– Буча? Экое имя для коня… Пусть тебя будут звать… Грозомил! А, Грозомил, нравится?
Клек похлопал конька по шее (тот опять заржал, но в этот раз скорее одобрительно), обошёл его по кругу, заодно проверил седло, подпругу, не схитрил ли где хузарин, снова взялся за узду.
– Ну вот, Грозомил, мы с тобой подружимся.
Варяг, не переставая похлопывать скакуна по шее, что-то пошептал ему на ухо, а потом забросил повод вверх, схватился за гриву и запрыгнул коню на спину.
Грозомил от такой наглости вознегодовал, взвился на дыбы с раскатистым ржанием, молотя передними копытами воздух, а потом ухнулся вниз и пошёл прыгать с передних ног на задние.
Клек, крепко обхватив бока коня ногами, держался в седле как влитой, ловко балансируя и подстраиваясь под бешеный аллюр скакуна.
Грозомил, не разбирая ничего, ринулся было в сторону людей, толпа с криками отпрянула, но и сам конь шарахнулся в сторону, перестал дико прыгать, а просто взял в галоп. Клек натянул повод, умело повёл его по кругу. После десятого круга конь перешёл на рысь, а варяг снова потянул на себя поводья и отклонился назад – Грозомил остановился.
– Ну вот, другое дело… Эй, честной народ, расступись! – крикнул варяг.
Люди разошлись, и Клек, ударив пятками, направил коня в образовавшийся просвет, а там, в чистом поле, дал ему волю.
Вдоволь насладившись свободой, скакун и обережник вернулись обратно. Причём конёк похрумкивал что-то вкусное, должно быть купленное ему по дороге.
– На, – спешившись, варяг передал поводья хозяину. – Не зови его больше Бучей. И помни: всякий зверь ласку любит, будешь его слушать и уважать, отличный конь выйдет, каких мало. Слышишь, Грозомил? – говоря это, Клек не переставал поглаживать вспотевший круп.
– Ты его заколдовал, все видели, как ты ему заговор в ухо нашептал… – взвился Бохр.
Договорить хузарин не успел – Клек вмиг обернулся, и его обнажённый меч оказался между ног конезаводчика. Пока только между.
– Я, Клек Сигарович, – ледяным, как воды самого северного моря, голосом произнёс варяг, – сын Сигара Убийцы, сына Рёгвальда Весло, обережник Путяты Жирославича, ватажник Воислава Игоревича. Назови меня колдуном, назови ещё раз у всех на глазах – и ты увидишь, что будет.
– Я… я не то имел в виду, ты неправильно меня понял, Клек Сигарович. Прости.
– То-то же, следи впредь за словами.
Клек вложил меч в ножны, направился было к Молодцову, но его удержал за плечо… Грозомил.
– Прости, друг, – варяг ласково погладил его по голове, – в другой раз я бы тебя обязательно купил, но не сейчас. Ты ещё найдёшь хорошего хозяина, обязательно.
Конь фыркнул.
– Слышишь, хузарин? Если я ещё раз услышу, что ты скоморошествуешь с этим конём, я вспомню обиду, которую ты мне нанёс. Ты понял?
– Понял-понял, вот серебро, как уговорились.
Варяг принял выигрыш, но уйти ему опять не дали.
– Славный воин, – из толпы вышел пожилой седобородый дядечка в шапке набекрень. – Меня зовут Мосий Крупа. Не ты ли обережник батьки Воислава Игоревича, что отправил за Кромку Гуннара Скрягу?
– Да, я под его рукой сражался в чудинской земле.
– Ой, доброе дело вы сделали, – старикан приложил руку к груди, – не один смолянин вам это подтвердит. Идём ко мне в харчевню, уж отблагодарю тебя от души. Такого кулеша и мёда ты нигде не пробовал!
– Я не один, а с другом, тоже обережником.
– Все обережники Воислава желанные гости в моём доме.
