– Неужто сам северный скороход к нам в стаю пожаловал?
– Вот сколько тебя знаю, Гирза, – ответил Шибрида тоже по-словенски. – Меда Одина в тебе ни на грош, ни одного нормального кенинга[8] придумать не можешь.
– Шибрида, ты, что ли? – Степняк аж еще больше приподнялся на стременах, даже шею вытянул.
– Я, Вольг с вами?
– А нашто тебе?
– Скажи ему, его братья Клек и Зигфрид говорить с ним хотят. Давай поворачивай к нему, скачи во все четыре копыта.
Даниле показалось, что он даже услышал, как степняк от гнева скрежетнул зубами, но коня развернул и ускакал к своим, те перестали верещать и потрясать луками, стали ждать на безопасном удалении.
Не скоро конная лава разошлась, и по освободившемуся коридору проехал всадник на белоснежном скакуне, который статями превосходил любого из коней орды. Упряжь у него была отделана золотом, вовремя выглянувшее солнышко заиграло яркими лучами на драгоценном металле. Такие же солнечные зайчики вспыхнули и на золоченом шлеме, и на посеребренном панцире. Всадник легко спрыгнул в снег, вес брони и оружия ему был привычен, как вторая кожа, он снял шлем, откинул чуб на бритой голове, окрашенный синим, как и усы, что свисали до плеч.
– Зигфрид, ты?! – гаркнул он зычным голосом.
– Я, Вольг! – ответил Шибрида.
– Подойди ко мне, я хочу говорить с тобой, – повелительным тоном, не терпящим возражений, приказал Вольг, воевода Ярополка, которого на Руси звали Варяжко. А еще знали, что он поклялся всей силой отомстить Владимиру за убийство единокровного брата. И месть свою свершал порой очень упорно и умело.
– Дайте мне что-нибудь, – попросил Шибрида. – Из трюма.
Путята переглянулся с Воиславом и шмыгнул в свои закрома. Спустя полминуты вынырнул из трюма с тугим тюком, который варяг запихнул под броню.
– До встречи, братцы, коли обойдется все, я вернусь, а коли нет… то и нет. – Сказав свое напутствие ватаге напоследок, Шибрида спрыгнул и пошагал сквозь снег к своему пестуну и старшему родичу.
Путь был тяжелым не из-за снега, в который иногда приходилось проваливаться по колено, не из-за смрада от лошадей, убитых в людских разборках, и, конечно, не из-за страха перед копчеными. Настоящему варягу смерть в радость, та, которая достойная, принятая в бою. Степняки, конечно, могут попытаться наскочить, взять живьем, а там мучить начать, но не зря у Шибриды за сапогом нож припрятан, он всяко будет проворнее аркана или стрелы.
Нет, не дороги в Ирий боялся Шибрида. Бесстрашный варяг боялся своего родича. Потому что тот был старшим в роду. Твой род – это все! Все, что ты знаешь, все, что ты умеешь, у тебя от них, от твоего рода. Как меч держать, как мясо свежевать, как силки для птиц делать, все от родичей. И как вести себя по Правде, чтобы другие тебя вокруг пальца не обвели, чтобы уважение в дружине заслужить, чтобы самому научиться управлять и приказывать, тоже от них. От старших в роду.
Род тебя оберегает в этом мире, без него ты никто, изгой и изверг, где тебя каждый убить может. В их ватаге таким был Данила Молодец, кем бы он стал, если бы Воислав не приютил его у себя и не научил биться и жить по правильным законам!
Но и за Кромкой кто тебя убережет от всякого лиха, тоже родичи твои ушедшие. Укроют, уберегут или выкупят, им для этого жертвы не забывают давать.
Вот только бывает, всякие из рода уходят по своей воле. Шибрида и Клек ушли от старшего в роду, Варяжко. Потому что вроде как сам киевский воевода ушел из своего рода. А какая радость на побегушках у копченых золото и серебро добывать? Так братья-варяги никогда не бедствовали. Из мести Владимиру? Для Варяжко, может быть, это был повод, а Шибрида всегда считал, что Ярополк сам избрал свою судьбу. Ради мести за слабого князя кормить вшей в угоду ханам копченых…
– Здравствуй, Зигфрид, – на языке северного народа поздоровался первым Варяжко.
– Здравствуй, старший, – на том же языке ответил Шибрида.
Киевский воевода не зря выбрал этот язык. Не только чтобы копченые не пронюхали чего лишнего. Это родной язык для отца Шибриды, Сигара, и еще один удар по больному.
– Вижу, ты не забыл родной язык.
– У меня было меньше поводов забыть его, я остался у словен, рядом со своими братьями, – теряя твердость, выпалил молодой варяг.
Варяжко отвечать не стал, только улыбнулся так снисходительно, по-доброму. Раньше он так улыбался, когда Зигфрид с Клеком где-нибудь набедокурят и придут с повинной к дядьке, он на них так посмотрит, но не накажет, даст задание какое-нибудь непростое вместо этого.
И Шибрида почувствовал, как ему стало стыдно за свои слова. Нашел кого учить языкам и обычаям.
– Клек тоже с тобой? – вместо спора спросил воевода.
– А пошто тебе?
– Хочу отрока своего увидеть, что, нельзя уже?
– Чай, взрослый, сам решит, что ему делать. Клек! – по-словенски крикнул Шибрида. – Иди сюда, с дядькой увидишься.
