Груз укладывали на длинные волокуши, у каждой сотни свои. После чего опорожнённые ладьи стали отчаливать от берега. Перед этим Данила с борта наблюдал странную картину: на одном из самых больших кораблей собрались почти все представители торговых сотен, судно вышло на середину реки, к борту у него была принайтована лодка, доверху набитая тюками. На самом стрежне канаты обрубили, и челнок понёсся прямо на пороги. Тра-а-аххх! Лодка разнеслась в щепки об один из камней. Причём его даже не было видно на поверхности.
Данила сглотнул: как они сейчас на ладьях через эти камни пойдут? Сразу захотелось обратно в сторожу, хрен с ними, с печенегами.
– Хорошо взял, – сказал Скорохват.
– Ага, – подхватил Клек.
– Вы про кого, про лодку, что ли?
– Да.
– А, так это жертва была, – понял Молодцов. – А какому богу?
– Не богу, а диду, – пояснил Ломята.
– Не понял, водяному, что ли?
– Не, водяным уже поднесли, что положено. А в каждом пороге сидит дух, дид. Каждый из них по-своему беду может навести: кто лодку перевернёт, кто на мель выбросит, а кто вот – о камни разобьёт. Им положено угощение заслать, чтобы без потерь порог пройти. Вот сейчас всё начисто взял, ничего не осталось – значит, доволен, и пойдём мы в безопасности.
– Да, губа не дура у этого дида.
– Что ты, вот Ненасыти порой до десяти лодок засылали, и всё равно какая-нибудь беда приключалась. Ну, это когда её можно было водой обойти.
– Лучшего оберега, чем твой собственный меч, нет, – изрёк в никуда Скорохват, и Данила был склонен с ним согласиться. – А теперь языки прищемите, глядите в оба, копчёные могут в любой момент наскочить.
Тоже здравая мысль. Большая часть челяди и приказчиков выгрузились из ладьи, на палубе остались только обережники и ещё трое самых крепких парней из гражданского экипажа. Они взялись за длинные шесты, а кто и прямо за вёсла, остальные впряглись в канаты и потянули «Лебёдушку», аки бурлаки. Только шли они по самой отмели, по колено в воде, и тащили ладью вниз по течению. Тем, кто стоял на палубе, надо было изо всех сил удерживать судно, чтобы оно не придавило своих же бурлаков, с этой же целью за кормой волочился плавучий якорь.
Идущие впереди тщательно осматривали и ощупывали дно, давали сигналы обережникам на палубе, как сработать шестами, чтобы обойти очередной камень. Работёнка та ещё, выматывающая. И всё же, несмотря на всю осторожность, киль несколько раз скрежетнул по каменистому дну, а борт натыкался на прибрежные камни.
Обережникам, ко всему прочему, приходилось ещё и по сторонам смотреть. Скорохват рассказывал, что печенеги могут запросто прорваться через заслоны, посечь челядь, а после рассыпаться по полю, похватав товар, до которого ручонки загребущие дотянутся. Ещё Южанин жаловался, что уж больно по уму стали воевать копчёные в последнее время, хитрости всякие придумывают, прикрывают друг друга. Скорохват рассказал, как ловко они обдурили князя Владимира, когда он попробовал их наказать за набег. Печенеги сделали вид, что им пришлось уходить, едва разбив лагерь, даже освежёванные туши барашков оставили. Гридни Владимира, понятно, устроились пировать, уверенные, что вот-вот догонят копчёных. А их лазутчики тем временем засели в плавнях неподалёку от лагеря, перебили дозорных, отвлекли внимание, а в это же время другой отряд напал на табуны киевского князя и увёл всех начисто. Считай, полная победа: в степи человек без коня – не воин, а уж сколько стоят тягловые и боевые скакуны, лучше и не вспоминать.
Данила заметил, что, слушая эти рассказы, Шибрида и Клек мрачнели всё больше. Он сделал себе зарубку на память – разузнать, отчего так: раньше за варягами переживаний о всяких южанах-словенах не замечалось. Но сейчас, понятно, было некогда. Всем на ладье пришлось перейти на правый борт и с силой упереть шесты и вёсла в дно, чтобы «Лебёдушка» обогнула очередной валун, показывавший солнцу свой серый бок.
Это случилось под вечер, когда уже почти все ладьи прошли порог и приставали к берегу, чтобы загрузить товар обратно. Вдалеке возникло противное:
– И-и-и…
И свист, не менее мерзкий.
Данила даже не понял, что случилось, только увидел облако пыли на западе, там, где садилось и слепило глаза солнце. Помог опять крик Клека:
– Щит, дур-рак!
Молодцов выполнил команду, закрылся щитом. Когда тонкий свист прервался, послышалось редкое «тук-тук-тук». Даниле осталось лишь вытаращить глаза, когда чуть повыше крепления умбона, едва не задев руки, вылезла стрела и остановилась прямо перед его носом. В каком-то отупении Молодцов смог даже подробно разглядеть наконечник – тонкий, узкий, затейливо просверленный в нескольких местах. Должно быть, чтобы издавать тот самый свист. А противный звук и не думал прекращаться. Теперь он напоминал Даниле вой стабилизаторов бомб, не раз слышанный в кино. Может, просто это сравнение вылезло из подсознания, но эмоции гуляли по телу вполне осознанные: ноющий выматывающий страх, желание убежать, спрятаться куда-то, лишь бы не слышать этого мерзкого звука. Но нельзя – опустить щит, дёрнуться значило подставить свою спину под летящую смерть, нужно стоять и терпеть… звук этот мерзкий, мешающий думать, наматывающий нервы на кулак.
