занавески, шепот, радио, включенное на минимальную громкость, дрожащий свет зажженных свечей.
Для молодежи с ее беззаботностью, бездумностью, жаждой жизни комендантский час мог представиться и, как повод развлечься, затеять сумасшедшую игру, нарушая правила. Татьяна де Рам[65], моя русская подруга, жила очень близко от виллы Боргезе. Она вышла замуж за богатого швейцарца, имевшего большое поместье около Сиены. Когда начинался комендантский час, я и группа друзей собирались в домах друг у друга, либо отправлялись к Татьяне и оставались там навею ночь, танцуя, распевая, болтая, ужиная. Мы не испытывали страха, хозяева виллы были швейцарцами, и мы ощущали себя в безопасности. Мама была в ужасе от того, что всю ночь меня не было дома, а мне было весело.
С едой у нас все устраивалось. Нина продолжала отказываться от услуг черного рынка. В Риме те, кто промышлял черным рынком, приносили на улицы столики, стулья, ставили их вдоль тротуаров, стелили белые салфетки, предлагали сахар и кофе, пакеты риса и фасоли. При малейших признаках опасности они были готовы заменить запрещенные товары всякими безделушками. Удавалось и приодеться. То, что раньше мы в шутку называли тряпками, и в самом деле были таковыми: перелицованными, смешанными с разными кусками тканей, действительно тряпками.
Рим был освобожден 4 июня 1944 года англо-американскими войсками под командованием генерала Марка Кларка. Первой в город вошла 88-я пехотная дивизия. Столица была объявлена «открытым городом».
Я находилась на улице дель Корсо, когда увидела, как прибывает колонна грузовиков, набитых американцами, немного подвыпивших, веселых, галдящих. После этого радостного события первым человеком, которого мы с мамой узрели на нашей улице Грегориана, был Курцио Малапарте. Он прибыл непосредственно из Неаполя, чтобы узнать, живы ли мы. Он и моя мама продолжали встречаться долгое время. Малапарте, кроме того, оставил у нас ряд рукописей: когда его сослали на остров Липари, он считал наш дом наиболее подходящим для их сохранности. Много лет спустя, когда Курцио оказался в римской больнице Санатрикс, я навестила его. Он тогда возвратился из Китая и был очень плох. Он был счастлив видеть меня, был растроган и даже в этом состоянии не потерял ничего из своего редкостного обаяния, поистине это был гениально одаренный человек. После смерти Курцио в июле 1957 года его сестры спрашивали меня про рукописи. Я искала, но ничего не нашла. Я знала, что рукописи оставались в нашем доме длительное время, но не представляю, что с ними могло случится.
Дружба Курцио Малапарте с моей мамой была необычной. Они любили друг друга, но оба обладали сильными характерами и без конца спорили. Малапарте мне нравился, когда я еще была девочкой. Это был остроумнейший и блестящий человек, но совершенно невыносимый. В то время, когда он был директором газеты «Стампа», мы проводили отпуск в Мармоладе, а он покидал свое кресло директора (газета находилась в галерее Сан Федерико, в самом сердце Турина) и нагонял нас. Мы совершали длительные прогулки в горах, которые обожала моя мама. Я же страдала от головокружения, мне становилось плохо на горных тропах – так я боялась свалиться в пропасть. Во время прогулок я всегда останавливалась в приютах для туристов и оставляла их одних. Потом у Малапарте начались длительные отношения с Вирджинией Аньелли, матерью Джанни. Это было в 1935 году, когда она осталась вдовой. В 1945 году, в то время, когда она направлялась в Форте-дей-Марми, Вирджиния стала жертвой дорожной катастрофы: ее постигла та же участь, что и ее мужа. Курцио Малапарте посвятил ей свою книгу «Женщина, подобная мне».
Больше гор мне нравилось море. С группой друзей я часто ездила в Остию. А в августе меня приглашала в Венецию сестра тети Веры Квитка[66], вышедшая замуж за посла в Берлине, голландца ван дер Ховена. У них был чудесный дом с большим садом на набережной Сан Бастиан и потрясающий гондольер, который работал исключительно для них. Тетя осталась вдовой, она очень хорошо ко мне относилась, так что каникулы – июль и август – я проводила у нее.
Самыми близкими моими друзьями в Венеции были Брандолини. Особенно Брандо[67], который позже женился на Кристиане Аньелли. Он и его сестра Грациелла были моими друзьями детства. У него был дворец на Канале Гранде. Помню и других братьев: Гуидо, умершего молодым от болезни сердца, и Тиберио. Из той группы запомнился также друг Бони Каносса и аргентинская девушка, которая поселилась в доме поэта Д’Аннунцио. В этом составе мы встречались каждое лето. В августе, вместе с моим другом Беппе Моденезе[68], мы проводили каникулы рядом с кланом Брандо Брандолини. Когда в Венеции открылся кинофестиваль, мы участвовали на празднике его инаугурации, но потом сбежали из-за нашествия народа.