Больше двух десятков лет назад князь Белоозерский приютил у себя и принял в варяжское братство двух братьев. Благо родичей у тех среди варягов было немерено. Да не просто приютил, а отдал за них дочерей своих ближников. Звали их одинаково Сигарами. В честь деда и друга их отца, который вытащил того раненого в доспехах из-под воды. Да только лишь военное счастье переменчиво, не прошло и семи лет, погибли братья в одном из походов морских, только и успели, что сыновей родить да отвезти их разок в родные фьорды.
Но князь Ольбард о своих людях не забыл, поручил воспитание их сыновей своему сыну, младшему четвертому сыну, Вольгу.
Клек легко, привычной походкой по снегу, подбежал к воеводе, будто и не было за ним нескольких сотен степняков.
– Здравствуй, дядька, – махнул он приветственно рукой.
– И тебе не хворать. – Воевода медленно обвел варягов взглядом. – Вижу, в обережники подались?
– Так и есть, работа не дурная, и серебро в кошелях звенит, и славу есть где заработать, – подтвердил Шибрида.
– Про то, как мы от хирда нурманов и без числа всякой чуди отбились, по всем торгам поют, от Белоозера до Олешья. Славят нас и батьку, – прихвастнул Клек.
– А батька кто у вас?
– Великий воин, Воислав Игоревич, он и Святославу-пардусу служил, и кесарю ромейскому, и теперь по морям, считай ярлом сам по себе плавает.
– Что-то я о нем слышал, но так ли уж и сам по себе? – с прищуром спросил Варяжко.
– Он Владимиру присягнул, – не стал отпираться Шибрида, – один за всю ватагу.
– То-то я смотрю, чего это ладья торговая в такое время на Днепре забыла, да еще одна-одинешенька.
– А ты чего, дядька, тут забыл, сторожи рядом, невзначай гридни налетят, – нагло и весело спросил Клек.
– Да тоже вот дельце одно у меня есть, а гридней я не боюсь. Вы-то сами откуда путь держите, небось из самого Царьграда? Спешите куда?
– Спешим мы сам понимаешь куда. В Киев к Владимиру.
– Выходит, стали служить братоубийце. – В словах Варяжко впервые прозвучал укор.
– Не наш это выбор, но наш долг! Воислав сам не хотел присягать Владимиру, но так уж повернулось. Ссора у нас вышла с посадником смоленским. Без рода, изгоями, сам понимаешь: жить трудно. А как по мне, Владимир лучше, чем копченые, – дерзко и смело ответил Шибрида, он свой выбор сделал и поклялся в верности Воиславу и теперь от своего слова не отступится.
– Вот оно как, ну иначе и быть не могло. Владимир умеет гнуть людей под свою руку.
– Владимир нас не гнул, – обидчиво сказал Клек, – мы сами все порешили. Да еще поручение от князя непростое сразу получили! – запальчиво добавил он.
Шибрида укоризненно посмотрел на брата, да тот и сам понял, что сболтнул лишнего.
– Хэх, ну спасибо, племяннички, отлегло у меня от сердца, я-то думаю, Сигаровичи купчиков всяких стерегут, а тут взыграла кровь, нашли себе место достойное за столом. Не товар, значит, Владимиру везете.
– Товар нанимателя нашего, а не князя, а сказать, что везем Владимиру, это значит изменить ему, да…
– Чего уж скрывать, – не выдержал Клек. – И мы лично Владимиру не клялись. Готовься, дядька, князь наш на преславской царевне женится, приезжай в Киев, и тебе место за столом найдется.
– Мне в Киеве только котел с маслом может достаться. А товар, значит, не княжий?
– Нет, если для тебя есть разница. Ты старший в роду, тебе решать, что с нами делать, – отчеканил Шибрида. – Решишь на клинки взять, твоя воля. Но знай, мы поклялись Воиславу и Путяте и будем за них биться. Решишь их кровь пролить, мы с ними рядом ляжем.
– Я княжий воевода, а не тать, – нахмурил брови Варяжко, глаза метнули молнии, ни дать ни взять Перун. – И остаюсь верным своему слову и клятве, а вы… Знаю, со мной уже не пойдете. Да я и не зову, вы вольны выбирать дорогу. Рад только, что снова довелось вас увидеть.
– И мы рады, дядька, – с трудом произнес Клек, ему к горлу подступил ком.
– Так что же, нас отпускаешь, и все? – едва скрывая удивление, спросил Шибрида. – А как же эти? – Кивок на орду.
– А эти у меня вот где, – воевода сжал внушительный кулак. – А ты, никак, решил подарком от них откупиться? – прищурился Варяжко, глядя на тючок, выглядывающий из-под пояса.
– Я от врагов не откупаюсь, а плачу им железом, для копченых самая лучшая цена. Но раз так случилось, прими от нас, от ватаги и Воислава, от Путяты, от всех в общем. В дар!
Варяжко принял сверток, в ослабевшей перевязи мелькнул хвост бобровой шкуры и отрез драгоценной паволоки.
– Добро, принимаю. – Воевода потуже затянул кожу. – Чтобы псов не дразнить, этим все ж таки будет повод сказать, что купцы дань заплатили. Вот отдариться мне вам нечем.
– Жизнь лучший дар.
– Не говори так, Зигфрид, жизнь вы своей силой и храбростью заслужили, успеете еще в Ирий. На вот, держи.
Варяжко сорвал со своей гривны серебряную бляшку, на которой был отчеканен корабль, драккар.
– От меня на память. Носи и не забывай свой род. А теперь… я поведу копченых вниз по течению, а вы гоните вверх. Не поминайте лихом.