Но он вообще-то положил не только кинжал. Меч он положил тоже. А ему меча никто не предлагает. Ему нет, зато…
Зигфрид в изумлении наблюдал, как язычники срезают путы с Карла, как суют ему, непонимающему и перепуганному, рыцарский меч, как подталкивают прихрамывающего (лошадиная туша основательно придавила бедняге ногу) оруженосца к Зигфриду.
Князь-карп что-то нетерпеливо выкрикнул, указав на кинжал. Провел пальцем по брюху. Ах, во-о-от оно что! Вот, значит, в чем дело!
Зигфрид и Карл переглянулись.
– Ваша милость, – оруженосец весь аж спал с лица. – Он что же, хочет, чтобы вы… себе… живот?.. Сами?.. Как тот поганый язычник?..
– Ага, – нервная улыбка скользнула по одеревеневшим губам Зигфрида, – и чтобы ты потом мне голову снес.
– Как же так?! – ужаснулся Карл – Грех-то какой, ваша милость!
Желтолицый князь снова прикрикнул, даже притопнул ногой. Карп терял терпение.
Зигфрид осторожно коснулся пальцами рукояти кинжала. Ничего не произошло. Никто не отсек ему руку. Взять кинжал – именно это сейчас от него и требовалось.
Барон поднял оружие.
– Слушай меня внимательно, Карл, – негромко и быстро заговорил Зигфрид. – Делаем так. Я хватаю языческого князька и приставляю ему кинжал к горлу. Ты рубишь любого, кто попытается подойти. Если пленим этого карпа – может, и уцелеем. Все понял?
– Да, ваша милость, только…
– Никаких только, Карл. Это наша единственная возможность. Если у меня ничего не выйдет – сам руби князя. Просто руби и все. Чтобы уж не зря нам с тобой пропадать.
На предводителя язычников Зигфрид прыгнул стремительно и яростно – как лев, изображенный на фамильном гербе Гебердорфов. Он намеревался сразу подмять под себя тщедушного противника, перехватить левой рукой тощую шею князька, а правой упереть лезвие в горло варвара.
Не вышло! Ничего! Ни левой, ни правой…
Маленький, но необычайно юркий чужеземец молниеносно ушел в сторону. Увернулся и тут же контратаковал сам.
Левая рука Зигфрида цапнула лишь воздух, правая угодила в цепкий захват. Пальцы иноземца оказались крепкими, как палаческие клещи. Движения – быстрыми, резкими и беспощадными.
Зигфрид даже не понял, что случилось. Он лишь почувствовал острую, затмевающую сознание боль в правой руке и сильный удар о камни.
Кинжал выпал из вывихнутой кисти. Обезоруженый и беспомощный барон, распластавшись, лежал на земле. Где-то в стороне мелькнуло растерянное лицо Карла.
– Руби-и-и! – крикнул Зигфрид.
– А-а-а! – вопя во весь голос, оруженосец бросился к князю-карпу. В два прыжка преодолел расстояние, отделявшее его от противника. И прежде чем кто-либо из воинов языческого князька заступил ему дорогу, взмахнул мечом.
Но вот опустить тяжелый клинок Карл не успел.
Желтолицый варвар с рыбьим гербом вновь продемонстрировал немыслимое проворство. Извлечение меча из ножен и резкий удар с сильным оттягом на себя слились в одно молниеносное движение.
Выдох-вскрик. Блеск изогнутой стали. Свист. Влажный хруст и тошнотворное чавканье…
Карл еще держал занесенный меч над головой, а вражеский клинок уже описал смертоносную дугу.
Князь-карп бил тем же манером, каким рассекал уложенные в кучу трупы – не столько разрубая, сколько разрезая кость и плоть. Только на этот раз не мертвую – живую.
На лицо Зигфрида брызнула горячая кровь Карла.
Удар язычника был страшен. Но насколько страшен, барон понял лишь мгновение спустя, когда тело оруженосца развалилось надвое. Правая половина, левая половина, ровный разрез посередине, хлещущая фонтаном кровь… Карл, рассеченный от темени до паха, лежал у ног чужеземца. Две части одного человека мелко подрагивали. Половина лица смотрела на Зигфрида. Половина – уткнулась в сапог князя-карпа.
Прозвучал краткий приказ на незнакомом языке. Барона связали снова. Кто-то из слуг карпа протянул своему господину чистую тряпицу. Князь оттер кровь с меча и вложил клинок в ножны. Затем поднял с земли и спрятал кинжал. Бросив на Зигфрида взгляд, исполненный презрения, предводитель язычников удалился.
Казалось, красный рыцарь неведомого народа утратил к пленнику всякий интерес.
Гасир[30] Такехико Есинака размышлял. По приказу даймё[31] он уже третий день искал укрывающихся в Проклятых горах синоби и ямабуси. Соседство с воинами-тенями и «спящими в горах» колдунами-отшельниками было крайне неприятным для господина. У даймё много врагов и каждый может сговориться с обитателями здешних гор. А неуловимый наемный убийца или сильный маг, умеющий насылать болезни и натравливать демонов, порой бывают опаснее целой армии.
