— Тошно мне что-то в Киеве. Столько кровищи за него пролили, а…
И замолчал.
— Что — «а»? — спросил Добрыня, обождав некоторое время: может, великий князь скажет чего.
— С вами поеду, — решительно заявил Владимир. — Эй, Тур! Готовь стражу к походу. С зарею выезжаем. — И добавил, помолчав: — Смута во мне от той кровищи. Смута и тоска. И пиры не помогают, измаялся я.
— Уверуй.
— Пробовал. И ты, и другие богатыри присылали мне славянских идолов, Перуна, Сварога, Даждьбога, Стрибога, даже Мокошь и Ладу. Ставил я их на Дворцовой площади, только молиться им никто в Киеве не хотел. Может, состарились славянские боги, дядька?
— Прогнили, — Добрыня вздохнул. — Руси, племянничек, не древние, прогнившие истуканы нужны, а вера в единого Бога Иисуса Христа. На этой вере и сам утешишься, и славян объединишь.
— Здесь долго думать придется, дядька, — Владимир тоже тяжело вздохнул, но тут же вдруг оживился: — Вот что, с вами я поеду! На Изяслава поглядеть хочется. Эй, Тур! Сейчас в Изяславль поедем. Там с Рогнедой попируем, переночуем — и вместе с Добрыней на богатырскую заставу, к Муромцу. К Рогнеде, в город Изяславль! Немедля, Тур, немедля!..
Тур молча вышел, и почти сразу в дверях появился удивленный Ладимир.
— Куда собрался, великий князь?
— С нами поедешь.
Поехали в жалованный сыну город Изяславль. Попировали, попели песни, заночевали. От этой ночи Рогнеда понесла, родив Владимиру сына — Ярослава, развязавшего позднее гражданскую войну…
На заре великий киевский князь Владимир выехал с Добрыней, Рогдаем и Ладимиром на богатырскую заставу.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Ехали неспешно, с ежедневными пирами — но и с трезвой оглядкой и большой осторожностью, разбросав вокруг дозоры. Не потому, что степь была бездорожной, а потому, что каждое мгновение можно было ожидать как внезапного удара кочевников, так и отравленной стрелы из высокой степной травы. Добрыня беспрестанно ворчал, что дьявол попутал великого князя, направив его на богатырскую заставу, охрана и богатыри тоже пребывали в постоянном напряжении, и тут не помогали даже каждодневные пиры.
— И чего, князь, тебя вдруг в Дикую степь понесло? — попрекал Ладимир.
— Засиделся!..
…А пока они с осторожной неспешностью едут по бескрайней степи, у нас есть время рассказать о другом герое тех дней.
Лучший полководец великого киевского князя Александр Золотогривенный обладал даром уговаривать даже природных племенных владык. Князь кривичей Преслав не был исключением. Польщенный просьбой воеводы отдать за него свою внучку Светлу, он не только переслал черным ятвягам десяток коров, возы с зерном и доброе стадо овец, но в конце концов согласился и на встречу с вождем ятвягов.
И вновь помогла единственная внучка Светла, в которой князь кривичей не чаял души. Именно она упросила своего деда, сурового князя Преслава, пригласить в Смоленск повелителя их западных соседей.
Встретились. Мудрый и прозорливый жрец понравился природному князю настолько, что вскоре они подружились, а их племена не только перестали враждовать между собой, но вдовые кривичи даже стали брать в жены вчерашних воинов — женщин ятвягов.
Александр Золотогривенный и Светла были объявлены мужем и женой по кривичскому старинному обряду. Согласно этому обряду, невеста прилюдно омыла жениху ноги, вручила плеть и стала перед ним на колени, низко склонив голову. И Александр Золотогривенный трижды ударил ее этой плетью.
Однако Александр оставался христианином, а потому обязан был освятить свой брак в церкви. Провести обряд венчания и получить благословение священника.
Но церквей в языческом Смоленске не оказалось. И тогда он с молодой женой выехал в Киев в сопровождении конной дружины торков.
Александр не спешил, чтобы по возможности не утомлять Светлу. В пути дважды в день останавливались перекусить, ночевать заваливались рано, а вставали поздно, чтобы невеста как следует выспалась. А в добром поприще от Киева встретили они гонца.
— От великого киевского князя? — спросил Золотогривенный. — Что же такое случилось?
— Нет, великий воевода, — задыхаясь от бешеной скачки, сказал гонец. — От его наместника Яромира.
— А где великий князь?
— Великий князь Владимир выехал с личной охраной на богатырскую заставу.
— Как?.. С одной охраной в Дикую степь? Без старшей дружины?
— Так повелел…
— Охране сопровождать мою жену в Киев! — крикнул Александр. — Вождь, веди своих торков за мной!
И помчался на богатырскую заставу…
А хозяин и основатель первой степной богатырской заставы Илья Муромец уже щедро угощал у костра дорогих гостей. Появились меды, пиво и фряжское вино, мясо косуль и оленей, копченные на душистых степных травах и чуть поджаренные дрофы, куропатки и прочая степная птица. Зазвучали хвала и слава великому князю, распевы и песни, шутки…
— Весело живем! — кричал Ладимир, отбивавший ладонями такт неутомимой пляске Потока.
