Пьянь подзаборная.
– Принимаю, – ответил я, снимая с себя мешавшую мне шубу. – Ты с чего-то принял моё милосердие за слабость, глупец, раз решил бросить мне вызов. Что ж… Надеюсь, твоя смерть послужит уроком остальным.
– Раздави его, Виктор! – поддержали моего соперника его друзья.
Да, у него имелась группа поддержки.
– Покажи ему, чего стоят настоящие сибиряки!
– Обосри его, как победишь, – привлёк к себе внимание парень из этой группы поддержки. Такой же наркоман, как и Гончаров. Не удивительно. – Навали на него целую кучу! – кричал он. – Как корова!
Мне хотелось смеяться вместе с остальными, но пока рано.
– Я принёс, – отвлёк меня Михаил, сбегавший в вертолёт за ручным пулемётом.
– Это не по правилам, – взревела какая-то горластая женщина. – Он мошенник, – надрывалась она, пока сам хозяин вечера её не заткнул, очевидно, куда лучше понимая дуэльный кодекс.
Успокаивающе улыбнувшись Алисе, я не стал ждать, пока подготовят площадку для дуэли, и стал накладывать на себя формы, помогая себе словами и проговаривая их.
– «Щит», – возникла вокруг меня плёнка в виде мыльного пузыря. – «Скорость», – ускорил я своё восприятие. – «Регенерация», – позаботился я о возможных ранах.
Всё. На этом мои силёнки кончились, и осталось уповать на пулемёт.
Гончаров же, как стоял истуканом, так и стоял, принимая советы от друзей по типу:
– Хук слева и ногой с разворота.
– В душу ему заряди. Я-то знаю…
Зрители только морщились.
– Вы готовы? – спросил нас наместник.
Я кивнул.
– Хочу взять слово, – поднял Гончаров руку. – Эту победу я посвящаю прекрасным дамам, – сказал он, словно уже победил. Его вежливо выслушали.
Вот вырожденец.
– Кровь вас рассудит, – начал наш поединок ещё одной ритуальной фразой наместник, и кто-то из гостей накрыл дуэльную площадку мощным щитом, пошел тот волнами от вложенной силы.
– Дрожишь, черноногий? – успел самодовольно спросить Виктор, прежде чем я открыл стрельбу.
– Тр-тр-тр, – затрещал пулемёт у меня в руках, пытаясь из них вырваться и оставляя синяки на моём теле.
Больше Гончаров не сказал ничего. Он даже щит не поставил, разорвали ему крупнокалиберные пули всё тело, только ошмётки летели.
За щитом, отделяющим нас от гостей вечера, кто-то завизжал, и я, опомнившись, прекратил жать на гашетку.
Подойдя к уже мертвому парню и посмотрев в его открытые, остекленевшие глаза и ничего не сказав при этом, я развернулся к нему спиной, нашел глазами Алису, вцепившуюся в руку Михаила, и направился к ним.
– Со мной всё хорошо, – успокоил я её.
Вечер был испорчен, и всех нас выпроводили вон, разлетались вертолёты дворян. Улетали и мы.
Молчание в полёте угнетало. Хорошо хоть дети ничего не поняли, продолжали играть на другом краю особняка, всё пропустив, посмотрел я на Юлиану, скрутившуюся калачиком в своём кресле.
– Больше нас никуда не пригласят, – мучительно выдала улыбку Алиса.
– Ну… Всё пошло не совсем по плану, – шмыгнул я носом.
– Ты перешла все границы, Людмила, – с сожалением покачал головой князь Смирнов. – Мы терпели твоё поведение многие годы. Позволяли травить Семёна. Не вмешивались в воспитание твоих детей, отдав их тебе на откуп. Пошли на многие уступки, и это твоя благодарность, девочка?
– Я Чернозубова! – оскалилась Людмила, показав вопреки своим словам ряд белых, маленьких зубов, хоть и заострённых, как у хищника. – Ты, старый дурак, уже достаточно пожил, мог бы и уступить место, – выплюнула она свои слова с непередаваемым презрением.
– Вот значит как? – спросил наследник фамилии Смирновых, сидящий рядом. Это был дядя Семёна, Иван. – Хотела удавить нас и на моё место поставить бесхребетного Андрея? Твоего мужа-тряпку? – Покачал он головой. – И из-за чего? Из-за наказания твоих поганых отпрысков, место которым на каторге? Признай, если бы не заступничество нашего рода, они давно бы сидели в тюрьме для малолетних. Ведь так, Люда?
Повернув к нему голову, Людмила Ильинична лишь снисходительно усмехнулась.
– Моих сыновей никогда не осудят, Иван. Не те у нас времена. И не черни из полиции указывать мне, как воспитывать своих кровиночек. Пусть радуются, что мы позволяем им жить и служить нам, – с женской непосредственностью ответила она, хихикнув.
– Похоже, ты не воспринимаешь нас всерьёз? – полностью отстранил отца от разговора наследник, оставив тому роль молчаливого свидетеля. – Слышала, может? Недавно Семён расстрелял одного из сыновей хана, Ильхама. Может, мне последовать примеру племянника и, невзирая на последствия, расстрелять тебя, как собаку?
– Ха! – хмыкнула она, показывая, что думает об этой угрозе. – Кишка тонка, наследничек.
– В чём-то ты права, – кивнул он. – Это будет слишком милосердно. За попытку убить главу и наследника своего рода, о чём ты вечно забываешь, называя себя Чернозубовой, наказание будет соответствующим. Смерть! – вынес он приговор. – Но не тебе, – заметил он, после того как Людмила вся напряглась. – Твой сын, Пётр, даже после того как мы приставили к нему дядьку, умудряется творить такое, от чего у нас волосы дыбом встают. Чуешь теперь, чем пахнет?
