И снова странное шуршание. Нет, похоже, за дверью опочивальни не спали. Тимофей отошел дальше, стараясь ступать погромче, но не отводя при этом взгляда от двери. И…
Не может быть!
Засов! Большой, надежный – в руку толщиной, в две шириной – железный брус, который он собственноручно задвинул за княгиней, медленно-медленно скользил в пазах. Массивный засов сам собою выползал из крепких железных скоб. Да только ведь сами по себе предметы не движутся! Не бывает такого, чтобы сами по себе…
А этот – двигался, чуть слышно царапая поверхностью металла дубовую доску. Незримая колдовская рука отпирала запертую дверь.
Вмиг всплыли в памяти все предостережения Угрима. Никейская царевна-ворожея все же прибегла к заморской волшбе? Иного объяснения происходящему не было. Непотребные мысли и соблазнительные образы, настырно заволакивающие разум… нет, они не исчезли вовсе, но отступили куда-то на задний план. Вернее, Тимофей, собрав всю волю в кулак, заставил их отступить.
Судорожно соображая при этом: что делать? Как поступить?
Упереться в дверь? Придержать? Задвинуть оживший засов обратно, до упора? Таково было первое побуждение.
Рука потянулась к движущемуся бруску и… соскользнула с него. Тимофей непонимающе тряхнул головой, попытался снова. Тот же результат. Засов словно густо обмазали жиром, его окутывала склизкая пленка. Пальцы тянулись к нему, как к близкой и в то же время недостижимой луне в окошке, а засов необъяснимым образом раздвигал их и проходил мимо них.
Нет, так ничего не добиться. Так колдовства не прекратить.
Тимофей отступил на шаг, потянул из ножен клинок, толком еще не зная, для чего. Но едва засов вышел из пазов, а массивная дверь легонько приоткрылась изнутри, сам резко толкнул ее, подняв обнаженный меч. Не рубить, нет, просто остановить княгиню, образумить. Если это она. А если нет, то…
Скупого света лампадки, горевшей над входом в опочивальню, хватило, чтобы разглядеть Арину.
Княгиня стояла перед Тимофеем в одной лишь сорочке до пят. Длинная белая рубашка скрывала от чужих глаз само тело, но не его соблазнительные формы. Большие карие очи испуганно глянули на блеснувший клинок. А впрочем, испуганно ли? Если испуг и был, то длился он недолго.
На пару мгновений повисла тишина, нарушаемая лишь слабым потрескиванием светильника. Воин и ворожея молча смотрели друг на друга. Гречанка дышала глубоко и часто. Высокая грудь под тонкой тканью вздымалась и опускалась, притягивая взгляд. Затем княгиня улыбнулась приветливо-чарующей улыбкой, уже не обращая внимания на обнаженную сталь.
– Славная ночь, правда? – проворковал обезоруживающе нежный голос.
На щеках Арины играл румянец. Смуглая кожа маняще бронзовела в полумраке. Черные, до синевы, волосы поблескивали в тусклом свете лампадки.
– А луна-то нынче какая! Нет, ты посмотри только, какая чудная луна за окном…
Гречанка говорила ни о чем, чуть склонив голову набок. А может, и не говорила – заговаривала просто.
– …Как служба идет, Тимоша?
Неожиданный вопрос застал врасплох. А еще больше – «Тимоша». С чего бы это вдруг? Никогда прежде Арина его так не называла. Тимофей ощутил вдруг, как медовый голосок гречанки опутывает его незримыми нитями, как вяжет без веревок.
– Да так как-то, княгинюшка, – непослушный язык тяжело ворочался во рту. – Потихонечку… Полегонечку…
– А что, Тимоша, пустишь меня прогуляться немного? – лукавая улыбка не сходила с уст Арины. – Воздушком ночным подышать?
А сама уже норовит проскользнуть мимо.
– Княгиня! – Тимофей заступил ей дорогу. – Нельзя, княгиня! Знаешь ведь…
– Ох, перестань, Тимоша! – всплеснула она тонкими ручками.
И снова – шнырь вдоль стенки! Тимофей едва успел встать на пути.
Княгиня прыснула придавленным смешком. Шагнула вправо. И он вправо. Шагнула влево. Он тоже. Чувствуя себя глупейшим образом – с растопыренными руками, с обнаженным мечом. Чем-то это напоминало безобидные игрища, коими тешатся на летнем лужку юные отроки и отроковицы. Только здесь-то не лужок. И подобным ловилкам-догонялкам в княжеском тереме не место. А уж с княгиней – тем более.
Впрочем, Арина, как показалось Тимофею, не очень-то и старалась пробежать мимо него. Неужели все затеяно ради пустого развлечения?
Тимофей поймал Арину после очередной безуспешной попытки проскочить. Оттеснил обратно к опочивальне.
– Прости, княгиня, князь не велел.
– Князь не велел, а я повелеваю, – она дернула плечиком, притопнула ножкой. – Будешь противиться моей воле, Тимоша?
– Буду, – угрюмо отозвался Тимофей.
– Правда будешь? – теперь она смотрела на него с любопытством и словно дразнила, словно специально раззадоривала. Но никакой опасной волшбы вроде бы пока не творила.
– Мне сказано не пускать тебя из терема. Так что шла бы ты обратно в опочивальню, княгиня. Подобру шла бы, а? – мягко попросил Тимофей. – И князь ни о чем не узнает. Обещаю…
Арина свела бровки:
– Значит, не желаешь мне покоряться? Своей княгине? Не желаешь? Да?
