От этой мысли, я подскочил с посетил и рванул к двери. В одно мгновение взобрался по крутой лестнице коридора, в конце которого едва не свалил с ног какого–то коренастого человека в рясе, шедшего рядышком с моим старым знакомым князем Курбским.
Человек в рясе оказался духовником Ивана Васильевича протопопом Сильвестром, по слухам пользовавшийся громадным влиянием на молодого царя и отличавшимся редким миролюбием и спокойствием. Последнего, правда, я в его взгляде, быстро брошенным на меня, и близко не увидел.
– Ты куда прешь, с....? – прошипел Курбский, разглядев меня и тут же споткнувшись на ругательстве. – Тебе здесь не место.
– Только я определю, где мое место, – бросил я, протискиваясь мимо них; вступать в перепалку сейчас было не время и место.
И не обращая внимания на бурчание позади, я переступил порог большой комнаты или зала, заполненного людьми. От обилия роскошных соболиных шкур, переливающихся серебром, на шубах, золотых перстней и массивных крестов у меня едва не отнялся язык. «Да тут явно одни паханы собрались, тереть будут…». От волнения меня почему-то пробило на тюремную феню. «Черт, царь еще живой, а они уже власть делят…».
Собравшиеся, бояре, священники, воеводы, действительно, отнюдь не выглядели убитыми горем, а, скорее наоборот, напоминали столпившихся над телом жертвы хищными гиенами. Громко галдящие и спорящие между собой несколько десятков людей разделились на небольшие группы и с неприязнью поглядывали друг на друга.
«Смотри-ка, кого только среди эти падальщиков нет… Опа–на, и двоюродный брат Вани здесь!». Одна из боярских групп как раз и стояла окружив удельного князя Владиммира Андреевича Старицкого, молодого мужчину в полу накинутой на плечи шубе с длинными рукавами. Горделиво поджавший губы, важно кивающий своим сторонникам, князь выглядел очень уверенным в себе. «Черт бородатый, поди уже шапку Мономаха примеряет. Интересно, с наследником Вани что делать собрался? Кстати, вон и царевича Дмитрия уже принесли…». На моих глаза в стене открылась небольшая дверца и оттуда вышло несколько закутанных в кучу платков женщин неопределенного возраста, одна из которых на руках несла годовалого младенца. «О! Зашевелились-то как, зашевелились! Скорпионье гнездо!».
– Брате, исполнем последнюю волю государя нашего и присягнем наследнику, царевичу Дмитрию, – едва младенец оказался возле лежавшего царя, начал громогласно вопить какой-то мордастый полный боярин; судя по призыву он явно был из Захарьиных-Юрьевых, родственников супруги царя, подарившей ему царевича Дмитрия. – Пусть станет он нашим государем на славу и…
Я чуть дернулся, желая подойти ближе, как тут такое началось… Противники Захарьиных-Юрьевых, столпившихся вокруг младенца, тут же недовольно загалдели.
– Не желаем, чтобы Захарьины нами правили! – раздался чей–то визгливый голос.
– Не место безродным на троне! – поддержали его еще один. – Князя Старицкого на престол! – закричал он во весь голос. – Он муж достойный! Старицкого на трон хотим!
«Черти, Ваню-то уже похоронили… Да им же всем выгодно, чтобы Ваня кони двинул. Захарьины-Юрьевы, родственники царя по супруге, точно будут в шоколаде. Они сразу же станут всем руководить при царе-младенце. Старицкий и его сторонники тоже не против, если Иван Васильевич умрет, ведь князь имеет все права на престол. Б…ь…, похоже я один заинтересован в том, чтобы царь жил». И эта пришедшая мне только что в голову мысль так меня потрясла, что я вздрогнул.
С чувством нереальности происходящего я наблюдал за разворачивающимся безумным действом. Две вопящие группы, обступившие постель с лежавшим царем и кормилицу с младенцем, медленно наступали друг на друга. Они таращили выпученные от злости глаза, потрясали кулаками. Пот в жарко натопленной комнате ручьями стекал по их волосам и лицам, придавая боярам вид только что вышедших из парной. Они уже были готовы броситься друг на друга.
– Б…ь, с ума посходили, – я медленно шел в направлении царской постели. – Точно, психи.
В этот момент, обходя пыхтящих от злобы и ненависти бояр и воевод, я вдруг увидел то, от чего у меня едва окончательно «не снесло крышу». Из-за внушительных выпячивающихся боярских животов, выплыла высокая сухая фигура с лошадиным лицом. Ханс Мольтке, царский медик, настоящий шарлотан и недоучка, маскировавший свое невежество кучей латинских слов и парой – тройкой усвоенных им знахарских приемов.
Как у матерого быка трехлетка при виде одетой в красное фигурой, у меня едва дым из носа и ушей не пошел! «Ах ты, трубка клистерная! Ты же Ваню окончательно залечешь, а меня потом тут затопчут!».
С силой выдохнув и, сделав «лицо кирпичом», я ринулся вперед.
– … Nain, nicht надежда! – донесся до меня его ломанный голос. – Феликий Хосударь ослаб. Это давняя болезнь… Хидраргурум… Очень сильное, sehr gut… Еще римляне использовали это лекарство… Здесь я умываю руки.