После освобождения Рима площади заполнились контрабандными товарами, их сгружали с грузовиков и конных повозок, раскладывали на листы картона и старых журналов, и продавали в розницу. Черная биржа вышла из подполья. Оливковое масло продавалось уже не в аптекарских пузырьках, хлеб был свежим и хрустящим, и мухи снова закружились над кусками красного мяса, которое перестало быть редкостью. В продовольственных магазинах продукты, однако, оставались очень дорогими: килограмм муки стоил 175 лир, тогда как газета– 50 чентезими. Американцы привезли консервы, какао, медикаменты и доныне неведомый итальянцам товар – жевательную резинку. Денег, однако, было мало, и многие страдали от голода. Больницы были заполнены истощенными людьми. На стенах появлялись огромные надписи: «Хлеба! Хлеба!», а женщины осаждали булочные и даже пытались их грабить.
Война завершилась, и Италия была окончательно освобождена.
Нина возобновила уроки игры на фортепьяно, прерванные в годы войны. В конце года я уже участвовала в показах мод ателье сестер Фонтана. Я представляла первую и последнюю модели. Остальное время я проводила в поиске тканей и создании коллекций одежды. Я сумела привести в наше ателье всех своих подруг и их матерей. Кроме того, я уговорила участвовать вместе со мной в качестве моделей нескольких своих близких подруг: Марлизе Карафа – дочь князя Гераче ди Наполи, очень худую брюнетку, великолепно выступившую на показе (позже она вышла замуж за князя Виндисгретц), Матету (Мария Тереза) и блондинку Джунту, спортивную, с длиннющими ногами (позже она вышла замуж за Фердинандо Матараццо и сейчас живет в Бразилии в Сан-Паулу). Я сказала, что, поскольку им вообще нечего делать весь день, они могли бы мне помочь в новой работе. Профессия манекенщиц тогда считалась зазорной, но мы посмеивались над этим. В ателье мы привлекали многих представителей высшего римского общества и, таким образом, способствовали успеху сестер Фонтана.
Летом 1945 года, когда мне исполнилось 27 лет, я открыла для себя Капри. Я находилась на острове Искья в гостях у моей подруги Эрминии Санкассани, которая приехала туда на каникулы с двумя детьми. Я хорошо знала герцога Риккардо ди Сангро, очаровательного человека и джентльмена старой закалки, когда он был еще полевым адъютантом короля Умберто[69]. У него был сын Джузеппе, примерно моих лет, который позже погиб в автомобильной катастрофе. Были там и его внучки, они хорошо относились ко мне и для меня были как сестры. Именно старый герцог несколько лет спустя представил меня в Париже Жану Кокто и лично сопровождал Коко Шанель при посещении моего ателье. В Риме он жил во дворце Колонна, но у него была еще резиденция в Равелло и дом в Прайано, прямо на берегу моря. Когда я приезжала с друзьями к нему в гости, мы предпочитали всегда оставаться на ночь в домике у моря: это было и по-спартански, и очень весело. Местные рыбаки будили нас ранним утром, приносили свежий улов, после чего мы неслись к воде купаться.
Герцог Риккардо ди Сангро, 1940-е гг.
Герцог Сангро был необычайно спортивный человек, именно он основал знаменитый Корвилия-клуб в Сен-Морисе. У него была прекрасная яхта, та самая, на которой он прибыл на Искью, чтобы отвезти меня на Капри. Остров появился среди моря, как мечта. Волшебство продолжилось и тогда, когда я спустилась на берег. Никогда не забуду ощущения, что я вступила в заколдованный мир, ощущения, которое до сих пор присутствует в моей душе. С тех пор я уже не покидала Капри надолго.
Затем герцог захотел доставить нас в Амальфи, с нами были князь Франческо Русполи и его жена. Но на море начиналось волнение. Моряки не советовали выходить в море, но он отвечал: «Вы не понимаете моря, вы ничего не знаете». И решил действовать самостоятельно. Когда мы достигли мыса Пунта Кампанелла, началось то, чего опасались: молнии, вспышки, гром. Один моряк принес ему одеяло, а я – бутылку виски, поскольку мы видели, что ему холодно, он вымок, устал, но оставался полон решимости не отходить от штурвала. Мы достигли порта в Амальфи в целости и сохранности.
Мона Уильямс фон Бисмарк
С того дня я каждое лето возвращалась на Капри. В первые годы вместе с группой друзей мы снимали небольшой домик около того места, где собирались построить ресторан «Канцоне дель маре». А затем долгие годы я была гостьей американской миллиардерши Моны Уильямс, одной из красивейших женщин мира[70]. Мона вышла замуж за графа Бисмарка и жила на великолепной вилле – со спуском к морю и прекрасным видом на Неаполитанский залив, в том месте, которое до сих пор носит его имя и известно как Фортино. Эта женщина была воплощением целой эпохи, и я до сих пор помню ее поразительные глаза цвета морской волны.
После войны в Риме возобновилось движение общественного транспорта и автомобилей. Появились аристократические «Изотты Фраскини» и «Альфы Ромео» цвета кардинальской мантии, зеленые и черные такси выстраивались перед отелями, тогда как простой народ ездил в грузовичках-автобусах и на велосипедах. В первые месяцы мира в Италии было отпраздновано рекордное число свадеб. Тех, кто возвращался домой, щедро одаривали продуктами и одеждой.