Долго длилась его молитва. Потом он встал и опять вернулся в лес и, сам того не зная, остановился недалеко от Волги.
Темная августовская ночь окутала лес. Григорий чувствовал себя счастливым.
Один! Один! Среди безмолвной природы он ближе чувствовал присутствие Бога. Вековые деревья, затемнявшие свод неба, торжественная тишина — все вливало в душу отрока молитвенное настроение, все напоминало ему виденного им во сне старца. «Здесь ли мне остановиться, — думал отрок, — или искать другого места?»
Григорий упал на колени и в горячей молитве стал просить Христа и Его Пречистую Матерь, чтобы открыли ему путь, где и как он должен жить. Помолившись, он крепко заснул.
И опять приснился ему сон. Ему казалось, что он стоит на этом самом месте, где и был теперь, только вместо густого бора кругом него, посреди леса, чистое поле. Стояла темная ночь, а над ним будто светлое как днем небо. И видит он на небе Пречистую Матерь с Младенцем, и слышит явственно ласковый голос:
— Господь прославит это место: воздвигни здесь храм во имя Успения, и будет здесь обитель великая. Иди в город к князю своему, он будет тебе помощник во всем. А когда исполнишь волю Мою, тогда отойдешь от жития своего к Богу.
Страх объял Григория, когда он проснулся. Что ему теперь делать?
— Если я уйду с этого места, то не исполню Божьей воли, а если останусь, как я покажусь к князю? И послушает ли он меня? Не велит ли он мне воротиться к прежней жизни?
Но не долго так печалился и колебался княжий отрок.
— Что Богу угодно, то и должно совершиться. Да и не признает теперь меня никто в этом одеянии, — утешал он себя.
И действительно, трудно было узнать теперь княжего отрока. За время своего долгого пребывания в лесу он сильно изменился. Крестьянская одежда на нем вся обносилась, лицо обросло волосами, от скудной пищи он сильно похудел, и весь он стал совершенно неузнаваем.
XXXVIII
И принялся Григорий сначала за постройку кельи.
Долго тянулась эта работа, хотя у соседних крестьян ему и удалось достать топор и другие инструменты, но дело все-таки двигалось вперед.
Кое-какая хижинка наконец была устроена.
После нее он принялся за постройку часовенки. И здесь прошло немало времени, пока удалось ему водрузить на крыше крест.
Миновала зима, прошла и половина лета. Раз как-то, увлеченный постройкою, Григорий не заметил, как его окружили княжие охотники.
— Что это ты тут делаешь, дядя? — спросил один из них Григория, с изумлением замечая на хижинке водруженный крест.
Григорий низко поклонился ему.
— Часовенку во славу Божью лажу, господине.
— Давно ли ты тут живешь? — снова спросил его ловчий.
Григорий медлил с ответом.
Остальные охотники стали пристально всматриваться в него.
— Аль не узнали, братцы? Да это ведь Григорий, отрок князя нашего!
— Да неужто он! Вот-то радость будет князю!
— Признавайся, Григорий, ведь это ты? Смущенный отрок молчал.
— Эй, ребята, покличьте-ка Селиверста, он заставит его сознаться! — сказал первый ловчий.
И охотники побежали за старым ловчим, который уехал в сторону от товарищей.
Селиверста скоро разыскали. Изумленный не менее других, он поспешил к хижинке.
Старый ловчий сразу признал княжего отрока и земно поклонился ему.
— Будь здоров, Григорий! Велик Господь, что привел нас к тебе. А мы полагали, что тебя и в живых уж нет.
— Да, уж и не говори, — заметил другой охотник. — Многажды посылал нас князь тебя отыскивать по лесным дебрям да по болотам…
— Не мало мы искали по лесам от самой Твери до Едимонова, — сказал третий.
Сострадательным взглядом посматривал на Григория Селиверст.
— Истомился, изголодался ты, парень, скитаясь по лесам, — продолжал ловчий, — чем ты только кормился, сердечный?
— Господь Бог питал меня все время, — смиренно ответил Григорий.
— Ну, теперь пойдем с нами, вся твоя жизнь тяжелая забудется, опять ты будешь любимым отроком у князя.
Но Григорий твердо отвечал:
— Нет, уж этого никогда не будет.
— Почему? — изумился Селиверст.
— Иной путь я теперь себе избрал…
— Какой же такой путь?
— Ни ратное дело, ни служба княжеская теперь меня не прельщают. С Божьего благословения я буду воином Христовым.
— Ой, что-то рано ты о монашеской скуфье, парень, задумал, — пошутил Селиверст.
— Так Бог судил, дядя! — решительно ответил Григорий.
— Ну, это мы там еще увидим, а теперь поедем к князю, — воскликнул старый ловчий.
И все гурьбой направились к Твери.
Помелела Волга летнею порою, переправляться через нее было нетрудно.
У охотников на берегу были привязаны дощаники. Григорий сел вместе со стариком Селиверстом. За весла взялись несколько здоровых ребят, и тяжелый дощаник быстро пересекал реку.
— Когда б ты знал, Григорий, как наш князь по тебе печалился, редкий день не вспоминал, — обратился старый ловчий к Григорию.
— Да неужто взаправду говоришь? — спросил Григорий.
— Еще как! Все себя винит в твоей смерти.
