Даже, если бы Пётр Андреевич и Ямато-доно всё же погибли бы в этом втором взрыве, это уже ничего бы не изменил. Союзы уже заключались, карательные экспедиции готовились. Совместные карательные экспедиции, казалось бы, ранее непримиримых врагов. И их бы две эти смерти не остановили. Наглых, зарвавшихся букашек следовало примерно наказать. Всем миром.
Смерть во втором взрыве Долгорукого и Кобаяси уже ничего бы не решила и ни на что бы не повлияла. Тем более, что и смерти-то этой не случилось — Кобаяси и Долгорукий, как те легендарные тараканы, вновь выжили. Ещё одного города не стало, а они выжили.
Это всё, как раз, в учебнике по истории было расписано довольно подробно: кто, где, какими силами, сколько кораблей, сколько Осенсеев, сколько Богатырей, сколько Паладинов, сколько Великих Драконов, кто командовал, какие династии какие договора и союзы заключали… сколько городов в Северной Америке было сожжено дотла, сколько смыто, сколько погребено под селями и оползнями… какие были итоги войн… карательной операции. Какими санкциями, контрибуциями и репарациями обложили побеждённых, сколько золота и серебра победители вывезли с континента «наказанных»… Это всё в учебнике было. А вот то, чего там не было, это: что делал всё это время Долгорукий?
А он в карательной экспедиции не участвовал. Как, кстати и Кобаяси. Только причины неучастия у этих двоих разные были: Кобаяси отправился в уединение на гору Дайманджи на остров Дого, где, по слухам, до сей поры и пребывает. А Пётр Долгорукий, на всех парах, поспешил в Петроград, на приём к Императору. Никто не знает, о чём именно они там в течение почти двух часов говорили, но вышел от Императора Пётр Андреевич Долгорукий с такими полномочиями, что… границы Княжеств для него, и того, что он делает, просто исчезли. Как и оковы разумности на потолке лимита открытой ему казённой кредитной линии.
Долгорукий не участвовал в карательной экспедиции за океаном. Он вообще на долгие десятилетия исчез из публичного поля. Его обязанности в Княжестве исполнял старший сын — Константин, на эти десятилетия, практически, уже ставший настоящим Князем Московским (и этот фактик в контексте того, что разговор вёлся с Алексеем Константиновичем, был… пожалуй, примечательным).
А в августе тысяча девятьсот пятьдесят пятого года на Семипалатинском полигоне, невероятно и неожиданно для всех, прогремел первый на планете, после разгрома Конфедеративных Штатов Америки коалицией государств Европы и Азии ядерный взрыв. Пётр Андреевич присутствовал там. Как и, немного ранее на оставшемся вовсе за кадром исторической хроники открытии первого опытного атомного реактора в одной из лабораторий при Академии Наук Российской Империи в тысяча девятьсот сорок седьмом году.
Вот только, на открытии реактора присутствовал один Долгорукий, а на испытательном полигоне — вместе с Императором.
Скандал тогда, конечно, разгорелся дикий. Чуть было не началась новая Мировая Война. На Россию ополчились все крупные страны. Даже бывшие союзники поспешили отказаться и начать процедуры разрыва отношений: как же так? Давили-то Конфедерацию всем миром именно из-за этого самого ядерного оружия! Наказывали за попытку слома мирового баланса и установленного миропорядка. Уничтожили ведь подчистую весь американский «Манхэттенский проект», вместе со всеми материалами, архивами, специалистами, учеными и руководителями. В грунт вкатали все заводы по добыче, переработке и обогащению делящихся материалов. И не только в Амереке, но и в Германии. А тут наглая Россия, оказывается, посмела свою такую же бомбу сделать! Да они охренели!
Но, войны не случилось. Император провёл ряд личных встреч на самом высоком уровне с главами крупнейших соседних держав, на которых… они что-то обсудили. Что именно, понятное дело, никто не знает. Но, как минимум, Алексей Константинович предполагал, что это были данные, собранные Службой Имперской Внешней Разведки, о точно таких же разработках в области немирного атома, какие вела Россия. Только, пока ещё, куда менее удачных. А то, что такие разработки велись всеми и везде — факт, доказанный в дальнейшем чередой ядерных испытаний, произошедших в других частях света. Только, значительно позже произошедших — всё ж, у них не было своего Долгорукого и такого количества ресурсов, как людских, природных, так и финансовых, какое имелось в распоряжении Российской Империи, и которое она готова была вложить в это направление, не оголяя остальные.
А дальше… дальше пошло соревнование стран в количестве и мощи, сначала, ядерных, а после и термоядерных боеприпасов. Ну и их средств доставки. Пока, понятное дело, «ядрён-батонов» на планете не накопилось столько, что это уже стало угрожать существованию самой планеты… Ну, знакомая картина, в общем. С поправкой на местный колорит, конечно.
А параллельно с боеголовками, по всей стране, как грибы после дождя, начали вырастать десятки АЭС. Больше, чем во всём остальном мире, взятом вместе.
