Он закрыл глаза, промолвил странным голосом:
— Господи… Дай сил донести крест сей…
— Как это случилось? — невнятно спросил Кирилл, не поднимая головы.
— Может, присядешь? Так лучше будет, правду говорю. И я тоже… Да сиди, не вставай — вот печаль, что это мое кресло! Какая разница сейчас-то.
Отец Варнава помолчал, глядя в пол. Потом продолжил отчужденно и как бы нехотя:
— Передаю суть донесения. С самим же письмом дозволю ознакомиться чуть позже. Итак. Рано утром староста постучал в ворота по делам общинным. Стучал долго — ему не отвечали. Тогда он забеспокоился, попросил помощника своего перелезть через ограду да изнутри калитку в воротах отворить. Тут же обнаружились тела стражей, после чего староста послал за своими людьми доверенными да охраною их поставил, чтобы не впускали никого. Затем сыскали прочих дворовых да ратных. Кого в жилищах своих, кого в местах служебных. Далее двери высадили, в дом вошли. Там уже все твои… находились. И ни на ком — ни ран смертных, ни следов иного насилия.
Кирилл отвернулся. Стесненно и неуклюже растер по щекам слезы:
— Отчего же они погибли?
— Похоже, были отравлены неведомым ядом. Деталей пока не знаю, предстоит выяснять. Посмотри-ка на меня, сыне. Вон в том углу на колышке — утиральник чистый. Воспользуйся, не смущайся ничем… Вестник говорил: лица у всех оставались мирными да покойными. Да и тела выглядели так, словно смерть не насильственною была, а своею, природною.
— А соседи, случайные перехожие?
— Никто ничего не видел и не слышал. Это очень часто бывает, к сожалению.
— Чужих, новых людей перед тем не примечали? Может, разговоры кто какие вел?
— Тоже пока не ведомо, да и когда было правды доискиваться? Староста тут же помощника своего отрядил, чтобы меня поскорее известить. Двух коней загнал он, всего лишь за четыре дня от Гурова до нас добрался.
— Получается, это случилось четыре дня назад…
— Нынче шестой день пошел. Почти сутки с половиною спал ты после дознания своего.
Кирилл свел брови:
— А что же дружина?
— Не понимаю тебя, княже.
— Отчего вестником не из дружины кто послан, а случайный человек?
— Разве помощник старосты — случайный человек? К тому же, в конце предыдущего дня обе сотни были отправлены в Белецк.
— Кем и зачем? Или почему?
— Узнаем и это в свое время.
— Я должен ехать, отче.
— Нет. Посланы уже мною в Гуров люди толковые. Всё, что надобно, выведают и сделают. А теперь опять в глаза мне посмотри. Обещаю: ни одно злодеяние, ни один даже умысел злой безнаказанными не останутся. Веришь? Вот и хорошо. Обо всем прочем пока попечение отложи. Обстоятельства таковы, что тебе непременно следует оставаться здесь да вместе со мною гостей поджидать.
Отец Варнава повел головой в сторону глиняной кружки на столике у окна:
— Выпей, яви милость. Отец Паисий настоятельно просил. Я к этой просьбе присоединяюсь.
Кирилл поднес кружку к носу, понюхал. По его лицу нельзя было разобрать, каковым являлся запах в действительности. С безразличной послушностью проглотил содержимое и спросил столь же безразлично:
— Что за гости такие?
— Давние добрые друзья мои. И помощь твоя опять понадобится — не сегодня, понятное дело. Уж прости, что не даю тебе с горем своим наедине побыть.
— Я так разумею, желательно с тем убийцей до конца разобраться? Отче, но ведь горе мое ни завтра, ни позже горем быть не перестанет. Если надобно сейчас — значит, идемте.
Он поднялся.
— Да… Весь ты в отца своего, — проговорил отец Варнава, поднимаясь следом и окидывая его каким-то новым взглядом.
Что-то необычное, не виданное доселе, и мелькало в глазах галерейных послушников, и ощущалось в их навычных поклонах. То же самое Кирилл приметил у братий, встреченных во дворе да по пути. Смутно догадываясь, что сегодня это отчего-то адресуется по большей части не настоятелю, а именно ему, он начал испытывать глухое раздражение.
— Не надо, сыне, — вполголоса и мягко попросил отец Варнава.
— Вы о чем, отче?
— Сердиться не надо — я же все вижу. Это всего лишь сочувствие тебе. Обыкновенное человеческое сочувствие. Ты просто еще не терял никого, поэтому и непривычно.
Когда Кирилл стал подниматься по ступеням приюта, ему показалось, что последний раз он был здесь не позавчера, а по меньшей мере седмицу тому. У двери уже поджидали келейник с братом Иовом.
— Здравствовать тебе, мастер Витигост! — заговорил отец Варнава, входя вслед за ними в келию и решительным движением ладони тут же показывая, что вставать не требуется. — Хоть и просил ты тогда: «Не надобно меня ко княжичу», а все-таки придется, уж не обессудь.
— Да мы-то что? Мы же с полным разумением нашим, господин игумен Варнава!
— Это славно, что есть разумение. Приступай, княже.
При последнем слове почтительное выражение лица мастера Витигоста усугубилось, смешавшись с непониманием. Он ёрзнул плечами, неловко поклонившись Кириллу, и опять попытался приподняться.
— Может, ему все-таки лучше встать — или как? — спросил настоятель.
