По всеобщему признанию, это был самый роскошный прием, который когда-либо был организован в честь Марии Каллас. По окончании праздника Онассис вновь пригласил супругов Менегини совершить круиз на «Кристине». Баттиста не умел плавать, он не говорил на иностранных языках, страдал от морской болезни: для него такое предприятие казалось наваждением, и он выдвигал различные причины, чтобы отказаться. Но Мария была полна решимости согласиться и сумела убедить мужа. За короткое время Бики подготовила для Марии полный гардероб, соответствующий случаю: 20 предметов всех видов одежды, брюк и купального белья. 22 июля Мария и Баттиста отплыли на «Кристине» вместе с сэром Уинстоном и леди Черчилль, их дочерью Дианой, Умберто Аньелли и его женой и другими гостями. Именно во время этой поездки Мария поняла, что влюблена в Ари, и призналась в этом мужу. В следующем месяце Онассис позвонил мне: «Стоит ли тебе оставаться все лето на Капри? Приезжай с Сильвио в Монте-Карло, а затем мы совершим круиз в Венецию». Мне это казалось совсем ненужным, но Сильвио захотел поехать. Прибыв в Монте-Карло, все мы приняли участие в празднике. На следующий день, когда мы должны были отплыть, Ари сказал мне: «Я не еду с вами, так как у меня есть дела и я не могу их оставить, но я догоню вас скоро на вертолете».
Началось плавание, но Аристотель не появлялся. Каждый день он звонил, чтобы заверить, что скоро вылетает, но и в момент прибытия в Венецию он так и не нагнал нас. Бросив якорь у Сан-Марко, где были пришвартованы многие яхты наших друзей, мы, женщины, сошли на землю, чтобы посетить парикмахерские. К счастью, Тина, жена Ари, решила остаться на «Кристине» и ждать там мужа, который позвонил перед этим, оповестив, что скоро прибудет. Сойдя на берег, мы сразу же увидели крупные газетные снимки Марии Каллас в объятиях Онассиса. Мы решили ничего не говорить Тине и спокойно провести вечер, тем более что на следующий день нам предстояло расстаться: у меня были дела в Милане, а Франческо Альдобрандини с женой отправлялись в гости к Вольпи. На борту был и Ринальдо Эррера, наш друг из Венесуэлы, который ухаживал за Тиной и, возможно, смог бы ее отвлечь. На борту соседней яхты находилась знаменитая журналистка Эльза Максвелл, она открыла газету со статьей о Каллас и Онассисе и громко вслух зачитала ее всем окружающим.
3 сентября Мария и Аристотель были застигнуты во время ужина при свечах в ресторане «Рандеву» в Милане. Их сфотографировали в три часа утра, когда они направлялись в отель «Принчипе ди Савойя». Два дня спустя Мария подтвердила в печати свой окончательный разрыв с мужем. Когда, наконец, Аристотель прибыл, мы окружили его у трапа. Я была рассержена тем, что, убедив меня покинуть Капри, чтобы провести неделю вместе, он испарился. Кроме того, я указала ему на историю с Каллас, а он в ответ всячески пытался преуменьшить значение всей этой шумихи. Франческо Альдобрандини упрекнул его в том, что он некрасиво поступил, оставив нас со своей женой, которая ничего не знала, в то время как сам прохлаждался со знаменитой певицей. Вместо того чтобы почувствовать вину, Ари рассказал нам, что, когда мы отплывали из Монте-Карло, он стоял на балконе как раз вместе с Каллас. Я сказала, что никогда не прощу ему того, что он сделал. Я была очень резка и напомнила, что у него двое сыновей и что люди над ним смеются.
Чтобы смягчить атмосферу, все начали пить, и Ари, возбужденный и явно немного не в себе, предложил поехать с ним и Марией в круиз по Греции. Довольно сухо спросила я, не сошел ли он с ума, но потом успокоилась и отказалась под предлогом, что на следующий день вылетаю самолетом в Милан. Он повторил свою просьбу Сильвио и Франческо, но оба ответили решительным «нет».
В конце сентября меня позвали в Бостон для вручения своего рода «Оскара» за моду – премии «Филинз», международной премии, которую каждый год присуждает самый старинный магазин одежды в США итальянской, французской или американской фирме. До того времени эта премия присуждалась только трем модельерам мирового класса-французам Кристиану Диору и Пьеру Кардену и итальянцу Капуччи. Вместе со мной получили премии Нина Риччи из Франции и Полин Трижер из США. «За двести дней она стала королевой», – гласил заголовок статьи обо мне в журнале «Дженте». «Американцы венчают одну из самых сенсационных женских карьер в области высокой моды. Русская княгиня достигла вершины среди волшебников ножниц менее чем через шесть месяцев после своего дебюта».
Когда объявили о присуждении премии, я была оглушена и почти не верила этому. У меня было много клиентов в США: Тина Онассис, Энн Форд, Мерль Оберон и многие другие. Премия принесла мне огромную массу заказов. Среди многих я решила принять заказ от директора Эн-Би-Си, крупнейшей телестанции Америки, который просил меня приготовить три костюма для Дины Шор: певица должна была появиться в них на своем шоу перед 20 миллионами зрителей. Я подготовила заказ и, когда прибыла в Бостон за премией, лично вручила его Шор.