– Не смей! – Вскочила со стула Людмила, растопырив пальцы на руках и попытавшись напасть на наследника.
Цок – щёлкнул пальцами старый князь, и мачеха Семёна замерла на месте, словно закаменев.
– Не напрягайся так, Люда. Не тебе пытаться побороть мои чары. Я хоть и стар, но пятый ранг ношу по праву, – грустно улыбнулся старик. – Мне очень жаль, что приходится так поступать, но другого выхода мы не видим. Иван, – попросил он, и его сын оставил их, сходив в комнаты детей брата, вернувшись со всеми тремя его отпрысками. Петр, Витя и Маша Смирновы понуро шли, ещё не зная, зачем их позвали в кабинет главы рода, но ничего хорошего от того не ожидая.
– Мама! – вскрикнули они, испугавшись происходящего в кабинете, и подбежали к Людмиле, пытаясь её растормошить. – Мам! Мам! Что с тобой?
Наследник рода закрыл дверь и встал за их спинами.
– Она вас слышит и видит, но двигаться не может, – пояснил князь, внимательно отслеживая реакцию детей. Все трое искренне переживали за мать.
– Отпустите её! – потребовала Маша. – Пожалуйста, – добавила она после некоторого усилия над собой.
– Я расскажу всё нашему второму деду, – сразу начал угрожать Пётр своими родственниками со стороны матери, а вот Витя молчал. Умненький мальчик.
– Сегодня мы позвали вас не для разговора или угроз, а для наказания. – Прикрыл глаза старик, словно постаревший в один миг ещё на десяток лет. – Пётр, – посмотрел на него князь в упор. – За свою недолгую жизнь, за все шестнадцать лет, ты убил пять человек. Все они были твоими ровесниками, а кто и младше, вплоть до того пятилетнего ребёнка, чью жизнь ты загубил, закопав его в песочнице, где тот и задохнулся. Да, мы знаем об этом, хоть ты и попытался скрыть следы, – простонал князь, чувствуя, как кровь прилила к голове, а виски заломило. – Искалечил несколько десятков. Изнасиловал или поломал жизнь ещё большему числу людей, как посторонних, так и наших слуг… Сегодня твоим бесчинствам пришел конец. В назидание твоему брату и сестре. В назидание твоей матери сегодня ты умрёшь. У тебя есть минута, чтобы попрощаться и сказать последние слова родным. Не теряй этого времени понапрасну, вьюноша.
Маша и Витя молчали, всё ещё не осознав, что сказал их дед.
– Но, но… – начал блеять и заикаться Пётр.
Вот брат Петра отошел от шока и сделал осторожный шажок, пытаясь обнять Петю, но тот его оттолкнул.
– Отстань, – прокричал он. – Мама, мама, – вцепился он в обездвиженную Людмилу, пытаясь до неё докричаться. – Скажи им! Кто они такие, чтобы угрожать нам? Мы Чернозубовы! Мам! Ты же говорила?! Ма?
– Время вышло.
Иван, все это время стоявший за спинами детей, схватил их за шкирку и отвел в сторону, не позволяя вырваться из своей хватки.
– Смотрите, что с вами случится, если вы и дальше будете слушать мать, – прошипел он им на уши.
Очередной щелчок пальцами, и Петра подняла в воздух невидимая рука, открывал он рот, пытаясь кричать, но не мог произнести ни звука. Запахло палёным, и одежда на нём вспыхнула. Вся и разом.
– Мама, – всхлипнула Маша и закрыла глаза ладошками.
Витя, в отличие от сестры, пытался вырваться из хватки дядя Ивана и помочь брату, но держали его крепко.
– Ему больно. Не надо, дедушка, – просил он. – Пожалуйста, пощади.
Судя по перекорёженному мукой лицу и судорожным движениям в воздухе, Пётр всё чувствовал.
– Видишь, на что ты заставила нас пойти, Людмила? Это всё твоя вина! – припечатал князь словом мать истязаемого ребёнка, словно не замечая дорожки слёз из её глаз.
Огонь вспыхнул с новой силой, и мучения Пети закончились, осталась после него лишь сажа и подкожный жир, осевший на лампочках в кабинете главы рода Смирновых.
Это произошло, когда мы завтракали, елозили наши с Юлианой ложки по тарелкам, перекатывая варёные брокколи и морковку, пытались мы шутливо отвлечь друг друга, чтобы переложить завтрак в чужую посуду.
И тут в посёлке зазвучала тревожная сирена на случай чрезвычайных происшествий. Громкость её была такова, что хотелось зажать уши и спрятаться под столом.
– Ой! – подскочила на стуле Юлиана, перевернув тарелку. По полу запрыгали так и не съеденные овощи.
– Что случилось? – спросила меня Алиса. – Что за шум? – Тревожно смотрела она в окно.
– Не знаю… – Начал я приподниматься, стремясь убежать и всё выяснить. – Может, ложная тревога? – предположил я.
– Семён! – Залетел в наш дом взмыленный Михаил. – На нас летит целая армада казанцев! Не меньше двадцати боевых вертолётов и десять дирижаблей. Нужно всем уходить в лес! Немедля, – поторопил он нас.
Алиса, услышав это, вся побелела.
– Как, как… – не находила она слов, с тревогой смотря на ничего не понимающую дочь, радующуюся тому, что избежала участи кушать невкусные овощи.