— Это ещё папаша наш с тобой ничего не понял — заступился за тебя дурака. Но, не переживай: ему быстро объяснят. Уже, небось, объяснили. Он теперь сам, первый тебе шею свернёт, как только увидит, чтобы от позора «рогов» избавиться.
Маверик бросил на брусчатку докуренную сигарету, раздавил её ногой и глянул куда-то в сторону. А там, как раз, на краю площади, из дорогой машины какой-то респектабельный «Herr» вышел, когда ему водитель или охранник дверь заднюю пассажирскую открыл. Вышел, выпрямился, поправил белый шарф на чёрном пальто и… расплескал красно-бурые мозги по шарфу, пальто и брусчатке. И, почти сразу его догнал звук выстрела из мощной винтовки. Настолько мощной, что от головы мужчины практически ничего не осталось, и тело на брусчатку, фонтанируя кровью, падало уже без неё.
— Прощай, труп, — услышал я обращение к себе со стороны скамейки. Повернулся в ту сторону и имел неудовольствие наблюдать смерть сидевшего там человека от «естественных причин». Внезапную и скоротечную.
Был человек, и нет человека. Только синеющий труп с закатившимися глазами на скамейке остался лежать на спине, лицом к небу. Причём, труп совершенно, ни по одному параметру: ни по росту, ни по весу, ни по цвету волос, ни, тем более, на лицо, не похожий на того Маверика, которого я помнил, которого мгновенно сейчас узнал, и с которым только что разговаривал. Совсем.
Вот и думай теперь, что хочешь: правда это была случайная встреча, и Маверик тут того «Херра» ждал, или только видимость такую создавал, а целью был, всё же, я?
Глава 2
Комната, в которой я находился, не была белой. Ни в прямом, ни в переносном смысле. Это был кабинет Ректора Академии. Да и разговор не слишком похож был на те допросы, которые мне ранее уже доводилось проходить. Всё чинно, вежливо, доброжелательно, мягко…
Не похож по форме. Но вот по сути…
В кабинете присутствовали четверо: я, сам Ректор, Граф Сатурмин и тот же непонятный не представившийся человек, который, в прошлый раз, в студии сидел на стульчике возле выхода из комнаты и молчал.
Он и сейчас молчал. Говорил Ректор. Точнее, спрашивал. А я отвечал.
Перед ним на столе лежала пластиковая папочка с несколькими листами бумаги в ней, и, по ходу разговора, Ректор с содержимым этих листов периодически сверялся.
— Так, что это был за человек такой, Юрий Петрович? Тот, с кем вы разговаривали возле той лавочки? — прозвучал, наконец, тот самый вопрос, ради которого вся вот эта встреча и была организована. Ведь, на банкира, которому снесли голову из винтовки на той площади, данным господам было совершеннейшим образом наплевать — они слишком высоко сидят, чтобы даже внимание обращать на такие мелкие междуусобные разборки Бездарей.
А вот непонятный мужик, который долго что-то говорил сыну Московского Князя, а потом внезапно взял и умер — это уже совсем не мелочь. Тут попахивает политической интригой.
И что мне им отвечать? Правду?
— Честно говоря, я так и не понял, — последовал мой ответ. И в нём не было лжи: да — я догадывался, что это Маверик, парень воспринимался, как Маверик, парень говорил от имени Маверик, парень откликался на имя Маверик… но был ли он на самом деле Мавериком? Вопрос, на который я даже самому себе не смогу ответить однозначно. — Какой-то человек. Одет прилично. Говорил со мной на чистом русском, без какого-то заметного акцента. Глупости какие-то нёс. А потом умер. Вроде бы, от сердечного приступа? Или от чего? Я так и не понял.
— Эксперты пишут, что «обширный инфаркт миокарда», — сверившись с бумагами, подтвердил Ректор. — А, что за глупости? Не поделитесь?
— Ну, я, на самом деле, всего не запомнил — слишком поражён был их несуразностью.
— Но всё же? Хоть что-то?
— Ну… он обвинил меня… точнее, мою мать, в том, что она «нагуляла меня за углом», и что Пётр Андреевич Долгорукий не мой биологический отец… Ещё сказал, что, с какого-то перепугу, Князь меня теперь убьёт при первой же встрече… говорю же: бред какой-то несуразный! Как Пётр Андреевич может не быть моим отцом, если мы с ним настолько похожи, блин, что фигурой, что лицом⁈ Тут даже генетическую экспертизу делать не надо — и так всё ясно, стоит просто рядом нас поставить и посмотреть!
— Действительно, глупость, — хмуро кивнул Сатурмин. — Насколько мне известно, во всех Княжеских Родах полную генетическую карту на всех членов вот уже тридцать лет, как в обязательном порядке составляют — требование Императора. Чтобы, значит, опознавать было проще в случае боевых действий. В сражениях Одарённых друг с другом ведь очень редко хоть сколько-то целые тела остаются… Так что, если бы всё было так, как он говорит, Пётр Андреевич давно бы знал об этом. Не мог не знать.
— Вот и я думаю, что глупость это какая-то. Или провокация, — пожал я плечами.
— А, что он хотел от вас, Юрий Петрович, в связи с этой… «информацией»? Что предлагал? — поинтересовался Ректор.
— В том и дело-то, что ничего, — опять пожал плечами я. — Только смеялся и издевался. Называл трупом, мать оскорблял…
— И ты его не убил за это? — удивился Сатурмин.
— Честно говоря, собирался, — признал я. — Но не успел — он, почему-то, раньше умер.
