– Так мы и есть гости, – не понял Милош. – Торговые гости.
– Торговые гости – это только для покупателей гости, а для князей они – овцы для стрижки, – пояснил Сергей. – А мы должны показать себя гостями настоящими. Причем сразу показать: к нам – с уважением. И только так. А что уважают такие люди севера даже у нас, в Гардарике? Особенно у нас в Гардарике?
И улыбнулся в ответ на демоническую улыбку Дёрруда, сжавшего татуированный кулак.
Глава 18Смоленские предместья и храбрые таможенники
Утром Сергей велел привести к нему всех подопечных купцов.
– Завтра будем в Смоленске, – сказал он. – Я намерен там задержаться на пару дней. Потом, возможно, пойду дальше. Может, в Чернигов, а может, и в Киев. Посмотрим. Кто намерен расторговаться в Смоленске, люди новгородские?
Таких оказалось двое. Причем среди намеренных идти с Сергеем до Киева были Вощаник и Хотулько Третий, второй по значимости новгородский купец из торговавших продуктами зимней морской охоты: рыбьей костью, нерпичьим жиром и шкурами морского зверя.
– Мы подождем, – с достоинством сообщил Зловед Вощаник. – Если в Киев, то лучше – с тобой. В уплату что спросишь?
– Половину от половины! – заявил Сергей и, увидев вытянувшиеся лица купцов, расхохотался. – Шучу, – пояснил он. – Даром проведу. Но с условием: все мытное, что должны были по пути от Смоленска до Киева заплатить, мне отдаете. И смоленское подорожное тоже мне. Сколько они берут?
– Двадцатую часть со всех товаров, – проворчал Вощаник. – И еще сверх того норовят. Смоленский князь жадный, как бурундук, и дружинники у него такие же. Одно слово, нурманы.
– Двадцатую часть, – сказал Сергей. – Мне. С князем смоленским я сам разберусь. Вы, кто дальше, – со мной идете. А вы, – он повернулся к остающимся, – в хвост поезда станете. Как до первой заставы дойдем – наш уговор исполнен. Более мое покровительство не требуется?
Двое остающихся дружно закивали: не требуется. Исполнен ряд. Дальше сами.
– Вот и ладно, – завершил совещание Сергей. – Тем, кто еще со мной, напоминаю: никому не платите, ни с кем не спорите. Всем говорите: вы мои. Что не так – сразу ко мне отправляете. Да не бойтесь вы! – Он снова засмеялся, увидев, как напряглись лица купцов. – Не в холопство ко мне идете, в товарищи[9]. Все, разбирайтесь по местам и двинулись. Хочу до полудня в смоленском Детинце быть.
Здешний летний волок, как водится, совпадал с зимником. И вел, как и следовало ожидать, прямо к Днепру. Причем пригороды Смоленска начинались задолго до того места, где суда снимали с катков. Сначала могилки. Много могилок. Они «украшали» обе стороны дороги так же, как некрополи – обочины древнеримских виа. С поправкой, разумеется, на религиозные традиции. Следующим по дороге эти заснеженные холмики с мертвыми скандинавами проблем не создавали. В отличие от скандинавов живых, решительно преградивших путь санному поезду. Застава. За ней начинался посад. Огромное поселение, надо отметить. Побольше, чем все Белозеро с пригородами. Просторные дворы, дымы над крышами, лязг кузнечных молотов, мычание запертой на зиму скотины…
И три здоровенные наглые нурманские орясины прямо посреди дороги.
Сергей остановился. Справа – Машег, слева – Наслав, выбранный за типично варяжскую внешность. Включая отрастающие усы. Обязательный на менее обжитой территории дозор здесь, в предместье Смоленска, Сергей отменил. Был уверен, что здешние разбойники по лесам не прячутся, а действуют под официальным знаменем князя-конунга.
Дорожный сбор в Смоленске, как и везде, изрядно варьируется. В зависимости от того, кто едет и куда.
С новгородцев обычно драли три шкуры, если у тех не было специального договора с Харальдом-конунгом. Белозерских тоже обдирали, но несколько более умеренно. Это Сергей уже от своих знал.
Дорожное мыто – это нормально. И Сергей был не против заплатить. В принципе. Но намеревался сделать это правильно. То есть с чувством собственного достоинства и не какому-нибудь мелкому стражнику на заставе, который стопудово присвоит изрядную часть налога и по этой «уважительной» причине будет стараться осуществить налоговый сбор лично. А уж учитывая длину санного поезда, которым предводительствовал Сергей…
В общем, ожидания у смоленских мытарей были феерическими.
А вот техника «приведения к покорности» была стандартной. Сразу показать, что в курятнике петух.
– Стой, варяг! – заорал могучий нурман с секирой удвоенного веса, более подходящей лесорубу, а не воину. – Мыто!
Варяг, значит. Наблюдательный громила. Подобающих усов на Сергеев подбородок не свешивается. За отсутствием. Усов, естественно, а не подбородка. Однако узоры на сапогах варяжские. И на флаге, что украшает копье, которое держит Наслав, помимо морского коня имеется знак белозерского князя. Да и сам Наслав – типичный варяг.
То, что помимо географической привязки княжья отметка на знамени сообщает также о том, что владелец данного флага – близкий родич белозерского князя, громилу с топором не смутило. То ли внимания не обратил, то ли не знал смысла, а может, сам по себе не блещет ни умом, ни внимательностью, а вперед выставлен, потому что здоровенный и глотка луженая.
