В данном случае — Воду.
Кто мне помешает создать такие же крылья, и даже больше — из Воды? Ответ: никто. Почему, вообще кто-то должен мешать или запрещать? Я — Одарённый, я — Право имею. Дар — суть моя!
Вот я и сделал.
За сценой, специально для меня был установлен здоровенный резервуар с водой, из которого, за время «тёмной паузы», я успел эту воду вытянуть и сформировать из неё крылья за своей спиной. Сложенные, сомкнутые крылья. Такие, как были у Тиля. Только… больше. Намного больше. Меня же не ограничивал вес конструкции — Вода подчинялась мне, и сама держалась в воздухе, совершенно не давя на плечи. А также не останавливала и не мешала крыша над сценой… которой не было. Я мог позволить себе любой размер этого аксессуара. Хоть сразу со всю площадь!
Я остановился на двенадцати метрах в высоту, в «сложенном» состоянии.
Восхищённый слаженный вздох толпы.
Мелодично-загадочный пронзительный свист, его стартовые переливы — синтезатор. Удары по клавишам — снова синтезатор. Снова ударные. Снова гитары. Моя партия…
— Wer zu Lebzeit gut auf Erden
wird nach dem Tod ein Engel werden
den Blick gen Himmel fragst du dann
warum man sie nicht sehen kann…
Дальше в дело вступают нежные голоса девушек, которые оттеняют мою грубость и брутальность. Нежные, мелодичные, вкрадчивые, словно в душу тебе нашёптывающие…
— Erst wenn die Wolken schlafengehn
kann man uns am Himmel sehn
wir haben Angst und sind allein
И снова грубый мощный мой:
— Gott weiss ich will kein Engel sein…
Всё это в сопровождении игры света, теней, вспышек и переключения главного экрана между мной и поющими девушками…
А в голове моей всё тот же вопрос: может ли Вода рождать Огонь? И ответ, снова пробивший, словно молния — да запросто! Вода — это кислород и водород. Газы! Если их разделить — газы. Электролизом или каким иным способом, не важно. Если воду разорвать на кислород и водород, то это уже горючая смесь газов! Для воспламенения которой достаточно и малейшей искры. Или, даже и искра может не потребоваться — реакция способна начаться сама.
То есть, достаточно разорвать часть Воды, чтобы она родила Огонь!.. который тут же, в процессе горения, снова родит Воду, соединив эти газы в её молекулы…
Часть молекул воды разорвать, схватив другими молекулами воды, теми, что стоят рядом. И, ведь это возможно! Физики утверждают, что такой процесс происходит постоянно: молекулы воды ведь электрически нейтральны только в целом, но не геометрически. Так-то у них один конец «положительный», другой «отрицательный», поэтому она так и активна, что является «универсальным растворителем», она облепляет всё, и рвёт любые связи… даже собственные молекулы, если больше рвать нечего…
Круговорот… Противоположности, плавно перетекающие друг в друга. Не конфликтующие, а дополняющие. «Инь-янь», блин!
Мысль настолько меня поразила и захватила, что, находясь на сильнейшем эмоциональном допинге из всеобщего внимания, я не смог сдержаться. Я решил тут же попробовать эту мысль в жизнь воплотить. Тем более, что у Тиля на концерте, из концов его крыльев били факелы горящего газа. Так, чем я хуже⁈
И… у меня получилось!
Как раз, в тот момент, когда я по сценарию, должен был распахнуть свои крылья, я их и распахнул! Так распахнул, что они полностью закрыли стоящее за моей спиной здание концертного зала. Здание и экран. Все видели теперь только меня, и больше никого. Всё внимание было полностью моим! Я снова поймал всех.
Ну, подумаешь, что для создания такого эффекта, мне пришлось немного сжульничать, и добавить к исходному, «расчётному» объёму крыльев ещё немножко воды из воздуха? Совсем немножко… икс два или три… ну, может, четыре… Какая разница, когда её вокруг столько, что можно новое море наполнить, достаточно только захотеть и потянуть её на себя — в воздушном океане воды много.
Так вот, я распахнул свои огромные, подсвеченные прожекторами водяные, искрящиеся и переливающиеся крылья, уже заставив этим всех задохнуться от восхищения. Но! Прошло две секунды, которые я дал всем на то, чтобы осознать и проникнуться тем, что они видят, а после… из водяных крыльев забили струи пламени.
Только не из одних лишь концов, а по всей кромке «маховых перьев», создав ещё одни крылья вокруг тех. Огненные и ещё более огромные, чем исходные!
Настолько большие, что, наверное, их было видно чуть ли не из любой точки города…
Но мне было плевать — я кайфовал в тех прожекторах и потоках внимания, которое ловил на себе. Мне сносило крышу от него. Я пел!
— Gott weiss ich will kein Engel sein!
Gott weiss ich will kein Engel sein…
Я опустил взгляд вниз, в тёмное озеро зрителей на площади под моими ногами. Победный взгляд… и он буквально упёрся в глаза Катерины. В до предела распахнутые в немом изумлении глаза Екатерины Васильевны!!! В глаза, в которых плясали отражённые огни. В которых отражались мои огненные крылья. По маленькой яркой копии моих крыльев в каждом глазу…
Плевать! Я пел!
