Но пока он был отрезан от высшей власти и понятия не имел о том, что там происходило.
Орду представил Гражину Гуюку столь же эффектно, как когда-то представил ее хану Бату: дар внесли в ковре и выкатили из него к ногам Гуюка.
– Эта кобылка еще необъезжена, – с удовольствием отметил Орду. – Но строптива.
– Я сделаю ее покорной после курултая, – самодовольно улыбнулся Гуюк. – Добрая камча любит нежную кожу.
Он сказал эти слова, не зная, что Гражина уже достаточно понимает монгольский язык. Впрочем, если бы и знал, то сказал бы то же самое, потому что никогда не утруждал себя подбором слов в разговорах с рабынями. Но беда, как выяснилось, заключалась в том, что гордая полячка, с детских лет считавшая себя дорогим подарком, никогда не ощущала при этом рабской сущности подобного положения. Желтый ад Азии отличался от разноцветного ада Европы прежде всего тем, что называл вещи своими именами.
3
Летняя резиденция ханши Туракины Сыр-Орда еще только строилась, а точнее – росла вширь, поскольку приглашенные как на грядущий курултай, так и на жительство просто ставили юрты на свободном месте или разбивали шатры. Прибывавшие военачальники жили в отдельных поселениях вместе с охраной, для иностранных гостей и послов выделили особую часть степного города, и только князь Ярослав пользовался особой привилегией. Во-первых, он имел право на личную охрану, которой командовал Кирдяш, а во-вторых, его просторный шатер стоял в непосредственной близости от ставки хана Гуюка.
Это обстоятельство переполнило его гордостью. Поделиться было не с кем, и он едва ли не ежедневно напоминал об этом особом почете Сбыславу.
– Рядом поселили. Плетень к плетню. Стало быть, ценят меня тут.
Сбыслав прекрасно понимал причину особого внимания Гуюка к старому князю, с трудом терпел самодовольные признания, но в конце концов не выдержал и стал сбегать под любыми предлогами. Бродил с Кирдяшом по Сыр-Орде, которая росла на глазах, бессистемно застраиваясь юртами и шатрами. Кирдяш подмечал все новое, необычное, удивлялся, много говорил, но Сбыслав отвечал коротко, зачастую невпопад. Он думал, что ему, пожалуй, так и не удастся выполнить возложенную на него судьбой тайную задачу, потому что Орду все еще оставался в Каракоруме вместе с Гуюком.
– Гляди, боярин, торговлишка зашевелилась!
Летнее стойбище росло неудержимо, что вполне естественно привело к возникновению торговых рядов. Сбыслав на это почти не обратил внимания, но Кирдяш очень оживился:
– Пойдем по рядам потолкаемся, а? Говорили мне, шелка тут дешевые. И вообще любопытно.
Сбыслав отказался, вернулся к себе, а вскоре явился Кирдяш с новостями:
– Среди торговых людей и наши оказались. Русские. Торгуют тут помаленьку, говорят, выгодно. Один из них сказал, что с князем Ярославом давно знаком. Негоем его зовут. Из Смоленска, что ли.
– Знаю Негоя, знаю, – обрадовался Ярослав, услышав об этом. – Надо бы повидаться. Скажи, чтоб пришел.
Негой явился сразу же, как только передали ему княжеское приглашение. Степенно вошел, степенно поклонился, не отказался от угощения. Чувствовалась в нем уверенность и довольство собой, собственной решимостью и оборотистостью, почему он говорил непривычно много и непривычно покровительственно.
– Зря мы пугаемся их, великий князь, пра-слово, зря. Торговля здесь и выгоднее, и безопаснее, потому как торговых людей они не обижают и поборы у них твердые. Путь, правда, неблизок, зато товары тут особые. Китайские да индийские. Товары редкие.
– То-то я их на Руси не видел, – угрюмо заметил Сбыслав.
– Обнищал на Руси покупатель, – вздохнул Негой. – То набег, то война, то дружка с дружкой. Какая ж торговля, когда народ размахался? А торговым людям порядок нужен. Спокой и порядок, почему мы товары свои на Русь и не возим.
– А с кем же тогда торгуете? – спросил Ярослав.
– С купцами ордынскими. Они – люди надежные.
– С Ордой торгуете, а Русь без торговли хиреет, – вздохнул Ярослав. – Все о своей выгоде печетесь.
– Торговли без выгоды не бывает, великий князь. Вот ужо наведете порядок, мы и вернемся. И дом там, и семейство там.
– А вера Христова?
– С верой тут не притесняют, любому Богу молись, когда хочешь. Даже больше скажу, великий князь. К православным они сейчас очень привержены, даже поборы нашему брату снизили. Все вроде бы ладно, да тоска гложет. – Негой тяжело вздохнул, сокрушенно покачав головой. – И народ чужой, и земля чужая, и даже ветер наш сюда не долетает…
Собеседники никак не разделили его тоски. Это может показаться странным, но Сбыслав был озабочен тайными поручениями Бату-хана, Кирдяш исполнял те же обязанности, что и в Золотой Орде (только здесь было вольготнее), а князь Ярослав пребывал в сладком томительном ожидании небывалого почета и славы. И еще его наполняло чувство личной самоценности, которое на родине не ощущалось с такой силой не только потому, что имя старшего сына сияло куда ярче, но и потому, что каждодневные дела отбирали все силы, не давая ни славы, ни удовлетворения. А здесь… здесь можно было тешить свое самолюбие и чувствовать свою значимость, не испытывая при этом ни забот, ни хлопот. То есть всего того, что действует на дряхлеющие натуры с особой неумолимостью, болезненно терзая лохмотья изношенной воли.