— Да пусть сидит — разницы нет. А ты, человече добрый, сейчас мысленно представь, будто руку мне протягиваешь дружелюбно. Можешь и в самом деле так поступить, тогда нам обоим еще легче будет. Не бойся — ничего злого я не привнесу. Ну, если не считать того зла, что уже есть в тебе, — добавил он, не сдержавшись и закрывая глаза. Отец Варнава неодобрительно повел головой, однако смолчал. — Вот так, хорошо, хорошо… Спасибо.
В наступившей тишине слышалось только, как раз за разом вздыхает да гулко сглатывает напряженный мастер Витигост.
Открыв глаза, Кирилл проговорил удивленно:
— Ничего не понимаю, отче! Убийца в нем — будто новорожденный, будто из ниоткуда вдруг возник. У него — как бы это сказать? — нет никакого прошлого. Да. Вообще никакого. Э… Что-то плохо я объясняю, но по-другому не могу…
Обозначилась пауза. Настоятель безмолвно ожидал продолжения.
— Ага. Так вот. До ярмарки той — обычный человек. Семьей обзавелся, трудолюбивый — как-никак в мастера же вышел. Не без греха, конечно: когда его жена младшего сына в утробе носила, он старшего с обозом отправил, а сам к своей молодой снохе…
— Дальше о том не продолжай, яви милость.
— Э… Разумею, отче. Простите. Что-то с ним на этой самой ярмарке произошло. После того — словно в совсем другой разум смотрю. Кто дал гранец и денег? Зачем купца надо было убивать? Не вижу, не вижу. И не оттого, что затворяется он от меня — нет об этом в его памяти ничегошеньки. Пусто там. Пусто и чисто, будто вымел кто-то.
— Будто вымел кто-то… — в задумчивости повторил отец Варнава. — Вот оно как.
— А дознались ли, кто таков убитый-то?
— Пока что нет. Имени своего он не называл никому. Впрочем, это обычное дело в любой обители.
Настоятель замолчал, рассеянно посмотрев на горемычного бочара. Он тут же поклонился с угловатой угодливостью и спросил робко:
— Господин игумен Варнава, а дальше-то что со мною будет?
— Закон ведаешь?
Мастер Витигост то ли неуклюже пожал плечами, то ли опять поклонился.
— Как и всякий свободный славéнин, в случаях… (отец Варнава помедлил, подбирая щадящее определение) такого рода волен ты выбирать меж судом княжьим и духовным. А поскольку исповедуешь Древлеверие, стало быть, нашему церковному суду не подлежишь. Дальше тебе решать.
— Тогда Старейшинам дайте знать, господин игумен Варнава.
— Хорошо. Твое слово прозвучало, мастер Витигост. При свидетелях. Пойдем, княже.
На выходе обнаружилось, что навстречу им поднимался по ступеням крыльца отец Паисий:
— А вот и вы… Отец игумен, десятник Залата пришел в себя. Говорит разумно, поесть попросил.
— Вот и добрые вести. Сегодня же навестим его.
— С убийцей что-то разъяснилось?
— Мастера трудились над мастером Витигостом, — сказал отец Варнава не совсем понятно. — Никаких концов не сыскать. Давай о том чуть позже. А тебе, сыне, теперь следовало бы одному побыть. Не прекословь, Бога ради, — считай, что благословение или даже наказ получил. Ступай, ступай.
— Ведь совсем еще юнак, — проговорил лекарь, горестно качая головою вслед Кириллу, — а мы на него — такую ношу в одночасье. Ты-то как, отец игумен?
— А ты подумай.
— И то верно… «Да отвержется себе и возьмет крест свой». Ох Вук, Вук…
От задней калитки в монастырской стене по крутому склону горы сбегала вниз тропинка, вымощенная сосновыми торцами. В долине среди зарослей молодого краснотала, кустов шиповника и старых ракит изгибалась полудугой, ныряя затем в соседний лес, речушка. Кирилл по лугу вышел к берегу, замедляя шаг, поднял к солнцу невидящие глаза. Затем внутри него что-то окончательно сломалось, отчего он рухнул ничком в густую траву. Горе и накопившаяся тяжесть последних дней хлынули наружу вместе со слезами.
Время в задумчивости постояло над ним, обошло осторожно и отправилось дальше по своим делам.
А вокруг всё так же густо гудели шмели над цветами клевера и кашки, стрекотали кузнечики да изредка всплескивала рыба у переката. Тени от ракит на противоположной стороне успели незаметно перебраться через реку и уже помаленьку выползали на берег. С горы донеслись первые звуки колокольного трезвона, напоминающего о близкой вечерне.
Кирилл наконец очнулся, кое-как вытер липкое припухшее лицо в багровых отпечатках травяных стеблей. Сел, обхватив колени руками и бездумно щурясь вдаль. Что-то вдруг легонько ударило его по спине. Чуть позже чиркнуло по макушке, а рядом плюхнулась в воду зеленая ягода шиповника. Он хмуро покосился через плечо: ветви ближнего куста качнулись, за ним кто-то тихонько хихикнул. Кирилл отвернулся и стал наблюдать за водомерками, дергано снующими туда-сюда по речной поверхности. В затылок опять что-то тюкнулось. Он сорвал травинку, неспешно очистил да принялся покусывать ее белесое сладковатое основание.
— Ты кто? — не выдержав, пискнул невидимка.