Но Ментал — действительно страшная штука. Музыканты играли мелодию, которую никогда в жизни не то, что не репетировали, но даже не слышали, так, словно они — это одно целое, единый слаженный организм, существующий только для того, чтобы эту мелодию исполнять. И тренировались на это минимум лет десять.
Но, если бы дело было только в музыкантах… Любой, кто слышал мой голос, каждый, даже самый случайный и куда-то спешащий по каким-то своим делам прохожий, останавливался. Останавливался, поворачивался и шёл в мою сторону. Приходил на площадь, находил, занимал своё место на ней и слушал. Слушал. Слушал…
С каждой проходящей минутой, их становилось больше. Площадь постепенно заполнялась, превращаясь в зрительный зал.
Я… уже не боялся этой силы. И не пытался себя останавливать. Я играл и пел. Я расслабился, отпустил себя и просто получал удовольствие от занятия тем, что я умел, тем, что мне нравилось.
— 'Звёзд на небе мало, но это не беда.
Здесь почти что в каждом доме есть своя и не одна.
Электричество, газ, телефон, водопровод,
Коммунальный рай без хлопот и забот…' — пусть слова эти были написаны совсем про другой город, в совершенно другой стране, даже в другом мире и другой эпохе, но… Почему бы не подарить их городу этому? И не имело значения даже то, что пел я по-русски: говорю же, Ментал — страшная штука. Слушатели прекрасно понимали меня и не зная языка, на котором песня исполнялась. В их головах возникали и формировались образы напрямую. Образы и картинки, вложенные когда-то в эти слова автором… Или мной. Те картинки, которые видел в этих словах и строчках я сам.
Песня закончилась. Зрители, собравшиеся уже на площади и забывшие о своих делах, поаплодировали, я раскланялся, не снимая своей кепки, кивнул музыкантам и продолжил.
— 'Если огонь пепел,
Тень это часть света,
Счастье моё, где ты?
Только в руках ветер,
Был, а теперь нету,
Счастье моё, где ты?..' — зазвучали теперь строки и аккорды песни группы «Би-2». Причём, моё горло выводило звуки сразу двух слившихся голосов. Словно, пел не один человек, а сразу двое. Нынче, при моём контроле тела, мне это было доступно и не стоило особых усилий. Зато эффект… самому нравилось. Словно на концерт оригинальной группы попал.
Почему именно эта песня? Не знаю. Нынче я не вдумывался ни в смысл слов, ни в их контекст и подтекст. Мне было плевать. Я расслабился и просто пел. Пел то, что первое в голову придёт. Пел и играл. Это получалось легко — видимо, количество, наконец, перешло в качество. И память прокачалась от постоянного её напряжения, и руки привыкли к гитаре. Ну а, может быть, чего нельзя исключать в этом странном мире, Ментал… влиял и на меня тоже? Иначе, как объяснить то, что песни, которые я никогда специально не заучивал, так легко получалось исполнить? Легко, с удовольствием и практически без напряжения.
А, плевать! Я свободен! Плевать на всё и отдаться музыке. Пусть всё идёт, как идёт. Само.
Так что, когда кончилась и эта песня, я взял паузу, затянул долгий вступительный проигрыш, и затянул голосом Кипелова.
— 'Надо мною — тишина,
Небо полное дождя,
Дождь проходит сквозь меня,
Но боли больше нет…' — ну а что? Почему бы и нет? Или кто-то ставил мне обязательное условие: не повторяться? Я такого не помню. А и помнил бы — наплевал.
Я пел. А за моей спиной фонтан… постепенно усиливал напор бьющей из скрытых в нём трубок воды, поднимая её, а точнее даже не её, не струи, а густую водяную взвесь, переливающуюся маленькими весёлыми радугами в лучах яркого радостного Солнца.
Взвесь поднималась всё выше, всё гуще. Её становилось больше. А в какой-то момент, когда количество её достигло некой критической точки, взвесь эта стала менять очертания, становясь странным аналогом огромного 3D-монитора, в котором из мельчайших капелек воды складывались целые объёмные полотна, пейзажи и картинки.
Сначала бледные, монохромные, однотонные, лишь из сгущений/разряжений капелек. Затем стали появляться ещё цвета. Один, другой, третий… Свет солнца, преломляясь в этой взвеси, окрашивал её, делая яркой и радостной. Постепенно цветов становилось больше, оттенки становились сочнее и ярче… и вот уже не «экран», а полноценная иллюзия, проецирующая образы гор, неба, движения облаков, полёта птицы…
Я пел. И я делал это. И, чем дольше делал, тем больше меня накрывало понимание, что теперь, отныне и навсегда, мне уже не требуется помощь декораторов. Не требуется сложное оборудование и массы персонала, работников сцены, звуковиков, операторов, осветителей и прочих, прочих профессионалов, чтобы устроить настоящее, яркое, многоцветное и запоминающееся шоу. Где угодно и когда угодно. Я пел…
Глава 34
Всё новые и новые люди входили на площадь. При этом, никаких внушений, взятия под контроль, вложения навязчивых мыслей в их головы я не делал. Они просто приходили, привлечённые музыкой, резко усилившейся в сравнении с тем, что было до того, как я взял в руки гитару.