1960 год в области моды открылся включением двух итальянок в число самых элегантных женщин мира. Вердикт вынесла группа экспертов, состоящая из директоров крупных журналов, критиков, портных, которая ежегодно собирается в Нью-Йорке. Двумя итальянскими синьорами, которые в том году привлекли внимание жюри, были Марелла Аньелли, жена вице-президента ФИАТ, и графиня Консуэло Креспи. Критики высокой моды разделили круг своих интересов на три разные категории: первая касалась «самых элегантных синьор года”, вторая – своего рода «академии постоянных членов высокой моды”, третья относилась к отдельным личностям мира моды – журналистам, портнихам и художникам, которые «одеваются лучше всех».
В 1960 году были отмечены как «самые элегантные женщины мира» десять синьор высшего света. Среди них уже упомянутая Марелла Аньелли вместе с принцессой Грейс из Монако и актрисы Одри Хепберн и Мерль Оберон. А Консуэло Креспи, которая в 1959 году входила в число «десяти», на этот раз вошла в число «постоянных членов» Олимпа высокой моды. Для третьей категории, состоящей из «экспертов моды», которые одевали женщин наиболее элегантно, были избраны Коко Шанель, Симонетта Фабиани и… княгиня Ирина Голицына. Таким образом, я была премирована дважды: сама по себе и косвенно за женщин, которых я одевала.
Майкл Джилеспи, директор «Харви Николс», крупного магазина Лондона, уже заключил со мной контракт на одежду для коктейлей и вечерние платья, те, что я представила клиентам. Он, однако, попросил у меня что-нибудь такое, что можно было бы продать через бутики, на эту мысль его натолкнули костюмы, которые я носила сама. Я уклончиво отвечала, что эти вещи делаю только для себя. Но уступив настойчивости, пригласила его в наш дом и показала свой гардероб. Джилеспи пришел в восторг от костюмов, которым было суждено стать известными под именем пижам-палаццо.
Я делала их из материи, которую закупила, посмотрев в Нью-Йорке театральный спектакль «Король и я», поставленный Юлом Бриннером. Я была очарована костюмами спектакля: чудеснейшие ткани, великолепные цвета, богатые вышивки.
Оказывается, эти ткани были доставлены из Бангкока. После долгих поисков я, наконец, нашла магазин, который на волне успеха этого мюзикла ввозил их, заключив выгоднейшую для себя сделку, – потрясающие ткани, изготовленные вручную. Я купила их столько, что они заполнили несколько баулов. Моего мужа едва не хватил удар, когда он увидел счет. Пришлось уплатить большие суммы и на таможне. Возвратившись в Италию, я сшила только для себя четыре или пять пижам-палаццо. Мои подруги умирали от зависти: «Ах, как они красивы, где ты такое нашла?» Но я темнила с ответом, не желая признаться, что это дело моих рук. Мне всегда хотелось одеваться дома во что-нибудь совершенно отличное от обычного черного костюмчика или от тех платьев, что носили мои подруги. На Капри я носила костюмы от Пуччи, но Эмилио Пуччи тоже носил на Капри свои модели, и получалось, что мы, как какие-нибудь студенты колледжа, одеты на один манер. Вот почему, увидев те необычные ткани, я решила сшить из них одежду только для себя.
Директор «Харви Николс» настаивал, назвал меня глупой за то, что я не хотела реализовать такую идею, и сделал мне выгодное предложение: «Если вы представите в Питти эту модель, я заключу с вами контракт с закрытыми глазами на всю вашу коллекцию». Я решила принять предложение. С помощью Сандро Терраньи, владельца одного из трех текстильных предприятий Комо, я целые дни проводила у ткацких станков, проверяя вес и цвета, изучая узоры. Конечно, я не могла поехать в Бангкок покупать ткани, там употребляют естественные красители, отличные от наших. Что же касается вышивок, я закупала образцы рисунков в Париже и Милане и отдавала их изготавливать. Сумасшедшая работа, но она не утомляла меня, поскольку я испытывала энтузиазм от идеи создать моду, которая может оказаться пригодной для всех случаев жизни – от круиза на яхте до вечера в Сен-Морисе.
Во Флоренции начались вернисажи, и сюда приехали иностранные представители специализированной прессы: Эйлин Диксон, директриса английского журнала «Харпер’с базар», Нэнси Уайт, директриса американского издания того же журнала, Кэрри Доновен из «Нью-Йорк тайме». По этому случаю я и представила то, что получило название пижамы-палаццо. Это был триумф.
Вскоре после моего вернисажа Руди Креспи вступил в контакт с Дианой Вриланд[92], самой знаменитой журналисткой США в области моды, сотрудничавшей с американским изданием журнала «Вог», чтобы она поместила фоторепортаж об этой новинке. Журналистка потребовала, чтобы съемки проводились в римском дворце, причем представлять одежду должны были не манекенщицы, а дамы из высшего общества: такая мода должна была стать любимой одеждой элегантных женщин для приемов в княжеских покоях римских дворцов. Решив таким образом одеть в пижамы моих клиентов и подруг, не говоря уже о себе самой, мы вовлекли в эту затею и жену бразильского посла, прелестную женщину, очень молодую, прекрасно сложенную. Целые часы мы проводили перед фотоаппаратами. Это было