Сергей остановил коня в двух шагах от громилы. Ну да, среди мытников он точно не главный. Главный вот, стоит чуть поодаль, тоже нурман, постарше и поменьше размером, зато прикинут побогаче и прищур характерный: выжидающий. Поддастся гость торговый грубому наезду – отлично. Не поддастся, захочет собственную значимость продемонстрировать – тоже неплохо. Надо всего лишь так повернуть, чтобы высказанный за неуважение протест прозвучал не против конкретного стража, а против Закона. Против обычаев и князя-конунга то есть. И тогда всё. Никакая спесь, никакая грозная охрана не помогут. Мимо Смоленска дороги нет. И единственный выход – договориться с исполнителями, чтобы те не донесли дурные слова до конунга Харальда.
Сергей с ответом не торопился. Изучал «начальника таможни». Взгляд с седла имеет определенные преимущества. Потому что – сверху.
Он изучал противника, противник изучал его. И ничуть не опасался, судя по выражению бородатой морды. А ведь видел, что имеет дело не с обычной купеческой охраной.
Видел, но явно недооценивал. Не зря Сергей все свое золото снял и в сумку спрятал. Он играл в ту же игру. Кто первый ляпнет не подумавши. Недооценка противника провоцирует. Хотя нурманов особо и провоцировать не надо. Они сами кого хочешь спровоцируют.
Но первым «ляпнул» не смоленский таможенник, а Машег.
– Варт, гляди, какой храбрый кабанище! – весело произнес хузарин по-словенски. – Так неуважительно разговаривать с хёвдингом. Помнится, мы убивали и за меньшее. Давай я его убью! – И потащил из чехла лук.
– Да ну его! – так же демонстративно мотнул головой Сергей. – Потом виру платить.
– Да сколько той виры? – воскликнул Машег. – За смерда-то! На топор его глянь! Это ж не воинское оружие!
Отменно сказано. Сергей сам не сумел бы лучше.
А вот нурманову красную от мороза рожу аж перекосило.
– Да ты…
– Рот закрой, червь, когда старшие говорят! – высокомерно перебил его Сергей. Он говорил уже по-нурмански и обращался непосредственно к главному «таможеннику»: – Эй, хускарл! Вели своему лесорубу убраться с дороги воинов!
Хорошо сказал. Спесиво. Звонко. Даже с этаким тонким привзвизгом, характерным для нервничающего юнца с ломающимся голосом.
– Ты, варяг, забываешься! – прорычал «таможенник». – Мы – хирдманы смоленского конунга! Долой с коня, варяжонок, и товар на осмотр, если не хочешь испытать гнев конунга Харальда Бирнирсона! Тор мне свидетель: я научу вас уважению! Я…
И будто поперхнулся.
Потому что мимо саней, по обочинам зимника, к голове поезда выезжала нурманская гвардия Сергея. Две дюжины увешанных оружием и ценностями хускарлов с Дёррудом и Грейпом во главе.
– Ух ты! Что я слышу! – прорычал Дёрруд побасовитее смоленского мытаря. – Неужто тебя оскорбили, мой хёвдинг? – Убийца остановил коня слева от Сергея, подвинув лошадь Наслава. – Ну наконец-то веселье! Надеюсь, в круг со мной выйдет не этот лесоруб, а тот, с серебряной пиписькой на шее?
Точно. На шее у старшего – цепка, а на цепке – серебряный знак бога Фрейра.
Сергей как-то даже внимания не обратил, но у Дёрруда на такое взгляд наметан.
Поклонник Фрейра… И какой вывод из этого можно сделать?
Вывод сделал Грейп.
– Точно, пиписька! – гоготнул он. – И мелкая какая. Небось со своей отливал!
– Такой разве отольешь! – подхватил Машег, для которого подобный «подштанный» юмор был родным полем. – Ты такую сначала попробуй отыщи! Небось, каждый раз, как этот, – Машег показал пальцем на «таможенника», – гашник развяжет, так полдня писюн свой уговаривает: вылезай, крошка, покажись! Мы с тобой большие дяденьки! Нельзя нам на штаны напрудить!
Дружный гогот напугал не только ворон, но и возниц Сергея. Оно, конечно, вроде свои нурманы ржут, а все же нурманы.
Храбрость, ярость и специфическое чувство юмора входят в обязательный список нурманского воина. А вот такое качество, как терпение, отличает только самых лучших. Поклонник Фрейра в их число не входил.
– Ты оскорбил меня, хузарский ублюдок! – заорал он, выхватывая меч и скидывая со спины щит. – Я убью тебя здесь и сейчас! Слезай с коня и познай силу моего гнева!
– Сидеть, малыш! – рыкнул Дёрруд, опережая Машега, что было непросто. – Этот воистину храбрый хирдман так хочет драться, что даже забыл, кто оскорбил его первым. А ведь это я первым заметил крысиную пипиську, которую он носит, видно, в знак уважения к крысам, потому что не славному же Фрейру посвящен этот крохотный писюнчик! Эх! – Дёрруд соскочил с коня, бросил в снег рукавицы, демонстративно сжал и разжал кулаки. – Все как я люблю! Хороший день, хорошая компания и настоящий храбрец, готовый порадовать богов своей смертью! Посторонись, смерд, – произнес он добродушно, отодвигая замершего с открытым ртом здоровяка, уставившегося на татуированные руки Убийцы. – Ты, храбрец, вызвал меня на хольмганг! Назовись, чтобы я знал, кто познает ласку моего клинка! – И, не дожидаясь ответа ошарашенного хирдмана: – Хотя нет, не говори ничего. Богам ведомо твое имя, а мне все равно!