуратно разложены пять магических кристаллов с Черными Костьми. Шестой – на троне. Ну и что дальше?
– Нужен особый ритуал? – спросил Тимофей. – Заклинание?
Князь покачал головой.
– Если бы это было нужно, я бы об этом знал.
Пальцы Угрима огладили матовые письмена на боку вплавленного в трон яйцевидного кристалла. В голосе князя появилась хрипотца. Пальцы чуть подрагивали. Угрим сильно, очень сильно волновался.
– Здесь сказано о единении частей целого, – кивнул Угрим на древние знаки. – Больше здесь не сказано ни о чем. Значит, надо просто сложить разделенное вместе.
Князь был прав. Наверное, был. Тимофей вспомнил надпись, которую Угрим ему однажды открыл. Дословно вспомнил. Надпись была проста и недвусмысленна. Забытые письмена, которые княжеская волшба на время обратила в знакомые буквицы, гласили: «В твоих руках – шестая часть Силы. Знай: единение частей целого есть начало вечной жизни и вечной власти».
Вот что начертано на магических самоцветах. Только это, и не буквицей больше.
– Нужно воссоединить Кости. И это все, что нужно.
Угрим отступил от трона. Поднял с пола кристалл, в котором темнела согнутая в локте мумифицированная рука. Правая…
Вновь шагнул к трону.
Чуть склонился над иссохшим Кощеевым туловом, запертом в прозрачном граненом коконе. Осторожно приложил к нему кристалл с десницей навьей твари. Туда, где под толстой оболочкой виднелся ровный срез на правом плече.
Грани кристаллов соприкоснулись. И…
Князь убрал руки.
Колдовской самоцвет с Кощеевой десницей остался на месте. Не упал, не скатился с трона. Один саркофаг слился с другим, притянутый неведомой силой. Два кристалла стали неотъемлемой частью друг друга.
– Получилось! – по губам князя скользнула улыбка. Глаза Угрима загорелись нездоровым блеском.
Вторая рука Кощея… Левая – к левому плечу. И вот уже три магических кристалла срослись воедино.
Потом – еще два – с ногами. Кристаллы плотно прилегали один к другому и складывались друг с другом легко и надежно, как избяные бревна с вырубленными опытным плотником пазами.
Последней была голова. Ее Угрим водрузил на Кощеевы останки с особой аккуратностью. Отступил на шаг…
Замер.
Вот и все! Тимофей тоже затаил дыхание. Свершилось. Останки Кощея собраны вместе. Все шесть самоцветов дополняли друг друга, как соты в улье. И, судя по всему, держались крепко: захочешь теперь – не оторвешь.
Но вообще-то жутковатая картина получилась. На огромном адамантовом троне восседал маленький расчлененный трупик. Четвертованный и обезглавленный. Усохший. Потемневший. Почерневший. Смешной, жалкий и страшный одновременно.
Отсеченные части отделяли от тулова большие – кулак поместился бы, а то и два сразу – просветы. Сухое тельце будто было небрежно собрано после палаческого эшафота и вморожено в ледяной трон.
Ну и что?
А ничего! Ну, то есть совершенно ничего не происходило.
Тимофей до боли в глазах всматривался в сверкающий алмазный трон. И ничего не видел. Хотя мог ли сейчас что-либо увидеть человек, не сведущий в магии?
Тимофей отвел глаза от трона. Вопросительно глянул на Угрима.
Князь был хмур и бледен. Бледен настолько, что…
– Княже? – Тимофей встревожился.
Князь-волхв медленно, с натугой покачал головой.
– Что? – Тревога росла. Тимофей смотрел то на Угрима, то на трон.
– Пустышка! – наконец, хрипло выдавил князь. – Обман! Ложь!
Тимофей понял. Князь тоже ничего не замечал, не ощущал и не чувствовал. Не исходило из сложенных воедино кристаллов никакой великой силы. Не чувствовал Угрим колдовских токов, способных дать обещанное могущество и вечную жизнь. Не было этого. Вообще ничего не было.
Мгновение, два или три – тишина. А потом…
Шуршание. Слабый хруст.
Или…
Снова – хруст. Погромче.
Или все же было?
Да! Было!
Х-х-хруст!
Теперь звук был отчетливый, громкий и протяжный, будто раскалывается лед над ворочающимися речными водами. Звук исходил от трона.
Лед? Трон? Хруст? И…
Звон-н-н…
Ох, какой это был звон! Звенело все вокруг, звенело в ушах, звенело в голове.
По граненой поверхности магических самоцветов пошли трещины. Кристаллы, невесть столько веков и тысячелетий хранившие в себе Кощееву плоть, лопались один за другим. Кристаллы взрывались, как татарские громовые шары. Только разве что без вспышек и дыма.
Крупные осколки разлетались вверх и в стороны. Тимофей подался вперед, прикрывая щитом себя и князя. В щит глухо стукнуло, сильный толчок едва не сшиб его с ног. Что-то вскользь чиркнуло о шлем. Но прозрачные осколки оказались не самым страшным.
Между князем и троном возникла темная колдовская дуга. Крысий потрох! Тимофей не верил своим глазам. Ведь Угрим не творил волшбы. Значит, эта волшба шла не от него.
От трона!
