[56]. От своей бабушки Зейде они научились портновскому искусству и осваивали его в мастерской своей матушки Амабиле до той поры, как решились испытать свое счастье в Риме. Сначала Дзое работала в семье Дзекка, Миколь в – небольшой мастерской на виа Кола ди Риенцо, а Джованна дома делала кайму. В 1938 году Дзое уволили из дома Дзекка и она, найдя работу в доме Баттилокки, за короткое время стала там первой портнихой. Через некоторое время, однако, ее уволили и оттуда, подозревая, что она сманивает клиентов. Тогда сестры решили создать свое предприятие и сняли помещение на улице Эмилия, которая выходит на улицу Венето.
Сестры Фонтана, Рим, 1940-е гг.
Я была довольна, теперь можно было появиться в обществе в костюме, который мне очень нравился. На празднике меня ожидал большой успех, главным образом благодаря молодому кирасиру. Однако должна заметить, что на этом вечере он произвел впечатление и на многих замужних женщин, и мне пришлось понервничать! В то время у Карло была подружка, довольно известная актриса, чье имя я не стану называть. Я училась, и меня постоянно держала под контролем мама, поэтому видеться нам было крайне трудно – в лучшем случае на полчаса, после университета, посреди улицы. И он продолжал проводить время с другой, которая ревновала его и закатывала бесконечные сцены.
По натуре я не ревнивая, а скорее собственница. Если вещь моя, то она моя, почему я должна делить ее с другими? Я помню многих мужчин, которые любили меня, но у них оставались воспоминания о других пережитых ими историях. И они не понимали, отчего я придаю такое значение этим историям. Я не думаю, что ревность является составной частью любви. Да, это ее компонент, но скорее всего – это чувство собственности. По крайней мере, для меня это так. Если я действительно люблю, я хочу, чтобы этот человек был моим, я не соглашусь делить его с кем-то. И это верно в отношении всего, что меня окружает: предметов, одежды, любой вещи. Если это мое, оно должно мне принадлежать полностью. Это нелогично, я знаю. Но врожденные свойства характера толкают меня к этому отчаянному желанию обладания. Даже самая большая любовь кончается, как только я чувствую, что любимый человек уже не так ко мне привязан, как я того хотела бы. Я не терплю компромиссов, не до конца горячих чувств, ничего, что ставит отношения на другую ступень. Именно потому, что сама я отдаю всё. Возможно – это очень русская часть моего характера: все знают, что с нами, русскими, нелегко иметь дело, что мы всегда стремимся к крайностям. Я излишне сентиментальна, вплоть до абсурда. А когда ты так сильно все переживаешь, ты всегда страдаешь, тебя охватывает тревога. А к чему все это приводит? Каждый раз тебе же и приходится страдать. Но так уж я устроена – мои любовные увлечения всегда оставляли глубокий след в моей душе.
Закончив школу, я поступила на факультет политических наук Римского университета. Я мечтала о карьере дипломата, хотя женщинам этот выбор был противопоказан, хотела я быть и переводчицей, представляя себя на международных конференциях. Так или иначе, моей самой большой мечтой было путешествовать, узнать мир и людей. Я не хотела сидеть и задыхаться взаперти. Продолжали интересовать меня и «тряпки» – так я называла одежду. Меня очаровывали модели, созданные ведущими мастерами: я вырезала иллюстрации из женских журналов и мечтала переделать эти платья, сделать их в тех тонах, которые были к лицу моим подругам и синьорам, с которыми была знакома мама.
Я начала посещать салон княгини Изабель-Элены Колонны. В девичестве она имела имя Сурсок, и оно говорило не только о ее сирийском происхождении, но и о склонности к интригам[57]. Она вышла замуж за римского князя дона Маркантонио Колонна ди Пальяно, одного из папских помощников, родственника нескольких пап. Это был мужественный человек, отличавшийся резкими манерами и типичным римским выговором. Если его семья была богатой, то не меньшими богатствами владела и семья Изабель. Мне было лестно получать приглашения от Изабель, которая хотела видеть меня и потому, что я дружила с ее сыном Аспрено, и потому, что я была русской княжной, владевшей в совершенстве французским и английским, а также русским и итальянским языками, была спортивной и хорошо умела поддерживать беседу, словом, была незаменимой на светских раутах. Ее салон был одним из самых престижных в Риме, он был центром политической жизни того времени. Там я встретила Галеаццо Чиано, он возглавлял министерство пропаганды и печати (в дальнейшем – министерство народной культуры), а в 1936 году был назначен министром иностранных дел Италии в правительстве Муссолини. В апреле 1930 года Чиано женился на дочери Муссолини Эдде.