И тут вскрикнул и упал замертво охранник князя Владимира. Еще никто ничего не успел понять, как Рогдай, не пивший ни пива, ни выстоянных медов, вскочил на расседланного коня князя и, выхватив меч, помчался навстречу степнякам…
И степная орда в добрых четыреста сабель неожиданно развернула коней и бросилась наутек! Не потому, что степняки испугались одинокого всадника, а потому, что и вообразить не могли, что их атакует один-единственный воин, прозванный за эту отчаянную атаку Рогдаем Неукротимым, воспетый позже в былинах Пушкиным, и навсегда оставшийся в былинной русской истории.
Потом, конечно, степняки опомнились, стали осаживать и разворачивать коней, но позади одинокого всадника уже показались торки во главе с их вождем и с Александром Золотогривенным. И Дикая степь, не решившись на схватку с молчаливыми всадниками в черных одеждах, отступила… А торки вместе с Рогдаем и Александром Золотогривенным вернулись на первую богатырскую заставу.
— Молод ты еще для таких атак, — сказал великий князь, обнимая Рогдая. — Прими, однако, мою сердечную благодарность.
— Почему же молод? — проворчал Добрыня. — А тебе сколько лет было, когда мы в Новгород пробирались, племянничек? Пожалуй, помладше был. Нет уж, мы сами Рогдая на свою богатырскую заставу зачисляем!
— Верные слова сказал Добрыня Никитич, — поддержал богатыря Александр Золотогривенный. — Отрок подвиг совершил, спас всех от налета степняков, а ты, великий князь, молодую отвагу его за дерзость почитаешь?
— На богатырскую заставу зачислять — ваше право, — сказал Владимир. — Но одной заставы Муромца в Дикой степи мало. Нужна цепь застав, чтобы сдержать степной натиск. И будет цепь застав! Жалую тебя, вождь торков, высоким боярским званием, и пусть во веки веков потомки наши тебя и потомство твое боярами Торкиными величают!
— Прими мою почтительную благодарность, великий каган Киевской Руси! — И новый боярин низко склонил голову.
— Тебя, дядька мой, старшим в той цепи назначаю, — продолжал Владимир. — Боярин Торкин во всех делах твоей правой рукою будет. Начнем в степи заставы богатырские строить немедля. Сдюжишь, дядька?
— Сдюжу, племянничек, — ответил Добрыня. — А ты как на наше счастье здесь-то оказался, витязь мой Золотогривенный?
— Венчаться ехал по христианскому обряду. В Смоленске церквей нет.
— Так пригласи на венчанье! — сказал Добрыня. — И я с великим моим племянничком крещены в святую веру, и супруга моя, и даже Рогдай Неукротимый!..
Александр Золотогривенный и Светла, внучка кривичского природного князя Преслава, венчались в церкви Святого Ильи. Народу было немного, так как христиан в Киеве не очень-то жаловали, но венцы над головами жениха и невесты держали великий киевский князь Владимир и супруга Добрыни Настасья, и киевляне это приметили:
— Сам великий князь их благословил.
Ну а потом был всенародный пир, по заведенному великим князем обычаю. «Всенародный» — сказано не ради красного словца: на пиру гуляли все жители стольного града Киева, вне зависимости от сословия, веры и положения. Бочки с отменным пивом, выдержанным медом, квасом и сбитнем стояли на площади, и из них черпал каждый, кто жаждал, и столько черпал, сколько мог вместить. А над кострами поджаривались быки, овцы, козы, дичина всех видов и способов приготовления. Киевляне ели и пили вдосталь, сидя или на ходу, перекочевывая от костра к костру и от бочки к бочке.
На Дворцовом крыльце восседал великий киевский князь Владимир Красное Солнышко в окружении своих богатырей, среди которых киевляне отметили и вождя торков, пожалованного званием боярина, и юного, еще безбородого отрока, которого былинные богатыри считали своим. И все уже знали, что зовут его Рогдаем, что он родственник великого князя и что прозван богатырями Неукротимым.
На этом пиру Александр Золотогривенный и доложил великому князю, что не выполнил клятвенного обещания доставить в стольный град вождя ятвягов. И назвал причину этого нарушения КЛЯТВЫ:
— У ятвягов был мор на мужчин. Поэтому воюют женщины, которым обещано, что за смерть в бою душа их переселяется в иное, младенческое тело. Это объяснил им их вождь, он же и главный жрец этого народа.
Александр хотел поведать, как ему удалось прекратить извечную вражду кривичей с ятвягами, но великий князь увел разговор в другую сторону:
— Души павших за родину переселяются в другие тела? Мне же об этом еще бабка моя, великая княгиня Ольга рассказывала! Они, ятвяги эти, христиане, что ли?
— Нет, великий князь, не христиане, — твердо заверил первый воевода. — Я сам крещен в православную веру, поэтому знаю точно — нет, не христиане. Но…
— Вот! — перебил князь Владимир. — Но — рядом с христианами, да? А светлая бабка моя говорила, что только единая религия способна объединить все племена Киевской Руси. И в Смоленске мне предрекли это объединение, предрекли!
— Князь кривичей Преслав — убежденный язычник. Однако это не помешало моей Светле уговорить его помочь вымирающим ятвягам.