Странная дуга скрутилась узлом, взбухла, помутнела, налилась черным, раздалась в размерах, сгустилась над Кощеевыми останками, будто грозовая туча. Последнее, что смог разглядеть Тимофей – как Кости, высвобожденные из многовекового плена, сливаются друг с другом. Руки и ноги, прирастающие к крохотному тельцу. Маленькая голова, занимающая свое место на тонкой шее, над узкими плечами…
Голова чуть качнулась. Согнутые руки и ноги распрямились.
Сплошная чернильная пелена окончательно закрыла алмазный трон. Однако выступавшая из черноты жирная, извивающаяся, как червь, пуповина все еще связывала его с…
Угрим закричал. Никогда еще он не кричал ТАК. На памяти Тимофея точно – никогда.
…с князем!
Вскрик был пронзительным, громким, но коротким.
Потом…
«Тимо!..» – пронеслось в голове и оборвалось. Его попытались позвать без слов. А уже в следующее мгновение князь корчился на полу. Слабый-слабый, едва различимый хрип – вот и все, на что он был сейчас способен.
– Княже?!
Угрим дернулся. Отчаянно и судорожно. Стараясь вырваться.
Не смог.
Черная дуга присосалась к нему гигантской пиявкой.
Князь царапал землю у подножия трона и грыз край собственного корзно, случайно попавший на лицо.
– Княже! – ужаснулся Тимофей.
Нет ответа. И не могло быть.
Князь умирал, причем умирал в жутких, нечеловеческих муках. Нет, хуже, чем просто умирал. С князем творилось что-то по-настоящему неладное. Хотя с князем ли?!
Облик Угрима разительно менялся.
Князь усыхал с каждым мгновением.
Впадали щеки, выпадали волосы. Истончались пальцы, руки и ноги. Плоть исчезала буквально на глазах. Кожа сохла и прилипала к костям. Кости росли наоборот – сами в себя, уменьшались, съеживались. Одежда – не боевые доспехи даже (их на Угриме сейчас не было), а обычная княжеская одежда – становилась слишком тяжела и велика для извивающегося в агонии человека. Человек… то, что оставалось от человека, уже попросту терялось в ней.
Тимофей попытался разорвать черную пульсирующую нить. Руки поочередно обдало жаром и холодом. Вроде несильным, вроде терпимым. Но с ладоней прахом осыпались боевые перчатки.
Он рубанул по колдовской пуповине мечом. Меч изогнуло спиралью. Сталь размякла, как глина. Клинок обвис на рукояти.
Тимофей цепенел, глядя на бьющееся в беззвучной трясучке тело. Как помочь? Чем помочь? И есть ли уже смысл помогать?
Что делать и с кем драться?
Еще мгновение, еще одно… Вместо крепкого кряжистого князя перед Тимофеем лежит сухое, сморщившееся и нескладное тело старика-отрока. И еще пара мгновений… Старика-ребенка. И еще… Старика-младенца, запеленатого в алое корзно.
Все! Угрим высох окончательно. Под тяжелой плотной тканью в последний раз дернулась тонкая цыплячья нога. Выпросталась из путаных складок рука-хворостина. Повернулся к Тимофею череп, обтянутый черной пергаментной кожей. Скалящий мелкие, как у хорька, зубки. Глядящий пустыми провалами иссохших глазниц.
Больше Угрим не шевелился. И больше Угримом, прежним Угримом Ищерским он не был. То, что видел перед собой Тимофей, походило, скорее, на…
На Кощеевы останки это походило, вот на что! На Черные Кости, еще не растащенные на части походило.
Тимофей медленно-медленно повернул голову к трону. Колдовство рассеивалось. Темная мутная пелена опадала и растекалась по полу.
Выложенный из адамантов трон был занят. И вовсе не безжизненными останками. Черные мощи обрели жизнь. Нет, не так. Кощеевы Кости через колдовскую дугу-пиявку попросту высосали ее из Угрима, обратив самого князя в свое подобие.
Произошедший обмен был явно не в пользу волхва.
На троне сидел высокий худощавый человек. Хотя какой там человек! Тимофей знал, что это не так. Такая худоба не свойственна людям.
Однако, по сравнению с тем, что было раньше, Кощей теперь казался румяным упитанным молодцем. Да, по сравнению с тем, что было…
Мумифицированные останки напитались чужой силой и жизнью, раздались до нормальных размеров, обросли кое-какой плотью. Ребра, ключицы и лопатки уже не выпирали наружу, как прежде. Разогнувшиеся руки и ноги не казались сухими ломкими ветками, а когтистые пальцы – длинными острыми сучками. Не топорщились суставы. Живот не лип к позвоночнику. Срам не укрывался в провале тазовых костей.
На голове (да, сейчас это была именно голова, а не едва прикрытый тонкой кожей череп) отросли волосы – черные, жесткие, довольно длинные, путаные и клочковатые. Кто бы мог подумать, что волосы способны отрастать так быстро?! Впрочем, поводов удивляться и без того было предостаточно.
Там, где прежде скалилась безгубая пасть, теперь на тонких бледных губах застыла, словно приклеена, кривая усмешка. Из треугольного провала и сморщенного комочка плоти появился нос с отчетливой горбинкой. В глубоких впадинах глазниц поблескивали холодные, но вполне живые глаза, похожие на осколки адамантов. Кожа больше не была абсолютно черной и не казалась сухой и хрупкой. Она, правда, осталась довольно темной, но обрела упругость и прочность, а кое-где даже слегка залоснилась.