— Не вижу нужды. Все одно не по ней ведешь, а по прихоти своей.
Воевода выпрямился, изменяясь в лице:
— То не прихоть моя, княже, и не искание выгоды себе. Да, сократил я путь, обрезавши петли да повороты ненужные — на целых шесть стрел поменее вышло в иных местах супротив замысла начального. Но ведь я не какой-нибудь гостинец купеческий обустраиваю, а дорогу Государеву. О деле радею, о деле да благе державном! И о казне! Или желаешь сказать, что разницу в деньгах я в свою мошну кладу?
— Об этом никто, кроме тебя самого, речей не заводил. Остынь, воеводо, пока границ не заступил ненароком, — проговорил князь Стерх прежним ровным голосом. — Мыслю, осведомить меня о переменах своих самочинных ты собирался лишь после сделанного — вроде как подарок-неждан готовил. Потешить князя. По завершении трудов твоих на моих землях в отписном листе Государю о том упомянуто будет непременно.
Креслав потемнел лицом, однако смолчал и склонил голову с видимым усилием.
— Вот и ладно. Далее что там, старосто?
— Так это… В работники-то себе воевода теперь из крестьян людишек брать повадился.
— Силою?
— Да нет, князюшко, Обереги хранят. Больше немилостью да гневом Великокняжеским стращает.
— А люди те возмездно ли трудятся для воеводы?
— Платою не обижает — тут всё честь по чести. Одначе ты сам рассуди, князюшко: у каждого ведь и надел свой, и скот на пажитях, и всякое прочее хозяйство. Наш-то крестьянский труд урочный, день упустишь — весь осталый год по нему плакать будешь.
— С этим такоже понятно. В грамотке вашей — он приподнял свиток — иных жалоб не имеется. На словах желаете ли добавить что-либо?
Выборные в который раз переглянулись:
— А нечего, князюшко.
— Вот и ладно.
Князь Стерх встал на ноги и, обводя глазами люд поверх голов, проговорил громко и раздельно:
— Властью, данною мне Государем нашим, и от законов, Дором положенных, определяю…
Кирилл понял, что настоящая тишина наступила только теперь. Он вдруг поймал себя на том, что даже стал дышать через раз.
— Государево благо — превыше прочих. Сделанного же не поправить без убытку для всех. Поэтому сходам деревень Каменка и Медоборы, елико возможно станет, земли обиженным подыскать и возместить полною мерою из общинных. Надобно будет — от своих уделю безмездно. Убытки всякого роду сочесть со тщанием. Но к оплате предоставить не казне, а лично воеводе Великокняжескому Креславу. Трудников же ему из крестьян впредь набирать не возбраняется, одначе только по доброй воле оных, не стращая и не лукавствуя при том. И быть по сему. Приемлете? — обратился он к выборным, добавив тут же:
— А поклонов земных на суде не бить, поясных вполне довольно.
Смущенные староста и бортник поднялись с колен:
— Да хранят тебя Обереги со Христом, князюшко! Приемлем, приемлем — как же нам возможно твою-то волю не приять.
— Воеводо Государев Креслав!
— Приемлю, княже.
— Вот и ладно. С миром изыдите. Избор, далее что там?
Опустившись в кресло и не получив ответа, князь Стерх вопросительно повернул голову в сторону писаря. Тот завороженно и явно ничего не слыша, провожал глазами золотых райских птиц, навсегда удаляющихся от него вместе с предивной ферязью и Великокняжеским воеводою.
— Избор!
От чуть более громкого повторного окрика писарь очнулся, торопливо вытащил из неровной стопки следующую челобитную и, зыркнув на князя, пристыженно откашлялся.
— Ежели ты, княже, стареешь да силу былую теряешь, — завел он, обретая снова в отработанной протяжности своего голоса утерянное благочиние, — то на охоту и собираться незачем. Не поможет тебе и свора твоя…
Неожиданная странность содержания челобитной запоздало дошла до его сознания, заставив запнуться.
— Похоже, тут у нас подметная грамота, — жестко проговорил князь Стерх. — Сюда ее!
Выхватив из руки Избора поспешно протянутый листок, он впился потемневшими глазами в строчки. Окликнул, не отрываясь:
— Василий!
— Заслон! — тут же прозвучала из-за спины зычная команда сотника.
Две цепочки ратников шагнули от крыльев галерейки вперед и сомкнулись в одну у ступеней крыльца. Неровное людское полукольцо перед ними испуганно подалось назад, по толпе от него покатилась волна движения. Кто-то охнул, кто-то вскрикнул, кого-то ненароком придавили.
Иов быстро, как филин, повернул голову, поймал взгляд Кирилла:
— За мною встань, княже.
— Может, в палаты его? — с беспокойством спросил келейник.
— Пока что не вижу нужды, — отозвался отец Варнава.
Сотник вышел вперед и с подчеркнутой чинностью спустился на несколько ступеней:
— Спокойствие, люди добрые, спокойствие! Княжье дело вам не во страх, не в обиду. Понимание имейте да благоразумия держитесь.
— Читай, отче, — протянул бумагу настоятелю князь Стерх. — Как бы это тебя даже поболе моего не коснулось.
