– Будь здрав, государь наш Василий Василич, и ты, государь Иван Василич, спаси вас Господь… – поблагодарили вестники с низким поклоном и вышли с Васюком в другой покой.
Когда дверь затворилась за ними, Василий Васильевич, довольный хорошими вестями, весело обратился к сыну:
– Ну-ка, скажи нам с воеводой, как ты сии вести разумеешь?
Иван смутился, но, оправившись и помолчав немного, сдержанно и спокойно молвил:
– Яз мыслю, что князь Василий Иваныч верно ранее угадал. Все идет, как он в Костроме нам сказывал. Посему разумею, что и нам борзо идти надобно к Галичу, дабы прекратить путь Шемяке к Новгороду, Вологде и Вятке, где помочь ему быть может… – Глубоко передохнув от вновь охватившего волнения, он добавил решительно: – За Москву же страха у меня нет. На Москву Шемяке нельзя идти, когда вся наша сила ратная у него за спиной.
Василий Васильевич радостно рассмеялся, обнял и поцеловал сына.
– Яз, Иване, так мыслю, – воскликнул он, – токмо вот что воевода нам скажет: может, оба мы не на правом пути.
– На правом, на правом, – быстро заговорил князь Оболенский, – но дивит меня то, что и юный государь наш уже все добре разумеет в ратном деле и вельми памятлив и скорометлив.
Иван радостно улыбнулся на слова воеводы, а растроганный Василий Васильевич сказал:
– Надежа он моя на государствовании, Бог даст, вборзе все труды со мной разделять будет. – Помолчав немного, он добавил, обращаясь к воеводе: – Приказывай полкам, Василий Иваныч, как найдешь лучше.
– К ночи, государь, пошлю вестников князю Стриге и все укажу, а утре пойдем и мы к Галичу.
Спешным порядком прошли войска великого князя московского вниз, к устью Обноры, вышли на лед Костромы-реки и так же спешно пошли вверх по ней к устью Вексицы. Этим путем полки Василия Васильевича вскоре прибыли к месту Железный Борок, где Свят-Иванов монастырь стоит. Здесь, в обители, поджидали их уж давно вестники из Костромы, сведавшие от дозорных великого князя, что идет он к Галичу. То были: боярский сын Терентий Кольцо, а с ним пушечник Ермила, молодой мужик, ражий детина – косая сажень в плечах.
Оба государя, отец и сын, разместились в келарских покоях Иванова монастыря. Князь Оболенский еще не успел выйти от них, как доложили им о вестниках. Василий Васильевич приказал привести их тотчас же.
Когда вошли вестники, Иван сразу узнал в пушечнике рыжеволосого курчавого Ермилку-кузнеца, того самого, что в войско просился у воеводы Стриги в первый поход княжича по пути к Владимиру. Это он сказал ему тогда: «Много бают как бы на глум, а ты бери на ум».
Теперь Ермилка не проявлял более дерзости, стоял почтительно, кланялся и крестился истово и строгостепенно держался, как настоящий военный начальник.
– Будьте здравы, государи, – сказали разом оба вестника, кланяясь в пояс и касаясь рукой пола.
– Будьте здравы, – ответил Василий Васильевич быстро, – да сказывайте, как у Галича!
– У Галича, государи мои, – начал боярский сын, – Шемяка на самой горе пред градом стоит с великой силой, и конников у него множество, а пешей рати и того более. Град же крепит спешно и пушки на стены ставит. Есть у него и самострелы и рушницы.[110] О сем пушечник скажет.
Ермила поклонился низко и, тряхнув рыжими кудрями, заговорил медленно:
– Пушки же у него, государи: тюфяки[111] и пищали разные, есть еще из огненной стрельбы – рушницы. Токмо мыслю, не устоять граду от наших ломовых пищалей. Особливо добры из ломовых-то «Певец», «Медведь» и «Орел». Накидаем мы им и каменных и железных орехов…
– А какие места круг горы той, на которой войско шемякино? – прервал кузнеца князь Оболенский. – Мне точно надо знать: где там овраги, леса, болота и речка? И как борзо вороги могут в град свой войти и в нем затвориться?
– О сем, княже, повелел довести тобе, яко воеводе набольшему, князь Стрига, – ответил боярский сын Терентий Кольцо, – и яз повестую сей часец. Знамо тобе, воевода, что Галич стоит на полуденном берегу Галицкого озера с уклоном ближе к восходу. Берег-то тут низкой и прямо ведет ко граду. Одно тут лихо: овраги глубоки, лесом все поросли и кустами непролазными. Летом тут никакого доступу нет, а зимой, сказывает князь Стрига, тут хоть и трудно идти, но всего ближе ко градным стенам. С других же сторон окружает град, словно стеной, множество холмов крутых, как горы. Не можно тут по крутизне лезть, когда сверху и камни, и пушки, и стрелы пущать будут.
– А меж гор тех есть ко граду проход? – спросил Оболенский.
– Есть, княже, – ответил Терентий Кольцо, – но вельми тесен, и там пешая рать стоит, малая рать, но не собьешь ее, а с боков пройти к ним не можно в теснине той… Да вот чертежи ратные воевода наш шлет тобе: тут все овраги и горы самим воеводой помечены.
Василий Иванович Оболенский жадно схватил карту и, развернув ее, обратился к Ивану:
– Прошу тя, государь, погляди со мной.