Князья Маркантонио и Изабель Колонна
К Изабель приходили политики, немецкие послы, министры, многие из них ухаживали за мной. Княгиня была очень умной женщиной, настоящей личностью. Она питала ко мне большую симпатию и, наверно, желала, чтобы я вышла замуж за кого-нибудь из дипломатов, которые приходили к ней, для этой роли, как ей казалось, я вполне подходила. Немецкий посол Ран настойчиво предлагал мне поработать у него, но я об этом даже и не думала. Изабель также была связана большой дружбой и с Сильвио Медичи, которому предстояло стать моим мужем.
В этом знаменитом салоне я познакомилась с герцогом Пьетро Аквароне, министром Королевского Дома[58] и отцом Миа, моей подруги на всю жизнь. Она до сих пор приглашает меня в свой дом в Болье, на Лазурном берегу, который напоминает дворец Шехерезады из «Тысячи и одной ночи». Эту виллу построила ее мать Маддалена. Вилла соединена мостиком с соседним островком, это частное владение, и там есть бассейн. Часто после окончания моих вернисажей сын Аквароне, Чезаре, лично приходил ко мне в отель, чтобы приобрести у нас последние модели для своей красавицы-жены Клер.
Герцог Пьетро д ’Аквароне,
Рим, ок. 1940 г.
Галеаццо Чиано
В те годы Аквароне выступал в роли моего покровителя. Он сопровождал меня, когда я посещала Оперу или другой престижный спектакль, где мы часто встречали Галеаццо Чиано и Филиппо Анфузо или кого-то из друзей, которые настаивали на том, чтобы проводить меня домой, либо пойти потанцевать. Но Аквароне никогда не оставлял меня одну, демонстрируя окружающим свое покровительство. С Анфузо и Чиано мы иногда ездили к морю. Оба они имели сумасшедший успех у женщин. Их всегда сопровождал Ренато Анджолилло, который жил с нами рядом и звал меня к себе. Он не прекратил эти попытки и после того, как я вышла замуж. Мы виделись также на площадке для гольфа в Аквасанта, куда я приходила не только для того, чтобы поиграть, но и искупаться в бассейне.
В 1939 году большая часть населения уже примирилась с мыслью о возможном вступлении Италии в войну. На окна начали наклеивать полоски бумаги на случай бомбардировок, много голубой бумаги уходило на затемнение. В июле 1940 года мне исполнилось 22 года. 10 июля Муссолини заявил о начале войны: «Итальянский народ! Беги за оружием и покажи свое упорство, мужество и достоинство!»
По сравнению с новостями, приходившими с полей сражений, повседневные проблемы казались мелкими. Витрины магазинов опустели, начались первые продовольственные трудности, в продаже были сигареты только итальянского, либо германского производства. Качество тканей, особенно шерстяных, ухудшилось. Появились новые материи из конопли и дрока, из смеси искусственных и естественных волокон. Начали носить ортопедического вида туфли на каблуках высотой не менее восьми сантиметров, изготовленных из чистейшего отечественного пробкового дуба. Исчезли французский коньяк и шампанское, а потом и кофе, в продаже был только суррогат. Но для меня это были годы учебы в университете, дружеских встреч, поездок на море. Когда мы пытались заглянуть в будущее, в наше завтра, оно пугало и казалось мрачным. По большей части, правда, мы и не хотели об этом думать, ведь несмотря на лишения и небольшие неудобства жизнь продолжалась, как и всегда. Мы думали лишь о развлечениях, ходили в кинотеатры, на пляжи. У меня был неунывающий характер, ничто, казалось, не могло омрачить моего существования.
Во время войны мама гостеприимно приютила в нашем доме известного русского театрального режиссера Петра Шарова[59], у которого училось столько великих актеров: Витторио Гассман, Джино Черви, Лаура Адани, Эльза Мерлини (Нина обучила ее нескольким русским фразам, когда в Риме ставилась пьеса «Товарищ») и Ренато Чаленте. Ренато погиб в 1943 году, его задавил пьяный немецкий шофер. Шаров был чем-то средним между гением и сумасшедшим. Он обучал актерскому искусству даже голландскую королеву[60]. Я тоже взяла у него уроки, мне нравилось декламировать, и я поняла, что, когда кого-то изображаю, то избавляюсь от своей обычной застенчивости. В общем, это и была моя судьба – обретать уверенность, только играя какую-то роль. К сожалению, мама заставила меня прекратить уроки. В тот момент роль актрисы была нежелательной для девушки. Но я хотела чем-нибудь заняться и нашла работу на улице По.
Петр Шаров, 1928 г.
В трех римских кварталах прошли важнейшие этапы моей жизни в Италии. Кварталы образуют треугольник, внутри которого сосредоточены все мои римские воспоминания. Первый квартал – улица Венето, на которой находится пансион Тэа, дом мод сестер Фонтана, мои первое и второе ателье, гостиницы, которые приютили меня в период, предшествующий замужеству. Другой квартал расположен вокруг площади Испании, здесь находился мой детский садик, училище Сакро Куоре, дом моей первой молодости, – потрясающее здание 1870-1880-х годов, ателье на улице Грегориана, два моих последних бутика.