Мосий держал своё заведение в квартале, где торговали съестным, здесь вкусные запахи сменили вонь конского навоза.
Каша и медовуха и в самом деле были обалденные. Данила наелся от пуза, а Клек ещё прихватил с собой лепёшку с мясом.
Поблагодарив хозяина, друзья отправились дальше по рынку, поглядеть вокруг да себя показать. Клек быстро сточил лепёшку и прикупил себе ещё пару расстегаев, у Данилы от окружающих запахов опять тоже разыгрался аппетит, и он кстати углядел среди разнообразных сладостей своё любимое лакомство – орехи в меду. И, пожёвывая их, решил задать другу вопрос, мучивший его с самого утра:
– Клек, я слышал, как Жирославич говорил с приказчиками какого-то боярина Серегея. Кто это такой?
– А тебе зачем?
– Люди боярина Серегея меня продали на остров Перуна.
– А-а-а… – протянул варяг. – Не, вряд ли это тот Серегей. Тот, с чьими людьми Путята рядился, челядью не торгует. Хотя у них с князем дружба такая… на мечах. Мог и купить негодных рабов, отдариться.
На слова Молодцова о своей продаже Клек никак не отреагировал и даже не вздумал пошутить, хоть как-то намекая на тему рабства, а спокойно продолжил рассуждать о смерти нескольких десятков человек.
– А тебе зачем это?
– Да так… интересно.
– За обиду, что ли, хочешь кровь взять? Не вздумай! Это первый боярин Киева, может, и не по важности, но самый богатый. Самый! Смекаешь? Случись что, тебя в яму посадят, и не вытащит тебя никто – ни Воислав, ни Путята.
– Да понял я, понял, успокойся. Я же не враг себе, просто интересно. На вот, угостись орехами. Говоришь, значит, Серегей этот славный воин?
Клек угощение принял, а в ответ на вопрос хмыкнул:
– Сам боярин-воевода уже нет. А вот сыновья его…
– Сильные?
Варяг засмеялся.
– Сильные, спрашиваешь? Да тебя они даже не заметят. Если пожелают – свистнут гридней, а те свистнут отроков, и вот они-то тебя так палками отделают, что забудешь, как дышать. Я перед ними, что ты передо мной, а то и перед Воиславом.
Данила замолчал, проникся почтением.
– Ну, давай тогда по порядку, – решил рыжеусый варяг. – Про боярина Серегея слухов ходит много. Откуда родом он – неведомо, говорят ещё, что в будущее глядеть умеет. Но он христианской веры, как наш батька, и тоже варяг. Одно про него подлинно ясно, что он был в ближних воеводах самого Святослава Игоревича, – Клек воздел палец к небу, излучая благоговение. – Во всех походах его участвовал, первым в битвах был. И на острове Хорса тоже вместе со своим батькой сражался. Да только выжил он чудом! Может, Бог твой, Даниил, ему и помог. А Хорс вот варягов не уберёг, – Клек грустно вздохнул. – С тех пор боярин-воевода в походы не ходит, зато богатство накопил немалое, сам же знаешь откуда.
– Даже не представляю.
– Как? И это не слышал? Ладно, говорят: в молодые годы Серегей отнял всю добычу у самого князя Игоря за то, что побил на поле богатыря печенежского. Игорь хоть и жадный был, но одарил дружинника по чести, только Серегей к нему в дружину не пошёл, а вернулся в Киев к князю уличей Свенельду. Игорь бы такого не стерпел – нашёл бы, как отомстить, да только в тот же год древляне князя киевского убили. Об этом хоть знаешь?
– Об этом знаю.