Еще пара шагов и вот я уже стоял возле постели царя, когда на меня дохнуло тяжелым амбре от рвоты и экскрементов. Он прерывисто дышал и был бледным, как смерть. От такого вида у меня «опустились руки». «Все, отбегался Ваня! И я похоже с ними. О поддержке можно забыть. Никому я здесь и даром не нужен… Траванули, беднягу». Я обреченно оглядел умирающего, потом перевел взгляд на царского врача, который презрительно выпятил губу. «Черт немецкий! Руки он умывает! Залечил! Пичкал Ваню каким-то дерьмом. Хидраргурум, черт бы его побрал… Хидраргурум… Хидраргурум…». Я опять перевел взгляд на лежавшего Ивана Васильевича, а в моей голове почему–то крутилось это странное, очень странное слово. «Хидраргурум… Хидраргурум… Лекарство… Лекарство чертово… Хидраргурум. Стоп, стоп! Хидраргурум! Это же… не хидраргурум, а гидраргиум! Б…ь…, гидраргиум! Руть! Ртуть! Этот урод ртутью царя пичкал! Ха-ха-ха-ха! Сильное лекарство на основе ртути!». В это мгновение в моем мозгу тут же возникло такое безумное количество ассоциаций, что я пошатнулся и едва не упал. Мне вспомнились десятки исторических баек, фактов и случаев, связанных с ртутью и моей работой в московских антикварных салонах: и пропитанные ртутными ядами страницы средневековых книг, свечей, перчаток; и популярные столетия назад лекарства на основе ртути; и румяна и белила русских женщин с ртутью; и высокое содержание ртути и свинца в остатках наших предков; и т.д.
– Вы что же сделали, черти рогатые? – говорить начал я шепотом, неосознанно все сильнее и сильнее повышая голос. – Вы же его отравили!
Я наклонился к лежавшему Ивану Васильевичу, смотря на него уже «другими глазами». Давно-давно, в будущем, моей сестре поставили диагноз отравление парами ртути и с того времени мне все ее симптомы буквально «запали в душу».
Не обращая ни какого внимания на опустившуюся в помещении тишину и удивленно–недоуменные лица бояр и воевод, я искал в лице царя именно эти симптомы.
– Рвота и диарея… Блевал и обделался, точно. Температура… Да, лоб горяченный, – я потрогал царский лоб. – Похоже и правда ртутью его то ли накормили, то ли напоили. Если бы я здесь питался, и меня бы накормили, – я поднял голову и подозрительным взглядом обвел присутствующих. – Что смотрим? Государя отравили! Царя отравили! – взглядом я вцепился в царского медика, который тут же побледнел. – Отравили… Ты!
Я схватил за шкирку какого–то паренька, что стоял рядом с постелью царя с небольшой иконой в богатом окладе.
– Бегом к кухарке! Тащи кувшин с теплой водой и десяток куриных яиц! – серого от страха и непонимания пацана трясло так, что у него зубы выбивали словно испанские кастаньеты. – Глухой?! – я вырвал у него икону. – Бегом! Кувшин с водой и яйца! – пацан медленно повернулся и тут же получил от меня сильного пинка. – Промывание надо делать, промывание… Потерпи Ваня, потерпи немного.
Уже потом, когда все прошло, я с удивлением, снова и снова, себя спрашивал. Как же так получилось? Как меня пропустили к царской постели? Почему меня не остановили многочисленные родственники царя, приближенные, телохранители, в конце концов? И единственный ответ, который мне приходил в голову, был следующим – в тот момент, все без исключения, царя уже списали со счетов! Они все уже делили власть, вырывая друг у друга шапку Мономаха!
– Господине, – взмыленный с широко раскрытыми глазами пацан уже стоял возле меня и в дрожащих руках держал глиняный кувшин и лукошко с яйцами. – Вот…
Следующие часы превратились для меня в какую–то дьявольскую гонку, призов в которой была жизнь царя и одновременно мой билет домой. Чувствуя, как катастрофически убегает время, я спешил… В стороны летела скорлупа, яичные ошметки, брызги воды.
– Приподними его. Государь, государь, слышишь меня? – вместе с пареньком – служкой, мы приподняли царя. – Государь, это я, Ядыгар! Выпей это! Отрава в тебе, а это поможет выплюнуть всю гадость из себя. Слышишь меня? Пей, пей! Все надо выпить, Государь, все до капли! Вот-вот, молодец. Еще немного…
Выпившего приготовленную смесь царя ощутимо качнуло. «Давай, Ваня, давай. Дай жару, выплюнь все это дерьмо! Потерпи, потерпи. Желудок обязательно надо прочистить».
И он дал! Его вдруг скрючило и он перегнулся через постель, выблевывая из себя дурно-пахнущую бурую жижу. Казалось, этот фонтан никогда не закончиться.
– Давай, Государь, давай! – заорал я, вскакивая с места. – Пошла, родимая!
«Еще немного. Пошла, пошла… Значит, еще не поздно». Я вовремя подхватил царя, когда, он обессилев, едва не перевалился через постель и не свалился на пол.
– Теперь воды ему надо, – я осторожно повернул его на бок. – Вот и хорошо, – я успокаивающе подмигнул открывшему глазу царю. – Теперь все будет хорошо, Государь. Гадость почти вся вышла. Сейчас пить надо и по больше… Слышишь? Пей по больше, – тот кивнул головой. – А я, пожалуй, пойду, Государь. Помощников у тебя и без меня много.
Однако, царь клещом вцепился в рукав моего кафтана.
– Кня… же…, – красные слезящиеся глаза Ивана Васильевича с надеждой смотрели на меня. – Останься… при мне.