При этом пальцы судейского, действуя на автомате, потерлись друг о друга, в характерном жесте, подушечкой большого пальца, о кожу указательного.
— Вы об этом даже не беспокойтесь… — молодой человек душевно улыбнулся, повторив коррупционный жест: — Это, как у любая служба должна хорошо оплачиваться. Я же хочу пригласить вас перекусить в приличное место и не спеша обсудить возникшие у меня вопросы.
Через три часа пьяненького Пахома, сживающего в кулаке пятирублевую ассигнацию половые кабака «У последней черты» уважительно, под руки, выводили на улицу. Юноша, на протяжении дружеского обеда, пивший только чай, исчез минут десять как, честно оплатив все выпитое и съеденное, и оставив половому двадцать копеек «на чай».
Кабинет Олега Александровича в собственном доме. Город Орлов-южный.
— Таким образом, Олег Александрович, наибольший интерес для нас, по моему скромному мнению, является тяжба между уездными помещиками — Мадрыкиным и Уткиным по установления факта принадлежности участка в триста десятин, с источником воды. Уткин, кому принадлежит в настоящее время этот участок, едва сводит концы с концами. Мадрыкин же характеризуется, как бесчестный и беспринципный делец, с неустойчивым характером. Главным доказательством в деле служит договор между сторонами процесса, по которому, якобы, Уткин уступил этот участок Мадрыкину за двести рублей. Если, через два дня, судья признает договор действительным, то Уткину грозит разорение. Из интересного — мой источник слышал, как после последнего судебного заседания Уткин умолял Мадрыкина взять отступное, говорит, что сумма дошла до тысячи рублей серебром, но Мадрыкин лишь хохотал, приговаривая, что ему процесс в три раза дороже обошёлся. Если послезавтра, после оглашения решения, что-то случиться, с его честью, судьей, все поймут, что это сделал Уткин.
— Хорошая работа, я доволен вами. И план неплох, но я думаю, что мы поступим иначе. — я сделал приглашающий жест, призывая молодого человека присесть рядом, за стол.
Орлов — Южный. Гостиница «Лондон».
Когда, приехавшему на суд, помещику Мадрыкину в холе гостиницы подбежавший мальчишка сунул в руку, свернутую трубочкой и прошитую суровой ниткой, записку, ничего не предвещало беды. Мурлыкая под нос марш Инженерного полка, в котором помещик имел честь служить по молодости (пройдя две компании и заработав пару орденов с мечами), помещик порвал сильными пальцами нить, развернул бумагу и в следующий миг холл гостиницы содрогнулся от яростных криков гостя.
Помещика смогли угомонить только через несколько минут. Препровожденный в буфет и успокоив нервы стаканом водки и соленым огурцом, Мадрыкин вновь развернул записку, вызвавшую у него приступ ярости.
«Сударь, с болью в сердце уведомляю о необходимости внести еще три тысячи по известному Вам делу, в противном случае вынужден…» Конец записки был оборван, когда Мадрыкин в ярости попал ногами в комнате, но помещик прекрасно помнил ее окончание. Это крапивное семя, этот слизняк-законник, кровопийца, мало того, что выманил у Мадрыкина две тысячи рублей, хотя помещик первоначально планировал ограничится четырьмя-пятью сотнями, так он еще решил не останавливаться на этом…
Мадрыкин просто физически ощутил, как липкие пальцы судебного начальника цепко охватывают его за шею, наклоняют в обидную позу и собираются совершить над ним акт позорного насилия.
— Да я жить не буду, но тебя, сучёныш, изничтожу. — Мадрыкин выпил второй стакан водки и, в ярости, швырнув его об стену, выбежал из гостиницы — у него было слишком много дел.
Столовая дома городского головы. Город Орлов — Южный.
За дверями столовой раздались грохочущие шаги, крики, и когда дверь распахнулась и на пороге появилась фигура начальника полицейского участка, на него было нацелено несколько серьезных стволов.
— Вы, Овчина Душанович, в следующий раз, когда надумаете ко мне без доклада врываться…- я отложил в сторону массивный револьвер: — Подумайте, что от дурных манер можно и пулю схлопотать на вздохе. Гюлер, дорогая, отложи пожалуйста винтовку и распорядись, чтобы господину начальнику полиции подали столовые приборы…
— Прошу прощения, ваши светлости… — мичман в полицейском мундире коротко поклонился: — Приношу свои извинения, но чрезвычайные обстоятельства вынуждают меня… Вша светлость, скажите — это вы сделали?
— Вы о чем сейчас, мой друг? Я с утра ничем предосудительным, что могло вызвать внимание полиции, не занимался. Встал, привел себя в порядок… — я взглянул на жену: — Ну, это личное. После этого мы пили кофе вдвоем, больше ничем не шалили…
— Ваша светлость, примерно полчаса назад, у порога здания суда, посредством приведения в действие адской машины, был убит председатель уездного и городских судов Бобров Капица Родимович. Свидетели утверждают, что после взрыва к агонизирующей жертве подошел какой-то человек и засунул в рот Капице Родимовичу ассигнацию номиналом в сто рублей, после чего, быстро скрылся на пароконном крытом возке.
Глава 15
Здание главы городского самоуправления города Орлов-Южный.
— Ну, Овчина Душанович…- максимально равнодушно протянул я: — У меня с покойником нет таких противоречий, чтобы я его бомбой взрывал. Жена моя, если проверять на причастность к этому делу всю мою семью, использовала бы свою любимую винтовку. Правда, май дарлинг?
— Да, господин начальник полиции, прямо бы в лоб выстрелила. — кровожадно подтвердила Гюлер и взмахнула рукой, но в последний момент остановилась, не ткнув никого в то место, куда бы она выстрелила.
