Как говорится: «Не извольте беспокоиться! Главное: валите подальше и побыстрее отсюда! Желательно, не оглядываясь! И не возвращаясь».
Так же, было сообщено, что мой отлёт с Российским Царём-Императором согласован. Что тут же кивком подтвердил хмурый невыспавшийся Сатурмин, стоящий рядом с Ректором.
Борятинская ждала уже в машине. Такая же, как Сатурмин, невыспавшаяся и хмурая. Только, в отличие от него, в её глазах ещё и непонимание плескалось. Непонимание того, что вообще происходит⁈
Мне в этом отношении было проще — я догадывался о сути происходящего. И даже причины понимал, так же, как и логику людей, принимавших решения. Она, кстати, была крайне проста.
Но, кроме умозрительных теорий и предположений, у меня имелось и нечто более осязаемое. Хотя… назвать «осязаемым»… сон?
Да-да, именно сон. В максимально каноничном для сна виде. То есть, некий сюжет, со мной напрямую, как с участником не связанный, который возникает в голове после закрытия глаз и успокоения дыхания в лежачем положении ночью… до переноса сознания из одного мира в другой.
Но, попробуем упорядочить.
Концерт закончился. Я бы и хотел его продолжить, хотел выступить «на бис», повторив исполнение какой-то особенно понравившейся песни, или исполнить «Свит дримс», тоже нам подготовленный, разученный, но нынче не прозвучавший, но… был слишком морально истощён для этого.
Да и зрители — не просили «Бис!». Они не хуже меня понимали, что ТАКОЕ на бис не повторяется. Что повторно петь любую из исполненных здесь ранее песен — это разрушать чудо, это смазывать впечатление.
А «Свит дримс»… нет. Мэнсон — это совершенно другой стиль, чем у Рамштайн. Совершенно другие фишки, другое настроение, другая энергетика… если на альбом для контраста небольшой цепляюще-диссонансной нотки его ещё можно добавить десятой или одиннадцатой песней, то вот в живой концерт — нет. Однозначно — нет. Это совершенно иная история.
Да и вообще: как только включился нормальный свет — волшебство концерта закончилось. Оно не разрушилось, не рассыпалось, но завершилось. Поставило хорошую жирную точку после себя. Ведь, уж мне ли, как писателю, не знать — что хорошо, правильно и вовремя поставленная точка в истории может сделать её гениальной. В то же время, как она же, но превращённая в запятую, способна уничтожить даже лучшую из историй, смазав всё впечатление от неё.
Умение вовремя остановиться… к сожалению, оно не всегда мне свойственно.
В общем, концерт закончился. Я-таки, своим картинным возвращением на сцену, сорвал бурные, даже бурнейшие овации. Зрители аплодировали мне стоя. Аплодировали бешено, не щадя ладоней, кричали «Браво», срывая глотки. Всячески выражали свой восторг.
Мне даже несколько букетов с цветами подарили, чем невероятно растрогали и даже заставили чуть-чуть прослезиться… а что? Имею право: мне вообще-то: впервые девушки цветы дарят! Не я девушкам, а девушки мне! Да ещё какие девушки! Ум, пэрсик!
Справедливости ради, цветы всей нашей группе подарили. Не только мне. И девчонкам нашим букеты вручали красивые парни, а пацанам — красивые девушки.
Но мне — больше всех подарили. Вот…
В общем, народу концерт понравился. Он как-то закончился, и нас-таки отпустили по домам. И только оказавшись в машине, прижав свою пятую точку к мягкой обивке пассажирского сиденья я понял, осознал, почувствовал, насколько же устал и вымотался за время концерта! Усталость была и моральная, и ментальная, и даже физическая. Я чувствовал себя, словно полумарафон пробежал. По всему телу разливалась предательская слабость. Но, при этом же, что самое интересное, тело ощущалось полным сил и требующим выхода для бьющей через край энергии. Как такое было возможно — не представляю. Рискну лишь предположить, что дело может быть связано с перенапряжением в использовании Дара. Ведь, раньше-то я никогда ещё его так активно, так масштабно и так длительно не использовал, как сегодня. Вон, одно «дерево» чего стоило! Это ж надо было — всю площадь его ветвями накрыть!
Да, если хоть примерно прикинуть, сколько мне воды понадобилось из атмосферы вытянуть для его создания, то это тысячи, сотни тысяч тонн получатся! Хорошо ещё, что «росло» оно медленно — не таким заметным было иссушение окружающего воздуха, а то ведь это изменение влажности могло бы и на здоровье зрителей не самым лучшим образом сказаться. Всё ж, человек — существо нежное, к резким изменениям в окружающей среде не привычен.
Сотни тысяч тонн… это какой же уровень проявления Дара-то? Не уж то каждый Ратник так может? Хотя, Ратник ли? Помнится, по словам Ректора, я меньше недели назад, на крыше заброшенного госпиталя сразу с двумя Витязями (ну, пусть будет, Витязями — так привычнее, чем в их Американскую терминологию вникать) лоб в лоб бодался. И не только выжил при этом, но и их обоих забодать умудрился.
Авкапхуру не в счёт, с тем у нас боя, как такового и не было. Я его почти случайно подловил, а технически, он и вовсе себя сам созданным мной Артефактом подорвал — нет, почти, моей в том заслуги.