Разум почти впал в ступор, но Данила с удивлением заметил, что обережники неосознанно жмутся друг к другу, мелкими шажками, но собираются в строй. Молодцов усилием воли скользнул влево, рёбра щитов с глухим стуком соединились внахлёст. И сразу заметно полегчало, Данила ощутил себя будто в нерушимой крепости.
Атака прервалась так же внезапно, как и началась. Дробный стук сотен копыт возвестил о подходе на помощь сторожевой конной гриди. Совсем рядом защёлкали тетивы, и визг степных стрел умолк. Стук копыт стал удаляться, как потом рассказали Даниле – это конная сотня гридней бросилась в погоню за наглыми печенегами. Сам он хоть и поглядывал в щёлочку между щитами, ничего, кроме пыли и размытых силуэтов, не видел.
Обстрел прекратился, но ещё долго обережники стояли на ладье в сомкнутом строю – эта атака легко могла оказаться отвлекающим манёвром. На этот раз обошлось, уже в сумерках, в свете костров, караванщики стали считать потери.
Из людей Путяты убило одного и легко ранило ещё двоих. Все холопы. Убитого бедолагу пришпилило к борту «Лебёдушки» как кузнечика. Однако Вуефаст это, наоборот, одобрил:
– Кровью нашу ладью окропили, хороший знак.
Воислав на это ничего не сказал. Данила, как по нему, считал, что всех этих богов, духов и домовых больно много и каждому надо непременно заслать чего-нибудь!
Из обережников никто серьёзно не пострадал, если не считать нескольких продырявленных щитов. У большинства остальных купцов потерь не было вовсе. Главный налёт пришёлся по Словенской сотне. Повезло, блин!
Следующий небольшой отрезок пути проделали по чистой воде и опять стали разгружать корабли. Некоторые смельчаки так и вовсе рванули мимо порогов прямо по реке.
Впереди Днепр разделял надвое небольшой остров. До этого караван проплывал мимо островов и больших по размеру, но именно на этом Данила разглядел идолов.
Прямо к острову, не сворачивая, направились боевые ладьи. Порог, препятствующий пути на юг, не выглядел большим и опасным, в отличие от первого «Не спи», и тем не менее Данила кожей ощущал гнетущую атмосферу на палубе «Лебёдушки». Всё объяснилось, когда, почти поравнявшись с островом, ладья круто повернула к берегу, на стоянку. Варяги построились на борту, повёрнутому к острову, воздели мечи рукоятями к небу.
– Вечно здравствуй, князь Святослав Игоревич, да живёт вечно слава твоя, да будет место твоё рядом с Перуном достойно доблести твоей и твоей Руси! – провозгласил Воислав.
Данила понял. Вот она, оказывается, какая – Хортица, остров Хорса, бога солнца, где сложил голову великий князь Святослав со своими лучшими дружинниками.
«Лебёдушка» без труда пристала к берегу, а варяги отправились на лодке к Хортице, «Острову порога», как его ещё иногда называли. Должно быть, совершать какие-то свои обряды.
Словенские обережники в эту ночь не дежурили, так что можно было до некоторой степени расслабиться. Кошеварил Данила на пару с Ломятой, в такие моменты он жалел, что не смог взять с собой Уладу, без её готовки реально трудно приходилось.
Благодаря, а вернее сказать – несмотря на старания Молодцова, каша поспела вовремя. Но есть никто не стал. Скорохват наложил еды в глиняную плошку, как самый старший из оставшихся обережников, спустился к реке и пустил по воде дар от ватаги. Перед этим каждый охранник положил в тарелку по серебряной ногате.
Другие купцы, гридни и прочие свободные люди поступали так же. Кто-то бросал в Днепр венки из цветов, кто-то запускал по воде плошки с горящим жиром, иные даже жертвовали драгоценные шкурки белок и лисиц. И все эти дары были не духу порога. Каждое славянское племя согласно своим обычаям чествовало своего правителя – Великого князя Киевского, Хакана Тмутаракани, властителя Булгарии, Святослава Игоревича. А на острове Хорса тем временем горели огромные костры, слышались воинственные крики и волчий вой.
Даже Данила проникся этим молчаливым действом, главное, искренним, а не из-под палки. Любили Святослава в его землях. Пускай, если разобраться, ничего важного он для своих подданных не сделал. Но не Даниле судить, а этим людям, что сейчас отправляют богатые дары вниз по Днепру.
– Даниил, Ломята, вы дежурите сегодня в первую череду, – распорядился Скорохват и ушёл спать.
Возвращения варягов не ждали, они будут справлять свою тризну до утра, те, кто был не занят в дозоре или сторожевой сотне. Почему-то Данила был уверен, что нападать в эту ночь на них никто не рискнёт. Отвлечь варягов, которые воздают почести своему князю – то-то они рады будут. Между берегами на лодке пара сотен метров. Вот это настоящая тризна тогда будет для перуновых жрецов! Но расслабляться, конечно, нельзя было, а поговорить хотелось.
– Ломята, – громким шёпотом спросил Молодцов, – а что там, на Хортице, происходит?