— А вам, господин начальник полиции, я советую передать прислуге свою шинель, выпить чашечку кофе, а пока послать в канцелярию суда, чтобы выяснить, какие дела в ближайшие дни рассматривал покойный, или напротив, чьи дела он уже рассмотрел, и кого, достаточно дерзкого, он своим решением обидел. Например, взял деньги, а решение вынес не в ту пользу, или наоборот, дело затянул.
Полицейский был вынужден признать правоту моих слов и, отдав нужные распоряжения полицейскому, его сопровождавшему, сесть за стол в моей гостиной, которая на следующие несколько часов превратилась в штаб по раскрытию ужасного злодеяния.
Во-первых, в мой дом были вызваны все сотрудники судебной канцелярии, которых мы и допрашивали, одного за другим.
— Нет, ваши высокоблагородии…- бубнил, глядя в пол, обряженный в чиновничий мундир очередной канцелярист: — У Капицы Родимовича, всех благ ему в Нави, светлый был человек, с этим все было строго. Если он деньги взял, то в лепешку расшибется, но вывернет дело в ту сторону, что подсуетилась. А чтобы он с обеих сторон деньги брал — не было такого. Нет, бывали, конечно, накладки, допустим, господину председателю суда истец подарок занес, а я, глупый человек, от ответчика некую сумму взял для господина судьи, по незнанию. То и тут он все по справедливости делал, кто меньше дал, тому сумму всю возвращали, до копеечки. У нас, с этим делом, все честно и благородно…
Я слушал и не мог поверить своим ушам. Этот мелкий чиновник, что по определению предполагало какое-никакое, среднее образование, служащий в суде, без тени сомнения рассказывает, что каждое судебное решение уездного суда не отражение требований имперских законов, принципов справедливости, а результат банальной взятки…
Начальник полиции занимался привычным делом — каменея лицом, фиксировал показания свидетеля, быстро водя по бумаге пишущей палочкой. Это был уже третий канцелярист, которого мы допрашивали и все служащие суда, как один твердили, что бывший их начальник при жизни был справедливейшим человеком, и всякое решение принимал строго по закону, поэтому и недоброжелателей у него не было.
Тут наше времяпровождение нарушил шум в прихожей, а через несколько секунд в гостиную вошел невысокий худощавый мужчина в охотничьей куртке, высоких кожаных крагах, одетых поверх ботинок, модного, ярко-желтого цвета.
— Прошу прощения, господа, что я вторгся без доклада. — тонкие губы визитера под черными узкими усами-стрелками неприятно изогнулись в подобии улыбки: — Я некоторым образом не представлен, но возникли чрезвычайные обстоятельства, поэтому разрешите самостоятельно отрекомендоваться — назначенный императорским указом градоначальник города Орлова-Южного коллежский асессор Телятников Велемир Жданович.
— Городской голова, великий князь Олег Александрович. — встал с кресла, коротко кивнул после чего предложил гостю присесть.
— Овчина Душанович, я вас уже два часа как жду в своей резиденции с докладом. — высказал претензию начальнику полиции градоначальник.
— Прошу прощения, ваше высокоблагородие…- огрызнулся мичман: — Но докладывать пока нечего, ведется следствие…
Градоначальник поджал губы, очевидно готовя отповедь дерзкому полицейскому, но я не стал дожидаться окончания перепалки, извинился и вышел из гостиной ненадолго, чтобы вернуться через пятнадцать минут.
— Прошу прощения, господа. — прервал я спор яростный полицейского с градоначальником по поводу «cui prodest?» смерть главного судьи: — Мы здесь можем долго спорить, кому выгодна смерть господина Боброва, но мне тут на ухо нашептали, что наш покойный изменил своим принципам и накануне суда потребовал от некого помещика Мадрыкина еще денег за решения спора по участку земли в его пользу, отчего поименованный помещик пребывал в ярости. Кстати, по описанию господин Мадрыкин весьма похож на портрет убийцы, составленный со слов очевидцев…
— Кто ваш источник? — требовательно взглянул на меня начальник полиции.
— Извините, Овчина Душанович…- я развел руки в стороны: — Но, свои источники информации я не раскрываю.
Если бы господин начальник полиции знал мои источники информации, он бы поседел от ужаса.
С некоторых пор, в присутственных и прочих казенных местах, под моим влиянием, стало хорошим тоном иметь не только утвержденный портрет правителя, но и небольшую фигурку богини Макоши, огромными тиражами изготавливаемыми мастерской деда Литвина, который держал уже десяток работников. От такой загрузки, а изготовление идолов по-прежнему проходило, как гособоронзаказ, Литвинов Опанас Радимирович практически не пил, опасаясь обещанных мной репрессалий за подрыв обороноспособности державы, лишь по выходным запирался в своём доме в компании фигурок Макоши и Перуна, выпивал полуштоф водки и начинал ругать своего князя последними словами. Ну, а фигурка богини добросовестно передавала мне слова буйного деда. Первый раз витиеватые ругательства моего главного резчика были забавны, но количество фигурок в державе увеличивалось в геометрической прогрессии, превратившись в символ лояльности подданного государственной власти. Обыватели начали устанавливать маленьких богинь в горницах и даже спальнях, как оберег для жилища и взмолился к богине, с просьбой передавать в мою голову только разговоры настоящих заговорщиков, а то, знаете, неприятно, когда посреди ночи в голове звучит голос какой-то тетки, что решила пожаловаться своему благоверному, что мол, князь совсем мышей не ловит, потому что, вечером в лавке купца Пяткина, с которым мы «держали» оптовую и розничную торговлю в ВКС на паях, не было пшена, которое обещали завести только завтра.