Мудрый даймё неоднократно пытался очистить Проклятые горы от скверны, но карательные рейды пока не приносили ощутимых результатов. Иногда удавалось привезти господину голову какого-нибудь путника, который мог быть членом клана синоби или отшельником-ямабуси, но с тем же успехом мог оказаться заплутавшим крестьянином, сбежавшим преступником, странствующим монахом или бродячим артистом. Впрочем, даже такая сомнительная добыча в этих пустынных местах была большой редкостью. Гораздо чаще во время облав бесследно пропадали самураи и асигару[32] из поисковых отрядов. Но даймё снова и снова посылал воинов в горы. Даймё хотел жить спокойно, а желание господина для Такехико – закон.
Пятерым гасирам было приказало прочесать все перевалы, ущелья, плато и пещеры и убивать любого, кто встретится на пути. Коварные синоби и ямабуси, водившие дружбу с демонами, не являлись противниками, достойными уважения, а потому уничтожать их надлежало без жалости и промедления, не утруждая себя соблюдением правил благородного боя. Кроме того, даймё повелел собирать любое секретное оружие воинов-теней и колдовскую утварь «спящих в горах»: и то, и другое со временем могло пригодиться в войнах с соседями.
Двое суток прошли в бесплотных поисках. Ничьих голов и никаких трофеев Такехико отправить господину не мог. Зато на третий день…
Враг, с которым столкнулся Такехико на третий день, не был похож ни на воинов-теней, ни на колдунов-отшельников. На кровожадных демонов-они бледнокожие и широкоглазые воины-буси тоже походили мало. Скорее всего, это были чужаки-идзины, люди невиданного доселе народа, объявившегося в Проклятых горах. Высокие всадники на огромных конях, носили железные одежды и причудливые гербы-мон, сражались странным оружием и говорили на незнакомом языке.
Их было немного, но за ними могли прийти другие. И кто знает, возможно, появление этих чужаков представляло для даймё большую угрозу, чем синоби, ямабуси и все соседние вражеские кланы, вместе взятые. Неизвестная опасность всегда страшит сильнее…
В поведении чужеземцев было много непонятного. Они везли с собой прозрачный кристалл, в котором находилась высохшая черная нога – по всей видимости, магический артефакт. Но идзины так и не воспользовались им, что доказывает их неспособность к колдовству. Зато драться чужаки умели. Идзины перебили всех разведчиков-мономи, посланных Такехико на отдаленное горное плато.
К счастью, сигнал раковины-хогая вовремя известил об опасности, и Такехико успел подготовить своих людей к бою. Его воины уничтожили небольшой отряд идзинов, и даже захватили двух пленников. Причем один из плененных оказался предводителем чужаков. В широких глазах этого молодого буси с волосами цвета сухой травы и неестественно белой кожей Такехико не видел страха. А слов чужака он не понимал.
На монцуки[33] иноземного самурая был изображен диковинный зверь, напоминавший гривастую кошку. Та же кошка украшала треугольный щит. Тяжелый щит идзина укрывал его от стрел и ударов, но не позволял держать меч так, как привык Такехико – двумя руками. Крепкие стальные доспехи чужака тоже оказались необычайно громоздкими. В массивном шлеме, надеваемом на голову, подобно ведру, было трудно дышать, а обзор через узкую смотровую щель был хуже, чем через прорези защитной маски-хоатэ на самурайском кабуто.
Еще больше Такехико поразило оружие самурая-кошки. Боевая пара дайсё-но косимоно – длинный и короткий мечи пленника мало на что годились. Гатана – прямая, длинная и тяжелая. Слишком прямая, слишком длинная и слишком тяжелая. И заточена зачем-то с обеих сторон.
Такехико опробовал странный меч на трупах. Сталь оказалась плохой. Клинок не был приспособлен для рубяще-режущих ударов, перед которыми не устоит ни шелковое плетение, ни человеческая плоть. Таким мечом можно разве что рубить сплеча, как топором дровосека. Но издинской гатаной можно хотя бы рубить! А вот граненый кинжал идзина, не похожий ни на вакидзаси, ни на кодзуко, ни на кусунгобу, ни на танто[34] был почти бесполезен. Этим клинком удобно колоть, но им не отрезать головы убитого врага, чтобы подтвердить перед сомневающимися свою победу. И им не вскрыть живота по всем правилам сэппуку, демонстрируя чистоту помыслов и очищая себя от позора.
Узнав, как умер кумигасир[35] разведчиков отважный Масасигэ Есисада, лучший лучник в его отряде, Такехико решил, что белокожим чужакам ведомы законы чести. Посланный на плато воин доложил, что идзины позволили проигравшему бой Масасигэ провести искупительный ритуал сэппуку.
Такого врага следовало уважать, и Такехико тоже решил проявить благородство по отношению к знатному пленнику. А поскольку кинжал идзина не подходил для сэппуку, он дал чужеземцу свой вакидзаси.
Такехико даже разрешил слуге идзина быть помощником-кайсяку и отрубить голову господину, чтобы облегчить муки умирающего. Но самурай-кошка не пожелал уйти из жизни достойно. Вместо того чтобы взрезать себе живот, идзин совершил немыслимое. Он попытался напасть на Такехико! Кайсяку тоже обратил меч против того, кого следовало благодарить.