Песня заканчивалась. Я медленно гасил и уменьшал свои крылья. Потом, когда огонь кончился, сложил их за спиной. И под пронзительный электронный свист синтезатора свет снова медленно погас…
Глава 12
О чём думает наркоман, после первой дозы получивший вторую? Ни о чём. Он вообще не думает, он хочет ещё!
Вот и я хотел: ещё! ЕЩЁ! ЕЩЁ внимания! Чтобы смотрели на меня. Чтобы не отрывались. Чтобы в головах у них было пусто. Чтобы там был только я, и ничего больше. Только я в их головах!
А значит, надо вновь и вновь поражать их воображение, вышибать новым зрелищем из их голов любые, возникающие там мысли. Совсем. До звона, до пустоты.
К сожалению, новых идей, как шокировать толпу, временно не было. Какие могут быть идеи, когда ты сам находишься в состоянии, близком к шоку, ещё от прошлой «дозы». У тебя самого в голове пусто до звона! И, единственное, что остаётся делать — это следовать ранее установленному плану. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока снова не оседлаешь «Поток», и не начнёшь творить прямо на сцене, по ходу движения, не останавливаясь и не тормозя… Или вытворять. Это уж, как получится.
Вот я и следовал. Тем более, дальше шла песня «Ich Will», и она не подразумевала использования таких же ярких, поражающих воображение эффектов, как ангельские крылья в «Angel». Здесь мне даже гитару надо было отложить, передав свою партию другому человеку. Потому, что я должен был стоять за трибуной и требовать! Требовать, кричать на всю площадь: «Я хочу!». А мне должны отвечать.
Такого эффекта нельзя добиться, если отвлекаться на что-то ещё. Тут внимание должно быть забрано полностью. И сделать это можно только, если ты и сам отдаёшь всё своё внимание, всего себя полностью.
Темнота на сцене быстро стала редеть, открывая взглядам ту самую трибуну, о которой я говорил. И меня за этой трибуной. Стоящего там, успевшего сменить одежду за время краткой передышки между песнями. Точнее, наскоро натянувшего на себя, поверх прежнего непотребства деловой костюм с белой рубашкой, но без галстука. Только грим на лице остался прежний — жутковатый. И «недоирокез» остался на месте.
Совершить подобное действие это в отведённое регламентом выступления время, используя обычный костюм, понятное дело, никак бы не получилось, но так и не был костюм обычным — он был сценический, специальный, такой, который надевается сразу весь, на всё тело, быстро и только с посторонней помощью. Да ещё и застёгивается не спереди, а сзади — на спине и ногах. Ну, ничего, ведь тыл-то свой я не собирался никому показывать. Только фронт, только фэйс, только глаза в глаза сразу со всеми на этой площади.
И, в этот раз, мой голос зазвучал даже раньше музыки.
— Ich will… — сразу заявил я. Пока что тихо, но вполне отчётливо, заставив, начавшиеся было шевеления на площади смолкнуть, а разговоры стихнуть. Снова все глаза посмотрели прямо на меня.
А куда им было ещё смотреть? Ведь вся остальная сцена осталась во мраке. Освещён был из всех только я. И монитор за моей спиной, тоже показывал только меня. Крупным планом. Он показывал всей площади мои горящие наркоманским кайфом, обведённые чёрным гримом глаза. Глаза, которые смотрели… на самом деле, ровно перед собой, в направленную на меня камеру, но казалось, создавалось у зрителей такое впечатление, что прямо в душу. Точно в душу каждого человека на этой площади.
— Ich will! — в который уже раз прозвучало моё требование. С каждым повторением оно звучало всё твёрже и громче. Снова и снова.
Давно уже зазвучала музыка, но это было не важно для восприятия. Для всех существовали только эти мои требования, мой голос и мои слова.
Само по себе, такое сценическое решение было довольно необычным. Я не видел такого и у самих оригинальных Раммов. Решение внешне простое и даже примитивное, грубое: осветить только меня и трибуну, оставив в темноте всё остальное. В реализации оказалось создающим довольно много сложностей. В первую очередь: музыкантам приходилось играть вслепую, ведь на сцене были погашены вообще все источники света!
Помнится, на репетициях пришлось попотеть, привыкая к такому методу исполнения. Не то, чтобы это было невозможным, более того, в теории, это и не так уж сильно отличалось от обычного, ведь музыканты и так играют «автоматически», не глядя на струны, клавиши и расположение тарелок с барабанами на ударной установке. Но, то — в теории. На практике же: в самый первый раз, у нас вовсе ничего не получилось. Из-за такого радикального изменения условий, все исполнители начали теряться, сбиваться и ошибаться.
В первый раз. И во второй раз. И в третий, и в десятый… Зато, потом, втянулись, вошли во вкус, и такой способ исполнения стал даже нравиться, приносить своё какое-то, отдельное, удовольствие.
Теперь вот, непосредственно на концерте, виден и освещён был только я, и та трибуна, за которой я стоял, но музыка не ос