— А больше ничего он не говорил? — уточнил Ректор. — Вспомни, вы ведь довольно долго разговаривали.
— Хм… — взял небольшую паузу я. — Если так подумать, то он с чего-то решил, что не только отец меня убить собирается, но и Император. Правда, тут уж я вообще ничего не понял: как моя «нагуленность» вообще с этим связана? Императору ли не всё ли равно? Законный я, или бастард — самым молодым Ратником за тысячелетие я от этого быть не перестаю. Да и Артефактором тоже. А значит, моя полезность для Империи меньше не становится… Говорю же: глупости он какие-то говорил. Странные фантазии… Кстати, удалось выяснить, кто он, вообще, такой?
— Выяснить, конечно, удалось, — снова посмотрел в свои листы Ректор. — Вот только это ничего не проясняет: обычный бюргер. Клаус Кляйн его звали. Сорок четыре года, водитель автобуса. Разведён. Жил один, примерно в квартале от площади. «Не был, не привлекался, не участвовал»… — отложил листы Ректор. — Там ещё много всего: кредитная история, банковские выписки, характеристики с места работы, медицинская карта, сведенья о детях и бывшей жене, сведенья о родителях и прочее, прочее, прочее, — вздохнул он. — Вот только, ничего из этого не объясняет происшествия на площади. Сами вы, как считаете, что это вообще было?
— Не представляю, на самом деле, — виновато пожал плечами я. — Но, мне кажется, что это провокация. Только, совершенно не понимаю, кто и чего ей пытался добиться? Разозлить меня? Рассорить с семьёй и Императором?.. Ну, в таком свете, вам должно быть лучше известно, что это, ведь это выгодно, в первую очередь Германии. Логично же предположить, что, если я поверю в эти бредни, то защиты побегу искать у вас, и действительно, теперь уже на полном серьёзе, менять подданство на Германское.
На какое-то время в кабинете повисло задумчивое молчание. Потом Ректор поднял на меня глаза и спросил.
— А вы… верите, молодой человек?
— Я не знаю, чему верить, Герр Рейсс, — ответил ему. — Я не совершал ничего против Императора и Империи. У меня есть глаза, и я смотрел в зеркало — так что… — беспомощно развёл в конце фразы руками, показывая своё отношение.
— А, что вы думаете, об убийстве банкира на площади?
— Неплохой выстрел, уверенный. Стреляли, насколько я понимаю, из окна дома напротив Концертного холла, расстояние до цели не более ста пятидесяти метров, ветер умеренный, дождя нет, влажность нормальная… сложно промахнуться. Но возможно. Так что, выстрел именно в голову… лишний риск промахнуться. Так-то, тот калибр, который он использовал, прекрасно сработал бы и по корпусу. Да даже по конечностям оказался бы эффективным: руку-ногу просто оторвало бы, вызвав шок и обильное кровотечение. И никакой бронежилет не спас бы… если только банкир не был Одарённым… Он ведь не был?
— Не был, — подтвердил Ректор.
— Лишний риск промахнуться… Но он не промахнулся, хоть и стрелял, получается, сверху вниз, что тоже стоит учитывать.
— И?
— Я думаю, что стрелял хорошо знакомый с оружием человек, с неплохой стрелковой подготовкой. Но не военный. Военных учат не выделываться и стрелять в корпус. Так что, я бы поискал исполнителя среди завсегдатаев стрелковых клубов. В конце концов, их не так много, а тех, в которых можно пострелять из такого серьёзного калибра — ещё меньше, много времени проверка не займет, — пожал плечами я.
— Понятно, — бесстрастно ответил Ректор. — Но это техническая сторона, пусть с ней профессионалы разбираются. А в целом — что вы думаете об этом убийстве? Почему именно там? Почему сейчас? Это как-то может быть связано с предстоящим концертом?
— Теряюсь в догадках, — совершенно искренне развёл руками я. — Но безопасность на мероприятии, в любом случае, надо усилить.
— Так, может… отменить? — предложил Сатурмин.
Я… так на него глянул, что он не стал дожидаться слов и поднял руки перед собой.
— Понял-понял, глупость сморозил, признаю, — произнёс он и вернул инициативу разговора Ректору.
— Что ж, — сказал тот. — Тогда, больше у меня вопросов нет. А у вас, Господа? — обвёл он глазами присутствовавших.
— У меня нет, — помотал головой Сатурмин. Непредставившийся говорить ничего не стал, но головой тоже чуть-чуть повёл, показывая, что вопросов ко мне и у него тоже нет.
— Не смею задерживать, Юрий Петрович, — встал со своего места он, показывая, что встреча закончена. Я последовал его примеру и тоже встал. После ещё примерно минуты вежливых «ритуальных раскланиваний», кабинет я, всё же покинул.
Ещё примерно полтора часа пришлось потратить на обед с Мари. Хорошо хоть Макс сегодня с нами не увязался — у него наметился роман с какой-то блондинистой немочкой из другой группы… очередной. Я ведь уже упоминал, что Российские Княжичи пользовались тут большой популярностью у местных девчонок. Так вот, это не совсем так: популярность-то действительно была у всех, но вот именно пользовались ей немногие. А конкретнее: Макс Тверской, да ещё один Воздушник с пятого курса. Остальные предпочитали хранить, если не саму верность, то, хотя бы её видимость, своим парам, прибывшим с ними сюда, в эту далёкую землю. Как к таким похождениям относилась его «официальная» девушка, та, с которой он приехал… не знаю, мне с ней общаться доводилось совсем не часто, и совсем немного.