Честно, я их не подчинял! Даже, как с музыкантами, стоявшими и сидевшими за моей спиной, не поступал — тем-то напрямую в разум из моего разума пересылалась мелодия, чтобы они имели возможность её воспроизвести. Но только мелодия. В остальном, их мозги оставались свободны, а воля не подавлена. А зрители… Да, кое-что я делал. Просто не мог не делать, ведь это было уже что-то совершенно инстинктивное. Ну, как дыхание! Это было… что-то очень похожее на процесс, обратный технике «отвода глаз». Вместо того, чтобы, как в ней, отцеплять и отводить от себя лучики чужого внимания, я… не знаю: они, их лучики просто «прилипали» ко мне. И для их удержания мне не требовалось прилагать никаких усилий. Наоборот — чтобы отцепить от себя любой из них, требовалось потратить силы…
Магнит внимания… Но я делал это не специально! Оно начало происходило само собой, стоило мне только расслабиться и начать петь. Ну и играть на гитаре, конечно же. А ещё создать ранее мной разработанные и довольно хорошо отработанные в горах техники по усилению водной мембраной нужных мне звуковых колебаний, производимых моим голосом и музыкальными инструментами группы.
Я не специально… Или специально? Да, плевать, вообще-то: оно просто так само получалось. А я пел. И отдавался пению полностью… ну и, естественно, мне было приятно чувствовать лучики внимания на себе. Они меня… словно бы подпитывали и ласкали одновременно. Ободряли и поощряли делать то, что я делаю, ещё. Ещё играть, ещё петь, выдавать ещё мелодии, ещё стихи… Ничего необычного: с любым обычным Неодарённым артистом, певцом, актёром или музыкальным исполнителем на сцене происходит совершенно то же самое. Абсолютно аналогичный процесс. Просто, я его ощущаю немного глубже, немного острей, для меня он… материален.
Но, может быть, тешу себя надеждой, что это не только из-за моего Дара? Но и из-за того, что людям действительно нравилось, то, что я делал? Нравилась музыка? То, как я пел, как играл, как сопровождал своё пение и игру визуальными эффектами?
— 'Тротуарами город тихо небо золотит.
Шторы, стены, заборы… Покажи, куда идти,
А смотришь, вот он и вечер фарами по потолкам.
А ты, им навстречу, я тогда пропал…' — разлетались над площадью слова и строчки песни Алексея Поддубного, более известного под псевдонимом «Джанго», с его характерными хулиганскими подвываниями, подрыкиваниями под агрессивный и энергичный, даже озорной, опять же, уличный и хулиганистый гитарный бой.
Разлетались над площадью, которая существовала только наполовину. То есть, была «в нашей реальности» только та половина, на которой собирались продолжавшие и продолжавшие прибывать люди. Ещё существовал я сам, и пять метров пространства за моей спиной, где расположилась группа моих музыкантов. Они — ещё существовали. А дальше, за их спинами, не существовало уже ничего. Площадь, город и мир обрывались, резко заканчиваясь, как отрезанные ножом. А за этой границей этого отреза начинался совершенно другой мир: мир иллюзии. Непостоянная, изменяющаяся, перетекающая из образа в образ картинка, созданная миллиардами мельчайших капелек воды, висящих в воздухе взвесью. В которой разворачивались целые сцены. Картинка, которая имела размер уже со среднюю девятиэтажки, и продолжала расти!
Образы: вечерний город, подсвеченный странными, слишком яркими и контрастными лучами яркого вечерне-предзакатного солнца, пробивающего пыльный городской воздух… тут же, отсвет фар на потолке комнаты, по-вечернему уже тёмной, тот самый, который представляет собой «слепок окна», сначала неподвижный и бледный, а потом наливающийся силой, яркостью, плотью и… убегающий в угол, сперва медленно, а потом всё быстрей и быстрей… образ таинственной тени незнакомки, идущей навстречу по вечерней улице, незнакомки, у которой видно только фигуру, словно вырезанную из чёрной бумаги, так как позади неё светит «дальним светом», очередная, едущая по дороге рядом с тротуаром машина. Свет очерчивая эту фигуру, делая её чёткой, чёрной и плоской…
Много образов. У Джанго все песни довольно эмоциональные и насыщенные именно образами. Иногда даже с перебором. Они в его строчках толпятся, теснятся и перемешиваются, толкая друг друга… Правда, нравятся его песни мне не этим. Меня захватывает та энергетика, сила, напористость и энергичность, с которой он сам их поёт. Песни все у него мощные, разудалые, хулиганские и быстрые. Даже, когда он поёт о любви, романтике, переживаниях или войне, он, всё равно остаётся хулиганом. Есть у него такая особенность. За это его и любят те, кто слушает. Так что:
— 'Звезды, вон они рядом! А ты давай туда добрось.
А день пролетел, ну и ладно. Где гитара, там любовь.
Печали мне не жалко не грамма, она не убежит никуда.
И тоже уходили мы рано в ночные города…' — странные, но до крайности заводные строчки, энергетику которых я пытался передать всеми своими силами, используя для этого максимум своих актёрских и певческих возможностей.