Слова бабушки как громом меня поразили… Мне казалось, что земля уходит из-под моих ног!
Институт… возможность потерять Шалого… и в конце концов жалобы, вечные жалобы этого противного Юлико…
– Нет… нет… ни за что не расстанусь с Шалым и не поеду в институт… Ведь не повезут же меня туда связанную, в самом деле! А Юлико я ненавижу и никогда не перестану изводить его…
Так рассуждала я, и в голове моей зрели планы, один другого замысловатее, как бы досадить ненавистному мальчишке.
Я вышла, шатаясь, из комнаты.
Моя злоба к Юлико разгоралась всё сильнее и сильнее…
Мне живо стали представляться картины одна другой несообразнее, но полные огня и красок, на которые способно только пылкое воображение молоденькой южанки. Мне казалось, что я – могущественная из королев, веду непримиримую войну с моим родственником, тоже королём, Юлико. Мы бьёмся долго, бьёмся насмерть… Мои воины оказывают чудеса храбрости… Враги побеждены… Король их – мой пленник… Он стоит передо мною, весь закапанный кровью, со связанными за спиной руками, испуганный насмерть тем, что его ожидает. А его ожидает смерть. Этого требуют мои воины…
– Князь Юлико… то есть король (поправляю я себя мысленно), знаете ли вы, что будет с вами?
Он бледнеет, ноги его дрожат и подкашиваются… Он на коленях предо мною униженно молит о пощаде.
– Вы должны умереть, ваше величество, – говорю я (в такую минуту я не могу называть его иначе, и потом он, в моём воображении, был храбр и дрался, как лев).
Он поднимает ко мне бледное и прекрасное лицо… (Непременно прекрасное… Юлико, король моей фантазии, не может обладать длинным носом и мышиными глазками настоящего Юлико.) Я читаю в его лице смертельный ужас.
Тогда я сзываю моих воинов звуком серебряного рога, такого именно, какой бывает только у героев и вождей, и говорю им:
– Я, ваша королева, прошу у вас милости для этого царственного пленника… Я отдаю вам за его жизнь все мои сокровища! Вы должны, вопреки обычаю предков, пощадить его!
И вожди и воины, поражённые моим великодушием, высоко поднимают меня на щите, как это делалось у древних народов, и молодой пленный король склоняется к моим ногам, целуя мои одежды.
– Вот как я тебе отомстила, Юлико! – кричу я ему и, забыв действительность, бегу, как безумная, по чинаровой аллее.
Мои щёки горят… Разметавшиеся косы хлещут меня по спине… Я натыкаюсь на Абрека, седлающего Шалого…
– Скорей, скорей, едем, Абрек! – кричу я в исступлении.
Но вдруг взгляд мой замечает ненавистную маленькую фигуру, приютившуюся в тени каштана, и я бросаю новое оскорбление Юлико, – не королю воображаемой сказки, а настоящему Юлико с длинным носом и мышиными глазками:
– Слушай, князь-девчонка, если ты ещё раз осмелишься сплетничать на меня бабушке, то я затопчу тебя копытами моего Шалого! Слышишь?
И вихрем уношусь в горы…
Глава IV. Бэлла. Неожиданная радость
– Нина! Княжна-джаным! Сердце моё!
– Бэлла, радость!
– Золотая Нина!
– Бэлла! Бэллочка! Драгоценная!
Весь этот поток нежных имён вылился сразу с бурными поцелуями и горячими объятиями у ворот нашего сада, где стояли две чистокровные горные лошадки и два джигита в праздничных нарядах. В одном я узнала дедушку Магомета; другой, молоденький, быстроглазый, оказался моей хорошенькой тёткой, сестрой покойной деды, Бэллой, дочерью Хаджи-Магомет-Брека. Хотя моя тётка была старше меня лет на 6 или на 7, но мы были с нею закадычными друзьями. Бэлла редко бывала в Гори, и потому её громадные чёрные глаза так и сияли жадным любопытством.
– Золотая моя джаным, хорошенькая, изумрудная моя, яхонтовая… – тянула она своим певучим голоском, и смеялась, и целовала меня, и звенела запястьями под голубым, золотом шитым бешметом.
– А мы ехали… долго… ехали… всё горами… горами… останавливались только у духанов[29], а ночевали в аулах… – рассказывала она, поминутно пересыпая свою речь весёлым, детски-беспечным смехом.
– Как же ты без чадры[30], Бэлла? – удивилась я, зная, что дед Магомет строго придерживается обычаев горцев.
– Тсс! – лукаво погрозила она пальцем и покосилась на отца, дружески обнимающегося с подоспевшим папой. – Чадра под бешметом… Здесь урусы, а ваши женщины не прячутся под чадрою… Я в гостях у урусов.
– Молодец, Бэлла! Ай да дикая козочка, – рассмеялся мой отец и повёл дорогих гостей к дому.
– А у нас новость, – шёпотом сообщала я моему другу. – Приехала чужая бабушка… такая важная и сердитая… А с нею брат… двоюродный… Такой кудрявый… вот увидишь, и злющий, как голодный волчонок.
– Голодный волчонок! – подхватила Бэлла и громко, раскатисто рассмеялась.
На крыльце нежданных гостей встретила бабушка со своим неизменным Юлико.
– Здравствуй, Хаджи-Магомет, добро пожаловать, – насколько могла любезнее, приветствовала она деда, своего давнишнего врага.