И Москва этому наглядный пример. В мире Писателя, ближайшая к Москве АЭС расположена в Тверской области, аж в трёхстах пятидесяти километрах. Здесь же: атомная электростанция стоит меньше, чем в сорока километрах от МКАДа — возле Электростали. И городок этот не просто так носит такое название. Сталь там тоже вырабатывают. Но суть не в этом, а в том, что строящаяся под Зеленоградом АЭС — уже вторая на город! И, в принципе, это, наверное, даже обосновано — всё ж город, хоть и чуть поменьше своего тёзки из мира писателя, но всё равно: одиннадцать миллионов жителей, и продолжает расти. Соответственно с ним растёт и энергопотребление, уже перевалившее за двенадцать гигаватт, но две АЭС… сразу видно: у нынешнего хозяина города однозначно неравнодушное отношение к атому.
Правда, я не очень понимаю, мне что с того? Подумаешь, мало ли странностей может быть у человека?
А вот то, что вынес с этого вечера лично я, причём, вынес — это в прямом смысле, это два новых номера в своём телефоне. И нет, ни один из них не принадлежит Алексею Константиновичу, хоть именно он их мне и продиктовал. Точнее, один номер, и один адрес.
Номер, принадлежащий начальнику Сходненской ГЭС. А адрес — это место расположения одной из лабораторий Московского Института Химического Машиностроения. Поболтал, блин, за жизнь с племянничком, поделился дурацкими бизнес-идеями прикольных стартапов! Язык мой — враг мой. И, что теперь? Как быть? Ведь, насколько я понимаю, новое приглашение на маленькую семейную вечеринку я смогу получить не раньше, чем начну получать первые доходы с начатого мной предприятия. Начатого на свои деньги. И созданного без клянченья помощи у «старшего родственника».
Проверка на вшивость. Вступительное испытание в закрытый элитный клуб.
Сахар, кофе и глютамат натрия! Мне ж только пятнадцать! Какой, к сорбату калия, мне сейчас бизнес открывать⁈ Я ж учусь-то с трудом…
Глава 43
Этот Новый Год такой первый. Он совершенно уникален. Повторим или неповторим — тут сложно сказать, время покажет. Но, на данный момент, пожалуй, он лучший из тех, какие я помню. И лучший он не вечерней своей частью — она была достаточно скомканной и сумбурной: организаторы роллерских сборов устроили импровизированное празднование-маскарад в азиатском стиле. Идея, сама по себе, хорошая, интересная, но вот исполнение… не сказал бы, что плохое, нет. Но, обычное, невыдающееся. Подкачало помещение: оно было слишком небольшим для того количества людей, что в нём собрались. Хотя, может быть, я несправедлив к организаторам, и дело в другом?
Например, в том, что, когда ты на празднике или мероприятии с массовым скоплением людей не один, а с двумя маленькими детьми, то, как-то так само собой получается, что само мероприятие, какое бы оно классное ни было, начинает напрягать и бледнеть. Ты следишь уже не за мероприятием, а за детьми. За тем, чтобы они, куда не надо не влезли, за тем, чтобы их не затоптали, за тем, чтобы они не потерялись, за тем, чтобы им всё, что должно достаться, досталось и сами они везде, где надо, поучаствовали.
Так что, «праздник», для меня был сумбурным, скомканным и утомительным. А после официального объявления Нового Года, когда детей-таки уложили спать, где-то ближе к часу ночи, баиньки отправился и я сам, уступив жене право пойти одной на продолжение праздника. То, которое уже без детей.
Почему: «уступив»? Так дети — маленькие, одни, в незнакомом номере, незнакомого здания, незнакомого города. Они ведь могут проснуться, не найти родителей рядом и испугаться. А, чего ребёнок со страху может натворить, одному Богу известно. Так что: кто-то один с ними обязательно должен был остаться.
Остался я. Дал возможность жене вдоволь натанцеваться после долгих лет «декретного заточения». Покрасоваться в новом, подаренном ей мной платье, поплясать, повеселиться… поесть тяжёлую вредную, но очень вкусную пищу. Можно было бы добавить: выпить вина или шампанского, но к алкоголю мы с ней относимся резко отрицательно. В этом, мы абсолютно солидарны. Собственно, иначе мы бы и не смогли жить вместе. Алкоголь, для меня — вопрос принципиальный. В моей семье его не было, нет и не будет. Ни в той семье, в которой я рос и воспитывался, ни в той, которую я создавал уже сам. Алкоголь — табу абсолютное и обсуждению не подлежащее.
Ну, а другая причина: мне хватило уже веселья. Ведь, как оно получилось-то, со всеми моими странностями? Проснулся я Княжичем: съездил за костюмом, пробегал весь день по делам, вечером в компании с Милютиной поехал на «сходку» Долгоруких, где протусовался до глубокой ночи. Вернулся домой под утро, чуть не замертво упал на свою койку, закрыл глаза… чтобы, субъективно, тут же их открыть уже писателем в поезде, который подъезжает к Сириусу и надо готовиться к выходу. Дальше: длинный день, колготной вечер и сумбурный праздник. Так что — пусть. Пусть жена празднует. А я напраздновался уже. Мне б отдохнуть чуток.
Вот я