– Заместо моих очей, – взволнованно воскликнул Василий Васильевич, – ныне у меня твои очи, Иване!
Иван взглянул на карту и увидел там начертанный град со стенами и башнями. Действительно, стоит крепость, как сказывал вестник, на юго-восточном берегу Галицкого озера, а со всех других сторон, как подковой, окружен непрерывной цепью крутых холмов. В одном только месте обозначен очень узкий проход ко граду.
– А здесь вот овраги, – указал князь Оболенский, – идут они до самой стены, почитай. А тут гляди, государь, проход тесный помечен. Воспоминаю места сии. Весьма умело все обозначено.
Оболенский загляделся на карту и словно забыл обо всем, водя пальцем по чертежу и повторяя про себя:
– Добре содеяно, добре…
– А где же ратная сила Шемяки стоит? – нерешительно спросил Иван.
Вопрос этот не сразу дошел до воеводы.
– Добре, добре, – громко шептал он и, вдруг обернувшись к Ивану, сказал: – Прости, государь, не уразумел яз речей твоих.
– Где Шемякина сила стоит? – повторил Иван свой вопрос.
– А вот тут, где вот палочки рядами, как частокол, наставлены, – указал Василий Иванович и, обратясь к вестнику, спросил: – Пеши и конники тут вместе али конники в других местах? И кого из них больше?
– Конники одни позади главной рати стоят, – ответил вестник, – другие же дозоры окрест града всего правят. Главно же стоят конники против озера. Конных-то у Шемяки множество, а пеших и того более.
– Отпустите их, государи, – сказал воевода, – с пути им пообедать надо да и опочинуть. Мы же до того времени обсудим всё, как чему быть. Когда же надобно будет, яз их покличу…
– Пусть идут, – ответил Василий Васильевич.
– Потом яз им все расскажу, – добавил набольший воевода.
Когда вестники, низко поклонясь государям, вышли из покоев, князь Оболенский, разложив на столе карту воеводы Стриги, сказал:
– По сим чертежам все уразумел яз и ведаю, как нам деить надобно.
Ежели Шемяка и поныне не затворяется во граде, а все на горах стоит перед градом – значит, на полки свои крепко надеется…
– Злодей-то, – взволнованно перебил воеводу Василий Васильевич, – на все ныне идет! Мыслит нас совсем задавить, ну, да как Бог судит!
Великий князь вышел из-за стола и, привычно обернувшись в сторону, где образа, опустился на колени и закрестился. Соправитель и воевода Оболенский тоже закрестились. Помолясь, Василий Васильевич при помощи Васюка тяжело поднялся с колен и опустился на скамью. Грудь его высоко вздымалась, а из-под длинных ресниц, вдавленных внутрь век, текли слезы.
– Положив упование на Господа, – заговорил дрожащим голосом великий князь, – и на Пресвятую Его Матерь, и на Креста Честного силы надеясь, отпускай, Василь Иваныч, полки с воеводами и царевичей с татарами к Галичу, как сам рассудишь.
Наступило молчание.
– Мыслю, государи мои, – медленно заговорил князь Оболенский, – наперво надобно уразуметь нам, куда и зачем отпускать полки и где на врага ударить нам выгодней…
Воевода набольший замолчал и снова задумался, глядя на карту и крутя всей горстью свою седеющую курчавую бороду.
– Вот, гляди, государь Иван Васильевич, – обратился он к Ивану, показывая пальцем на тесный проход в горах. – Тут приступать, через сию теснину, – токмо людей губить без пользы. Посему мыслю поставить здесь пищаль и вдоль прохода палить, и вместе с ней рушницами и самострелами бить, ежели враг-то на нас пойдет. Приковать тут надо врага к теснине-то, дабы и наступать не мог, и уйти от нее не мог. Мы же должны манить их, якобы тут приступать ко граду хотим.
Иван оживился и с жадностью следил за указаниями воеводы, водящего пальцем по карте.
– То же мыслю содеять и тут, – продолжал воевода, указывая на подступы к городу со стороны озера.
– Пошто сие? – спросил Иван.
– Дабы и тут полки их приковать к месту, – ответил Оболенский. – Пройдя озером по льду, поставим мы конных и пеших против града, где лучше всего приступати. Они сами о том ведают, и тут у них и пушек и людей больше всего будет. И тем самым полки их мы пред собой держать здесь станем, а ночью отошлю наилучших и крепких воев к оврагам, дабы через те овраги пошли на гору к полкам Шемяки еще до рассвета, а первее того стрельбой огненной почнем бить, как бы приступаем ко граду от озера и от теснины.
– Уразумел яз мысли твои, Василий Иваныч! – радостно воскликнул великий князь. – Вельми мудро рассудил ты! Чертежей твоих не вижу, но мысленно все зрю… Силу их надвое.
– Истинно, государь, ежели Бог допустит все так, как мною замыслено, – молвил воевода и, встав со скамьи, добавил с поклоном: – А теперь, государи мои, дозвольте отойти мне в покой свой, дабы еще подумать и нарядить потом вестников ко всем воеводам и царевичам.
– Иди, иди на ворога злого, Василий Иваныч! – ласково сказал великий князь. – Да благословит тя Господь и укрепит руку твою для сокрушенья лиходеев наших. Яз же убогий, по слепоте своей, тут с сыном останусь.