А вот Витязи были…
Хм? Это что же, я сегодня, под камеры и при тысячах свидетелей, технику Ранга Витязя демонстрировал? Не говоря уж о ментальном влиянии на целых Паладинов? Какой ужас…
В общем, осознание наделанных мной во время концерта, глупостей накрыло меня уже в машине. И ближе к тому времени, как мы к территории Академии подъехали. Так накрыло, что я лицом в руки уткнулся и на внешние раздражители реагировать перестал, погрузившись в собственные самокопания и попытки представить, что ж теперь со мной будет-то? И, главное: что с этим делать?
Дольше пяти минут, правда, не «прокопался». Совсем не то настроение было. Так что, выдохнул и забил на все сложности с последствиями.
Добравшись, наконец, до общежитий, гулять и праздновать мы никуда уже не пошли — вымотался-то не только я, но и все остальные. На них-то моральная и ментальная нагрузка ничуть не меньше легла во время концерта. А, пока до Академии ехали, в машине, прищемив свои пятые точки, лихорадочное возбуждение успело сойти, сменившись усталостью, апатией и торможением. Так что «продолжения банкета» не последовало — разбрелись по комнатам и до коек.
Я, добравшись до своей, ещё попытался Артефакт «пробудить» заранее подготовленный, но… не смог. Сил не хватило. Оказывается, я уже был «сухой», что аж до самого «доннышка». Пуст был мой «резерв». На что его и когда успел потратить — сахар его знает. Как-то не уследил. Одно ясно — в процессе концерта, не раньше и не позже. Ведь, перед началом я полон сил был. А после — уже ничего и не делал такого. Вообще не напрягался.
Ну да и сахар с ним!
Добрался до своей ванной, залез в тёплую воду и отрубился.
Вот только, после закрытия глаз, в привычную реальность мира писателя не попал.
Это была очень знакомая комната. Но я не сразу смог сообразить, какая именно, и когда я её раньше видел. Меня отвлекли звуки, которые шли от большого дорогого письменного стола из массива какого-то элитного дерева, покрытого резьбой и лаком. Звуки складывались в… эмоциональный немецкий мат. Не особо, кстати, искусный и разнообразный, но очень конкретный и очень, повторюсь, эмоциональный.
Откуда я знаю немецкие ругательства? Блин, ну себя-то вспомните: какие именно слова из нового языка, не важно, какого именно, вы начинаете учить первыми? Ни за что не поверю, что это будут «Мама», «Папа», «любовь», «счастье», «кушать»… Не, ну, может быть, и они тоже, не исключаю, но ругательства в списке будут в первых строчках однозначно.
Вот и у меня были.
Кстати, знакомым мне показалось не только помещение, но и голос, который всю эту матерщину в этом помещении произносил.
Смутно знакомый человек, матерился не долго. Пару раз упомянул имя «Борис» в своей экспрессивной речи, потом проскочила ещё относительно цензурная фраза, что-то вроде: «Вот обратно себе его и за…» ну, в общем, «забирай». Хотя, трактовать произнесённое можно было несколькими различными способами. В том числе и довольно анатомически неприятными. Но, в целом, смысловая нагрузка была приблизительно такая.
Затем говоривший человек громко и зло стукнул старомодной трубкой по старомодному телефонному аппарату, стоявшему на его столе, обрывая этот канал связи. Оказывается, всё это время он матерился не просто так, и не сам с собой, а с кем-то на том конце провода.
— Чего ждёшь? — всё ещё раздражённо бросил он кому-то, кто ещё находился в этой комнате.
— Распоряжений, — прозвучал ответ со стороны этого, оказывается, тоже мне достаточно хорошо знакомого человека.
— Каких ещё тебе надо распоряжений? — продолжал злиться Кайзер, а это был именно он, я, наконец, узнал его.
— Что делать с концертом? Что делать с клипами, песнями и альбомами? Что делать с теми, кто на концерте присутствовал? Что делать с самим… объектом? — перечислил вопросы собеседник Кайзера, в котором я опознал того молчаливого Herr-а, который постоянно крутился с Ректором и Сатурминым на наших с ними встречах.
— Что делать, что делать… — проворчал Кайзер. — А что ты можешь сделать? Что предлагаешь? Какие сам видишь варианты?
— Записи концерта изъять. Клипы, песни и альбом запретить. Зрителей с концерта арестовать, разделить на малые группы и принудительно переселить в приграничные области, со стороны, противоположной от России. А объект… устранить. Нам всё равно придётся это делать, как только поступит нота от Наблюдательного Совета, — ровным голосом перечислил Herr из, похоже, какого-то местного аналога «охранки» — это ведь у них такие… профдиформированные мыслительные процессы у всех. Даже не знаю, как их лучше охарактеризовать. Пожалуй, слово «людоедские» подходит лучше всего.
— У тебя завелись лишние Паладины? — изобразил заинтересованность Кайзер. — Ты не говорил. Магистр как раз требует с меня ещё усиление отправить к границе Польши. Я-то всё голову ломаю, где ещё трёх найти, родить или воспитать, а у тебя, оказывается, есть? И ты молчал?