Хан был напряжен и насторожен. Со всех сторон Огадая прикрывали тяжеловооруженные нукеры, лучники за его спиной натягивали тугие татарские номо. Конечно же, великий хан должным образом позаботился о своей безопасности.
Среди степняков, сопровождавших Огадая, Тимофей заметил знакомое лицо. Бельгутай! Бывший ханский посол встретился с ним взглядом. Татарский нойон смотрел холодно, бесстрастно и недружелюбно.
– Огадай готов к переговорам, – удовлетворенно кивнул Угрим. – Дело пошло, и вряд ли теперь Феодорлих пожелает остаться в стороне.
– Князь Угрим Ищерский желает говорить!
Теперь Тимофей кричал только по-немецки. Угрим ждал, обратив взор в сторону латинянского воинства. Огадай приблизился и взмахом руки остановил своих воинов. Хан ждал тоже.
Ага, зашевелился, наконец, и латинянский строй. Раздались в стороны ряды щитоносцев и копейщиков. Раздвинулись рыцари. На переправу вступала императорская свита. От ярких гербовых одежд зарябило в глазах.
– Ну вот и его величество пожаловал, – усмехнулся Угрим. – Пусть подъедет поближе.
Феодорлих не выехал. Его, скорее, вывезли. Императора с двух сторон поддерживали в седле оруженосцы. Понятное дело: после достопамятных событий на берегу Дуная Феодорлих был еще слишком немощен, чтобы обойтись без посторонней помощи. Даже легкая броня, надетая на него, казалось, вот-вот сомнет могущественного властителя.
Под открытым бацинетом[38] виднелось осунувшееся лицо. Бледные впалые щеки, свежие шрамы, черная повязка через левый глаз… Ослабевший император имел мало общего с тем грозным монархом, которого Тимофей знал прежде. Впрочем, властный блеск уцелевшего глаза свидетельствовал о том, что Феодорлих не сломлен окончательно.
– А ведь ему уже лучше, – заметил Угрим. – Видимо, Михель все это время заботился не столько о том, чтобы Феодорлих не погиб от ран, сколько о том, чтобы он не поднялся с постели. Теперь же, когда Михель мертв и чары рассеялись, его величество быстро пойдет на поправку.
Стрелки императора держали наизготовку взведенные арбалеты. В руках рыцарей поблескивала обнаженная сталь. Конные телохранители с большими щитами плотно обступили своего господина. В чем в чем, а в легкомыслии Феодорлиха упрекнуть было нельзя. Как и Огадая, впрочем.
Татары и латиняне настороженно наблюдали друг за другом, но с еще большей опаской они поглядывали на Угрима. И на Черные Кости у его ног.
Первым заговорил Феодорлих.
– Вы без свиты, князь? Только с толмачом? – голос императора был тихим и насмешливым. Это был голос больного человека. Больного, но выздоравливающего. – Не очень-то разумно с вашей стороны появляться здесь без охраны.
Тимофей перевел слова императора. Затем – невозмутимый ответ князя:
– В данный момент я не нуждаюсь в охране, ваше величество.
– В самом деле? – единственный глаз Феодорлиха сверлил Угрима. – А может быть, у вас просто не осталось воинов?
– У меня есть Черная Кость, – все так же спокойно отвечал князь. Тимофей переводил. – И не одна, прошу заметить.
Угрим кивнул себе под ноги.
– Этого достаточно, чтобы остановить на этой переправе любого из вас. Остановить или умертвить.
– Тумфи! – с татарской стороны выехал Бельгутай. – Великий хан желает знать, о чем твой коназ говорит с Хейдорхом.
– Князь объясняет, что может дать отпор и вам, и латинянам, и что для этого ему не требуется большая дружина, – ответил Тимофей на языке степняков.
– Правда? – теперь уже сам Огадай, подъехав ближе, вступил в разговор. Голос хана прозвучал глухо и надменно. – А если стрелы полетят в твоего коназа с обеих сторон? Если мои нукеры и его, – хан кивнул на императора, – воины атакуют вас вместе?
Тимофей перевел слова Огадая. Спросил, не удержавшись:
– Княже, такое возможно? Чтобы они – вместе?
Угрим ответил. Сначала ему:
– Едва ли они на это решатся. Друг другу хан и император доверяют сейчас не больше, чем мне. К тому же они не знают, на что способен чародей, у которого имеется не одна Кость, а больше. Я бы на их месте поостерегся нападать. Или сделал бы это сразу, не вступая в переговоры.
Затем князь заговорил, обращаясь к хану:
– Возможно, у меня и не хватит сил, чтобы противостоять двум вашим армиям сразу, – переводил Тимофей слова князя. – Но уничтожить вас двоих я всегда успею.
Теперь заволновался Феодорлих.
– Князь, я не понимаю, что вы обсуждаете с ханом, – заметил император. – Это не очень вежливо и это небезопасно.
Угрим, выслушав перевод, усмехнулся.
– Теперь ты видишь, Тимофей, что союз между Феодорлихом и Огадаем невозможен, – негромко произнес князь. – Если их не объединит кто-то третий…
Слова были сказаны, но губы Угрима продолжали шевелиться, будто он все еще обращался к толмачу. Заклинание! – вдруг понял Тимофей. Ищерский волхв творил волшбу. Латиняне и татары поняли это мгновением позже, когда…
Молниеносное движение. Взмах княжеских ладоней.