– Ну вот, так что сам думай, кто такой этот боярин. Богатства все он шурину своему отдал, чтобы тот их приумножал, а сам стал с мечом славу добывать. Сыновья у него есть, двое, оба варяги. Артём женат на дочке князя Свенельда, про него говорят – Первый воин Руси. И младший, Богуслав, тоже гридень, каких поискать. А жена у него, бают, настоящая ведунья, спасла его во время прошлого похода, когда ему черемис мечом голову прорубил. Сейчас он далеко, в Багдад отцовы товары торговать поплыл, а заодно показать всему миру Полумесяца свою жену дивную. А воина того, черемиса-мусульманина, что Серегеичу голову поранил, князь наш в плен взял.
Клек внезапно съехал с темы и поведал историю, по его мнению, более интересную: о том, как князь Владимир голыми руками одолел лучшего воина Булгарии.
Данила, считавший себя уже матёрым фехтовальщиком, скептически хмыкнул:
– Рукой за руку в бою на мечах? Извини, друг, не верю.
Клек только хитро прищурился:
– Только смотри это в Киеве не сболтни, когда придём туда. Да там можешь сам и спросить у того черемиса, как его князь наш в полон взял и у себя служить оставил. Только потом береги гузку, воин тот Пророку кланяется, обрежет тебе чего-нибудь – Улада грустить будет!
И засмеялся вместе с Молодцовым. Данила уже научился от души веселиться шуткам друга-варяга.
– Ну что ещё про боярина Серегея можешь сказать?
– Да всё я тебе и рассказал, разве что жена у него – булгарка, тоже лекарка знаменитая.
– Интересно… А серьёзные у него дела с Путятой?
– Сам слышал: товары ему привозит с Севера. Хотя у них и своих кораблей не счесть, но уж больно шустёр и проворен наш купец, – Клек пихнул друга в бок, засмеялся. – Да что я тебе рассказываю. Приедешь в Киев – сам всё увидишь. Сказано же тебе: в Киев товары для боярина Серегея везём.
– Что ты говоришь, – задумчиво протянул Данила.
Глава 8Ночное происшествие
На подворье Васильковича они с Клеком вернулись вечером, когда уже всё было приготовлено к торжеству. В широком зале с большим очагом и высоким – наверное, чтоб было, где копоти скапливаться, – потолком собрались все уважаемые люди. Мужчин и женщин посадили отдельно. Данила нашёл глазами Уладу и успокоился: к ней проявили положенное статусу уважение, тем более что она оказалась единственной женщиной среди людей Путяты и ей уделила внимание вся женская половина семейства Будимира.
Пир был в самом разгаре. Данила пил и ел, хотя вроде бы уже давно был сыт, но люди кругом так искренне и жадно поглощали еду, что невольно просыпался аппетит. В пиршественную пригласили скоморохов и бродячих музыкантов. Те исполнили несколько акробатических этюдов, затем сыграли какую-то композицию на бубнах и свирелях, монотонную, но приятную. Отыграв, музыканты сгрудились в углу и снова взялись за инструменты, выдавая на этот раз уже быструю ритмичную мелодию. Желающие потянулись в центр зала – танцевать. Данила остался на месте, чтобы не позориться – не потому, что плохо танцевал, а потому, что танцам, как и много чему ещё, здесь придавали сакральный смысл. Ненароком ещё посватаешься к девушке, потом жениться придётся.
Раз Данила сидел, то и Улада не двинулась с места, но, глядя на неё, сразу становилось понятно, что девушке очень хочется пуститься в пляс. Она как-то обмолвилась, что очень любит танцевать, мама её с раннего детства учила разным танцам, которые Улада потом исполняла на праздниках в честь богов. За столом звучали здравицы, пожелания удачи, кто-то тискал у себя на коленках девок, но веселье постепенно сходило на нет. Молодцов всё чаще поглядывал на Уладу, и та понимала его взгляд, им обоим хотелось свалить из этого весёлого раздолья и наконец-то уединиться вдвоём. На скамью напротив плюхнулся Ломята в обнимку с попасто-сисястой бабёнкой, неудачно загородив Уладу.