– Здравствуй, княгиня, – сурово, без улыбки ответил старик, не любивший её за её чрезвычайную кичливость.
– Здравствуй, госпожа! – прозвучал звонко голосок Бэллы, и смеющееся, полное своеобразной прелести личико предстало перед старухой.
– Эта хорошенькая девушка – твоя дочь, ага Магомет? – обратилась бабушка к гостю.
Тот молча кивнул головою.
– Ты счастлив, должен быть, ага, имея такую прекрасную дочь!.. – желая довершить любезность, продолжала бабушка.
– Будь благословенна Аллахом, госпожа, за твою доброту, – сурово произнёс старик и остановил ласковый и грустный взгляд на дочери.
«Верно, он вспомнил деду», – подумала я и не ошиблась.
– У меня была и другая дочь, такая же прекрасная и добрая, но волею Аллаха она в раю… – тихо произнёс он.
Всем стало грустно… Всем вспомнилась моя милая, незабвенная красавица мать.
– А вот это внук мой, княжич Юлико, – не без тайной гордости произнесла бабушка, выдвигая вперед своего любимца.
И вдруг весёлое личико моей молоденькой тётки сморщилось от смеха, и задрожали и запрыгали на её груди звонкие золотые монисты и ожерелья.
Она без церемонии трогала пальцами бархатный костюмчик моего кузена, его отложной воротничок, его длинные, как у девочки, кудри и хохотала до упаду.
– Косы девушки… шальвары мальчика… ай да джигит! – кричала она, не стесняясь, между бешеными приступами хохота.
Мы с отцом не могли не улыбнуться, смотря на эту весёлую и живую дикарку.
– Перестань, Бэлла! – строго прикрикнул дед, видя, что старая княгиня начинает краснеть от приступа досады и сам виновник этого смеха не знает куда деться от смущения.
Смех прекратился, но Бэлла долго не могла успокоиться. Много позднее, с возрастающим хохотом, говорила мне:
– Я думала, это кукла… а он живой, настоящий… Джигитом будет.
И мы обе, и тётка и племянница, полные веселья и жизненного задора, умирали со смеху.
– Знаешь, зачем я приехала? Джанночка, светик мой! – говорила мне она, увлекая меня на наше любимое место – под ветви старой густолиственной чинары, и быстро продолжала, не дожидаясь моего ответа: – Ведь Бэлла, не простая Бэлла, Бэлла счастливая… под хорошей звездой родилась… Бэлла замуж идёт за узденя… за богатого… всего много будет… и табун будет… и стадо будет… и золото… всё!
– Бэллочка! – воскликнула я в ужасе. – Ты замуж! Да ведь ты маленькая!
– Маленькая!.. – засмеялась она неудержимым смехом. – Так что ж? Мне лет много… Ещё весна… и ещё весна… и ещё… три весны и ещё… и Бэлла – старуха… и никто не женится на Бэлле… даже самый старый пастух…
– Да как же, Бэллочка, я-то? – чуть не с плачем вырвалось у меня.
– У-у, глупая джанночка! Ты моя подруга будешь, самая близкая… Сестра будешь… На свадьбе моей лезгинку плясать будешь. У-у, красавица моя, лань быстроглазая! Душечка!
И она опять целовала меня крепко и восторгалась мною с живостью и горячностью её азиатской натуры.
Мне ужасно странным казалось, что крошка Бэлла, семнадцатилетняя девушка, подруга моих детских игр, сорванец и весёлая шалунья, выходит замуж. Я боялась лишиться моей бойкой черноглазой подруги, но желание присутствовать на её свадьбе, плясать удалую лезгинку, которую я исполняла в совершенстве, а главное – возможность уехать на несколько дней в горы, где я не была ни разу со дня смерти деды и где меня видели в последний раз маленьким шестилетним ребёнком, – вот что меня обрадовало! И, не отдавая себе отчёта в том – будет ли или не будет счастлива Бэлла, захваченная мыслью о предстоящих мне удовольствиях, я запрыгала и закружилась, хлопая в ладоши, вокруг моей хорошенькой приятельницы.
– Ай, Бэлла, ты княгиня будешь… настоящая княгиня! Ваше сиятельство…
И мы снова обнимались и хохотали, приводя бабушку в негодование нашими дикими проявлениями восторга.
– А когда же мы поедем? – приставала я к отцу за обедом, лукаво переглядываясь с сидящей против меня Бэллой.
– Завтра я отпущу вас с Юлико… Дедушка Магомет, – обратился отец к своему тестю, – ты возьмёшь с собою маленького княжича?
– В доме старого Магомета рады гостям! – ласково ответил мой дед. – А разве княгиня побрезгует моим гостеприимством?
Но бабушка с любезной благодарностью отклонила предложение.
– Стара я уже для таких поездок, – сказала она, – а Юлико пусть едет, – добавила она милостиво. – Только я не отпущу его без старой Анны. А ты, Георгий, не поедешь в горы?.. – обратилась она к отцу.
Но у отца были постоянные занятия. Войска перебирались в лагерь, и он не мог отлучиться надолго от своего полка.
– Я пришлю тебе мой подарок, Бэлла, – ласково обратился отец к затуманившейся на минуту свояченице.
Они были большими друзьями, и молодой горянке очень хотелось видеть его на своей свадьбе.
Напоминание о подарке, однако, живо прогнало печаль с её милого личика, и она уже громко смеялась и, хлопая в ладоши, рассказывала, какая она будет знатная, богатая узденьша.