Руки Угрима стремительно вычертили в воздухе две коротких извилистых черты. Темно-синие росчерки волховского знака вспыхнули прежде, чем телохранители императора и хана успели среагировать. То есть они-то, конечно, среагировали. Но это уже не имело значения.
Из взрезанной ткани пространства ударил сноп синих искр. Под искры попали четверо. Феодорлих и Огадай, Угрим и Тимофей.
Запоздало щелкнули спусковые механизмы арбалетов. Зазвенели тетивы тугих татарских луков. Нукеры и рыцари атаковали с двух сторон сразу.
Что произошло дальше, понять было трудно. Мир вокруг замер. Весь мир. Уснул. Умер. Оборвались крики, смолкли звуки.
Десятки выпущенных стрел и болтов зависли в воздухе. Стальные жала не достали до Угрима и Тимофея каких-то двух-трех локтей.
Стрелы, люди и кони – все остановилось в незавершенном движении.
Тимофей ошалело завертел головой. Он видел горящие злобой глаза, раззявленные рты, искаженные лица, разрываемые удилами лошадиные пасти. Шпоры, до упора вошедшие в конские бока. Поднятые над головами клинки и опущенные копья. Застывшие стяги, бунчуки, плащи, плюмажи…
Две рати неподвижно стояли по берегам реки. Две свиты, ринувшиеся в бой, тоже были остановлены магией Угрима. Оруженосцы, удерживавшие немощного императора в седле, обратились в окаменевшие подпорки. Замер Бельгутай с занесенной саблей. Вздернутая на дыбы лошадь нойона так и осталась стоять на задних ногах.
Под действие чар не попали лишь те, кого окатило синими искрами.
– Не нужно волноваться, – успокоил князь. – Это не боевая магия. Пока – не она.
Император и хан переглянулись.
Тимофей постарался взять себя в руки и собрался перевести слова князя, но…
– Урус, ты говоришь то, что я слышу?! – Огадай недоверчиво смотрел на Угрима. – Или это часть твоего колдовства?
– Конечно же, это колдовство, – хмыкнул Угрим. – Но благодаря ему ты понимаешь мои слова, а я – твои.
– Я тоже понимаю! – ошарашенно пробормотал Феодорлих. – Вас обоих понимаю. Без него!
Император кивнул на Тимофея. Тимофей так и застыл с открытым ртом, не произнеся ни слова. Похоже, в услугах толмача здесь больше не нуждались. Угрим говорил по-русски, Феодорлих произносил слова на немецком, Огадай разговаривал по-татарски, но никто при этом не испытывал никаких неудобств. Все трое в самом деле понимали друг друга. Без него…
– Не совсем так, ваше величество, – снова заговорил Угрим. – Чужая речь кажется нам понятной как раз потому, что среди нас находится опытный толмач, долго и усердно изучавший языки. Его знания помогают нам сейчас и, надеюсь, будут помогать впредь.
Взгляд единственного глаза Феодорлиха скользнул по Тимофею и вновь уперся в Угрима. Подозрительный, настороженный взгляд.
– Вообще-то есть и другие способы общаться без помех при помощи магии, – пожал плечами князь-волхв, – но, во-первых, они потребуют от меня больших затрат сил, а во-вторых…
По губам Угрима скользнула кривая усмешка.
– Во-вторых, я не думаю, что эти способы пришлись бы вам по душе.
Кажется, этот вопрос был исчерпан. Но оставались другие.
Огадай провел рукой по шее своего застывшего коня. Недоуменно тряхнул лисьим хвостом на шеломе.
– Что происходит, колдун? Почему все вокруг стали подобны камню?
Тимофей покосился на Бельгутая. Однажды, в подземельях Острожца, Угрим остановил для татарского нойона течение времени. Но тогда был один Бельгутай, а теперь… Неужели теперь князю под силу запереть во времени целый мир?
Все оказалось иначе.
– Я позволил себе изменить ход времени для нас четверых, – объяснил князь-волхв. – Долго это не продлится, надолго у меня не хватит сил. Но надеюсь, мы успеем договориться.
– Договориться? – прищурил глаз Феодорлих.
– Обычно договариваться старается слабейший, – заметил Огадай.
– Или умнейший, – парировал Угрим.
Хан скривился.
– Слишком умные могут оказаться слишком опасными. От таких умных лучше избавляться сразу.
Угрим неодобрительно качнул головой.
– Разве еще непонятно, что убить меня будет непросто?
– Скоро твое колдовство закончится, – оскалился Огадай. – Ты сам сказал об этом. А стрелы уже пущены.
Хан кивнул на застывшие стрелы, целившие в Угрима и Тимофея.
– Когда чары рассеются, стрелы полетят дальше, коназ.
Угрим улыбнулся.
– Верно – полетят. Только эти стрелы не опасны. Для меня…
Князь плавно двинул рукой. Висевшие в воздухе татарские стрелы и арбалетные болты латинян развернулись наконечниками к Огадаю. Хан невольно отстранился. Наконечники тоже чуть сдвинулись. Незримая сила притягивала их теперь к груди степняка.
– Когда чары рассеются, стрелы полетят дальше, – Угрим невозмутимо повторил слова хана.
Побледневший Огадай потянул из ножен саблю.
Тимофей схватился за меч.
Князь чуть шевельнул пальцем. Ханская сабля, наполовину уже обнаженная, намертво застряла в ножнах. Огадай дернул раз, другой. Ничего не вышло. Степняк прорычал что-то и отпустил оружие. Сабля, звякнув, скользнула обратно в ножны.