Отец Варнава развернул грамотку и, откинув голову, прищурился:
«Ежели ты, княже, стареешь да силу былую теряешь, то на охоту и собираться незачем. Не поможет тебе и свора твоя — хоть издалеча в нее гончаков призывай, хоть из земель иных. Лучше дома сиди в мире да покое. А то на голубых кровей щенков твоих как бы волки матерые не сыскались. Не будил бы ты лихо, пока оно тихо».
— Однако…
— Мыслю, писарю допрос следует учинить безотлагательно. И мне быть при том.
— Не стоило бы суд прерывать, княже. Люд и так встревожен.
— Ничего, отче. Уверен, ты почти моими же словами думаешь.
Он отклонился назад, позвал в глубину правого крыла галереи:
— Боривит! Венд!
Затем порывисто высвободился из кресла. Подойдя к поставцу с ворохом челобитных, быстро просмотрел и отложил в сторону несколько листков:
— Эти — прежде прочих. Боривит, у кресла моего встань, сядешь после. Венд, сюда поди — за писаря будешь. А ты, Избор, с нами ступай.
Повернулся лицом к народу, вознес руку:
— По слову моему правом воли княжьей наделяется на время малое старший сын мой, княжич Боривит. Законы державные и Уложения Государевы знаемы им как бы не лучше меня самого — ведаете о том.
В толпе облегченно завздыхали, заулыбались уважительно. Напряжение ощутимо упало.
— Княжья доля — не всегда княжья воля. И о том такоже ведаете, люди добрые.
Поднявшись с места, отец Варнава последовал за за князем Стерхом. Брат Иов молча указал Кириллу на двери. За их спинами раздался зычный голос сотника:
— Княжий суд!
— Начинай сказывать, Избор.
— Что сказывать, княже?
— Правду. Откуда грамотка подметная взялась?
— Так вечор мы же вместе с тобою, княже, все челобитные предварительно просматривали — не было ж ее!
— До утра где бумаги пребывали? — спросил отец Варнава.
— Да здесь же, в светелке моей. В этой вот самой скрыне… — писарь кивнул в угол.
Отец Варнава оглядел темного дерева сундук, окованный прихотливым железным узором:
— А замок где?
— Нету. Не запираю я скрыню никогда, нужды не случалось. Да и наказа княжьего.
— Светлица запирается?
— Только на засовы. Снаружи да изнутри.
Настоятель перевел взгляд на князя Стерха.
— Ратники при вратах, ратники у всех входов в палаты, — ответил он с некоторым стеснением, дернув щекой, — а ночью еще и дозор надворный. Всегда хватало.
— Так… После того, как князь ушел, покидал ли светлицу?
— Да.
— Куда ходил?
Писарь опустил голову, побагровел и замолчал. В наступившей тишине со двора донеслось молодым, но старающимся звучать солидно, голосом:
— …Однако в завещании своем оный Володимер ни самого Боряту, ни жёнку его отнюдь не упоминает…
— Куда ходил? — чуть медленнее и громче повторил князь Стерх вслед за настоятелем. — Ответствуй!
— В девичью. Песен послушать… — втягивая голову в плечи, еле слышно выдавил из себя Избор. — Прости, княже.
Князь хмыкнул и провел по усам ладонью, стирая невольную усмешку:
— Воистину, было что скрывать. И постыдно, и едва ли не подсудно. А я-то уж начал думать… Когда уходил и возвращался — никого возле двери либо поблизости не приметил?
— Нет.
— Это кто-то из своих, княже, — сказал отец Варнава. — Почти всегда оказывается кто-то из своих.
Подумав мгновение, князь Стерх распахнул дверь и крикнул в нее:
— Гордея ко мне!
Завершил уже обычным голосом:
— Всех же наверх, в гридницу попрошу — внизу, пожалуй, тесновато будет.
Отец Варнава коснулся рукава княжьего кафтана, спросил негромко:
— Семья-то твоя здесь зачем, княже?
— А ты, отче, и сам ответ знаешь. Гордей! Все ли собраны?
— Княжичи Боривит и Венд на суде по слову твоему, Братша с Поликарпом только третьего дня воротятся, Радоша-кормилица у дочери на выселках втору седмицу гостюет да Марфа-пряха рожать наладилась.
— Вот и ладно. Теперь да слушает каждый. Сегодня на суде моем обнаружилась грамота подметная — вот она…
Князь Стерх высоко поднял сжатую в кулаке бумагу и оглядел собравшихся:
— В ней же угрозы предерзостные двум князьям сразу: мне и молодому князю Ягдару-Кириллу. Мыслю, крепко мы задели кого-то, коль решился он на такое. Как бы нынче «Слово и дело Государево» возглашать не довелось. Все ли разумеют полною мерою, что именно произошло?
Он опять обвел гридницу давящим взглядом:
— А коли так, то выйди по доброй воле тот, кто тайно подбросил ее писарю Избору. Даю свое княжье обещание, что по дознании отпущу тебя с миром, будто и не было ничего.
Головы стали молча опускаться одна за другой в полной тишине.
— Добро. Тогда поведаю вам нечто о князе Ягдаре — возможно, не все слыхали о нем сие. А имеет он дар дивный помыслы наши потаенные зреть. И сейчас каждый из вас к нему на испытание подойдет. Каждый! Я же еще раз повторю сугубо: кто по доброй воле повинится, на том свое княжье слово сдержу.
Он сложил руки на груди и отвернулся к окну.