За все теперь отвечал любимый старший сын Александр. За безопасность границ и торговлю. За отношения с Западом и Золотой Ордой. За разоренный Псков и грозящий Новгороду очередной голод. За вдов и сирот. За раненых и искалеченных боевых товарищей. За достойное содержание всех дружин. И за все великое княжество, еще не залечившее ран после кровавого нашествия Батыя.
4
И почти все эти обязанности оказались для Невского внове. С юных лет став приглашенным князем Новгородской боярской республики, Александр всегда оставался предводителем ее вооруженных сил, отвечающим только за внешнюю безопасность и спокойствие на границах новгородских земель. Хозяйственными делами занимался посадник, внешней и внутренней политикой – Совет господ, торговые связи были отлично отлажены, и даже уровень семейных и бытовых ссор строго контролировался как обычным правом, так и решающим словом новгородского владыки. А на долю князя оставалась боевая готовность дружин, состояние их коней и вооружения, сторожевая пограничная служба да поддержание княжеского авторитета как последней инстанции в случае нарушения согласия между исполнительной и законодательной властью в лице посадника и Совета господ. При отсутствии внешней угрозы Новгород весьма часто приглашал на княжение даже детей, учитывая авторитет и реальную силу отцов, всегда готовых помочь сыновьям при малейшем осложнении обстановки. В этих случаях мальчик оказывался просто-напросто заложником Господина Великого Новгорода, что вполне устраивало обе стороны.
– Господин Великий Новгород отпускает тебя, Александр Ярославич Невский, с условием, что отдашь ты сына своего Василия на княжение, – торжественно возвестил посадник в ответ на просьбу Невского отпустить его во Владимир на время отсутствия уехавшего в Орду отца.
На этом и расстались. Князь Александр полагал, что ненадолго, что и отец его вскоре вернется, и он сам в случае нужды будет наезжать в Новгород, но и отца отправили в Каракорум, и дел оказалось столько, что ни о каких отлучках из Владимира уже не могло быть и речи.
Втайне Невский предполагал, что пестуном его малолетнего сына княжича Василия останется Гаврила Олексич, но при решающем разговоре старый друг лишь вздохнул и горестно покачал головой:
– Прости, Ярославич, запаленный конь долго не служит. Поручи это Якову, так оно надежнее будет.
– Яков мне во Владимире нужен.
– Кашель меня бьет, князь Александр, дурной кашель. Видать, все здоровье мое на Чудском льду осталось. Подсоблю, сколь могу, но ты Якова все же оставь при княжиче. Я тебе всегда правду говорил и сейчас говорю. Слишком уж много сил та Ледовая битва у нас забрала.
Ледовое побоище и впрямь унесло столько жизней, сил и средств, что Невский, узнав даже приблизительное число, ужаснулся. Все вместе взятые потери всех предыдущих войн, сражений и боевых стычек не шли ни в какое сравнение с потерями на льду Чудского озера. Новгород и Псков оказались обескровленными, да и огромное Владимирское княжество еще не могло похвастаться приростом мужей, способных уверенно взяться за оружие. Затяжные и как бы перетекающие одна в другую войны последнего десятилетия истощили людские запасы всех земель Северо-Восточной Руси, отток язычников-добровольцев в войска Золотой Орды добавил свою лепту в потери, и Невский отчетливо понимал, что в создавшемся положении необходимо всеми путями и средствами избегать военных осложнений по крайней мере в течение добрых двадцати лет. Вопрос касался уже не национальной гордости и уж тем паче не княжеских амбиций: вопрос встал о самой судьбе народа русского. Быть ему или не быть.
Жестокая борьба с жадной до чужих земель Европой, постоянная угроза с Запада и столь же постоянный экономический и моральный нажим с Востока определили внешнюю политику Северо-Восточной Руси на весь остаток тринадцатого столетия. От ее правителей обстоятельства потребовали, выражаясь современным языком, уменья пройти по качающейся проволоке над бездонной пропастью. И первым на эту шаткую опору ступил князь Александр Ярославич Невский.
Неожиданно из Орды приехал чербий – младший офицер татарских войск из добровольцев-русичей. Привез поклон от Чогдара и просьбу собрать малую посылочку с любимыми яствами князя Ярослава.
– В Каракорум римский посол едет, – пояснил чербий.
Близкие слуги советовали послать малосольных огурчиков в меду да соленых груздей, до которых великий князь был большим охотником. Александр добавил сушеной рыбки (тогда она называлась «ветряной»), передал чербию:
– Ты в Каракорум поедешь?
– Пока мне неведомо.
– Ну, ступай. Чогдару поклон.
Грустно ему было разговаривать с молодым – пушок на щеках – чербием: почти все старые, проверенные боями друзья и советники либо пади в битвах, либо были покалечены настолько, что уже не могли исполнять прежних обязанностей. Но не только пустоты в личном окружении заставляли Невского днями и ночами ломать голову над тем, как облегчить жизнь потерявшим работоспособность боевым товарищам, как обеспечить прожиток тысячам вдов и сирот. Отцовской казне он сам нанес тяжелый удар, сгоряча, не зная всех обстоятельств, выпросив у него денег на восстановление, а заодно и перевооружение собственной, крепко потрепанной в последней битве дружины. Теперь-то он знал все: отец еле сводил концы с концами, раздавая пособия вольным землепашцам, чтобы народ не помер