Тимофей смотрел молча, исподлобья, не вкладывая меча в ножны.
– Что ж, – озорная улыбка вновь скользнула по лицу Арины. В глазах княгини блеснули дерзкие безуменки. – А хочешь, Тимоша, я сама тебе покорюсь?
Раз – и прежде чем Тимофей успел что-либо сообразить или сделать, Арина сбросила легкую сорочку, оставшись перед ним…
Прекрасная никейская царевна стояла теперь перед ошеломленным княжеским сотником в чем мать родила.
Лампадка не столько освещала, сколько подсвечивала обнаженное женское тело – гладкое и влекущее. И в этом таинственном полумраке Арина выглядела еще более желанной. Подобной красоты Тимофею видеть не приходилось. А от того, как бесстыдно, словно не замечая своей наготы, вела себя княгиня, вовсе захватывало дух. Гречанка, похоже, наслаждалась производимым на Тимофея впечатлением.
«Неужели Угрим ТАК ошибся? – промелькнула в голове неожиданная мысль. – Неужели княгиня жаждет вовсе не силы Черной Кости, а обычного блуда? И ради только этого прибегла к волшбе и открыла дверь опочивальни?»
Арина, улыбаясь, потянулась всем телом, соблазнительно изогнулась, будто гулящая кошка.
Тимофей с трудом сглотнул застрявший поперек горла ком. Кровь уже вовсю клокотала в жилах. Сердце колошматилось в груди. В висках стучало. Ох, кто бы знал, чего стоило ему сейчас сдерживать себя!
Тимофей тряхнул головой. Предупредил: грозным и в то же время прерывающимся от волнения голосом:
– Кня-ги-ня!
Наверное, вышло не очень убедительно.
Арина шагнула к нему.
Добавить к сказанному что-либо еще оказалось невозможно: во рту вдруг наступила сушь, язык прилип к гортани.
Дочь никейского императора и супруга ищерского князя, поблескивая сочными губами и большими влажными, с поволокой, глазищами, не спеша ступала голыми ногами по выскобленным доскам пола. Раз шажок, два… Соблазнительно колыхались округлые бедра, маняще выступали из полумрака налитые груди.
Тимофей выставил перед собой меч. Глупо, конечно, но что еще он мог предпринять?
Арина вплотную приблизилась к сотнику. Заточенное острие уперлось между набухших розовых сосков. Княгиня улыбнулась шире, сделала следующий шаг, спокойно и уверенно отведя меч в сторону. Рука Тимофея утратила былую крепость, стала вдруг мягкой, податливой. Ну а как иначе? Не протыкать же, в самом деле, молодую княгиню? Не рубить же чужую блудливую женку, хоть и дадено такое право. И тревогу ведь не поднимешь. Какая тревога, когда Арина уже стоит перед ним без одежды! Что и кому тут объяснишь?
Тимофей опустил меч.
Отступил на шаг.
Потребовал хрипло, не особенно, впрочем, надеясь, что его требование будет выполнено:
– Остановись, княгиня!
И решился.
Слегка ударил клинком – плашмя, по гладкому бедру.
Слабый шлепок. Короткий смешок…
Арина, хихикнув, подступила ближе.
– Княгиня, добром прошу!
Еще ближе…
Тимофей ударил снова. Сильнее. Как бьют разыгравшуюся норовистую кобылку.
В этот раз шлепок прозвучал громче, смачнее.
Арина дернулась в сторону – аж колыхнулись упругие перси. Меч отпечатался на нежной коже горящей красной полосой.
Княгиня остановилась, глянула на полыхающее бедро. Не со страхом, не с гневом, не с удивлением даже. Скорее, с любопытством. Провела рукой по багровеющему следу. Подняла глаза. В распахнутых карих очах – ни слез, ни испуга, ни гнева. Только лукавство да шальное веселье.
– А знаешь, Тимоша, мне это даже нравится, – между влажных губ мелькнул розовый язычок. – Можешь продолжать.
Нравится?! Продолжать?! Ну, раз ТАКОЕ нравится!.. Как остановить ее (ее и себя, да – и себя тоже!) Тимофей уже не знал.
– Ну что, хочешь ударить еще? Так сделай милость, – она сама подставила бедро, с улыбкой его огладила.
Интересно, у них в Царьграде все такие?
Меч тяжелил руку и казался ненужным, лишним и никчемным. Ни меч, ни рука не хотели рубить гречанку. И Тимофей знал: не будут.
– Пос-с-слушай… кн-н-нягиня… – бушующая страсть и вожделение рвали слова и мешали закончить фразу.
Княгиня слушать не желала.
Арина провела пальцем по долу обнаженного меча. Будто лаская оружие. А через оружие – и самого Тимофея. Потом палец скользнул по заточенному лезвию. Но неаккуратно как-то скользнул.
Княгиня охнула.
– Вот ведь досада!
Поморщилась. Капелька крови выступила на порезанном персте. Гречанка что-то шепнула, остановив взгляд на набухавшем гранатовом зерне.
А темно-розовые сосцы на обнаженной высокой груди набухли уже давно. И Тимофей уже был не в силах отвести от них глаз.
И все же…
– Княгиня! – он еще пытался противиться невыносимому соблазну.
А соблазн захлестывал с головой, обращая дыхание в хрип.
– Дай-ка угадаю, Тимоша, – томно промолвила княгиня. – Угрим велел тебе не выпускать меня отсюда, но о том, чтобы меня не целовать, он ведь ничего не говорил? А?