— Не вижу я никакой вины за ним, — прошептал Григорий, — так Господь Бог урядил.
— Ведь подумай только, доныне печалится, а ведь сколь времени с той поры прошло.
— А еще кто вспоминал обо мне?
— Все от мала до велика жалеют тебя. Вот увидит тебя князь живым, то так возрадуется радостью немалою.
Дощаники пристали к правому берегу, и Григорий с толпою ловчих направился к княжьим палатам. Когда они подошли к детинцу, то стоявший на вышке сторож крикнул шутливо:
— Где такого зверя затравили, братцы?
— Дорогой и давно жданный великим князем зверь, — отозвался Селиверст.
— Что ж, коли так, милости просим.
Летний день догорал, когда Селиверст с Григорием подошли к княжескому крыльцу.
У крыльца младший княжич, Михаил, играл в рюхи с княжими отроками, своими сверстниками.
— Эй, паренек, — обратился старый ловчий к одному из отроков, — доложи князю, что надобно мне безотложно повидать его. Дело важное.
Игравший отрок сейчас же побежал к князю, а молодой княжич уставился с недоумением на стоящего перед ним странного человека.
— А это кто, дядя Никитич? — спросил он ловчего, указывая на Григория.
— Сейчас, княжич, сам узнаешь.
Посмотрел на княжича и Григорий. В груди его всколыхнулась старая привязанность к князю и его детям.
— Аль не признал меня, княжич? — спросил он мальчика.
Недоумевающим взглядом посмотрел на него Михаил и стал что-то припоминать.
— Ой, да, никак, это ты, Гриша?! — волнуясь, промолвил княжич.
— Родной, дорогой княжич! — еле сдерживая свое волнение, сказал Григорий. — Узнал меня, узнал!
Михаил бросился к Григорию и повис у него на шее.
— Государь князь изволил приказать тебе, Селиверст, коли нужда тебе до него, идти к нему наверх, — проговорил возвратившийся отрок.
— То-то батюшка тебе обрадуется, — проговорил княжич, — давно он по тебе скорбит, пойду-ка я да скажу ему, что ты сыскался.
— Не тревожь его, княжич, до поры, пусть он сам увидит Григория, — сказал ловчий.
— Ин, будет по-твоему, дядя Никитич, идите к князю-батюшке, за вами и я туда прибегу.
Весь дрожа от волнения, Григорий вместе со старым ловчим поднялись наверх к князю.
XXXIX
— Ты постой в сенцах, а я войду первым, — сказал Григорию старик ловчий.
Тяжелая дубовая дверь заскрипела. Сидевший у стола Ярослав, читавший написанную полууставом церковную книгу, обернулся на шум.
— А вот и ты, Селиверст. С какими вестями? Много ли красного зверя выследили? — спросил князь ласково старика.
— Выследили, княже! Да такого редкого, что тебе в диковинку будет.
Глаза Ярослава загорелись любопытством.
— Уж не зюбря ли где видели?
— Коли повелишь, господине княже, я тебе этого зверя сюда предоставлю.
— А ну, — усмехнулся князь, — покажи, покажи! Ловчий вышел из комнаты и вернулся назад с Григорием.
Ярослав с недоумением, посмотрел на вошедшего и вопросительно взглянул на старика ловчего.
Григорий стоял молча, наклонив голову.
— Вот тебе и находка наша, господине княже, — продолжал Селиверст.
— Кто ты? — сдвинув брови, спросил князь.
Григорий упал перед князем на колени.
— Холоп твой смиренный, Григорий-отрок!
Князь с изумлением откинулся назад, прошептав:
— Ты, Григорий?!
— Прости меня, господин мой, что согрешил я перед тобою, опечалил милость твою.
Только по голосу мог узнать Ярослав в этом изнуренном человеке своего любимого отрока.
— Велики дела Твои, Господи, — произнес князь и, подняв с пола Григория, крепко обнял его. — Не чаял я тебя увидать живым. Как Господь Бог хранил тебя до нынешнего дня?
Снова поклонился отрок до земли и повторил:
— Прости меня, господине княже, что согрешил я пред тобою.
— Не вспоминай об этом, Григорий, — ласково сказал князь, — не ты передо мной виноват, а я перед тобою согрешил. Лучше расскажи все, что с тобою случилось и как Господь привел с тобою свидеться?
Григорий подробно рассказал князю про жизнь свою за это время.
Не мало дивился князь его рассказам.
— Слава Господу, что дни скорби миновали, — проговорил Ярослав, — ты теперь будешь у меня еще в большей любви и почете, чем раньше. Эй, — крикнул он одному из отроков, находившихся в сенях, — принеси Григорию лучшую одежду, воздайте ему почести!
Отроки бросились исполнять приказание князя.
— Прости меня, княже, дозволь мне слово вымолвить.
— Говори, Григорий, я рад тебя слушать.
— Не для того я пришел сюда, господине мой… Нахмурился князь и ждал, что скажет Григорий дальше.
— Я пришел к тебе за милостию, не презри моего прошения.
— Сказывай, в чем будет твоя просьба, все рад для тебя сделать.
— Молю тебя и земно тебе кланяюсь, повели то место, где Бог мне указал, от леса и кустов расчистить.
С изумлением выслушал князь непонятную для него просьбу.