Коллекция, представленная мной в июле 1987 года в отеле «Эксельсиор», была выполнена в русском стиле, мотивы зимы и заснеженной степи, торжественные тона и боярские вышивки, в которых черный цвет контрастирует с красным, бирюзовым, табачными и белыми тонами. Я предложила лисьи шапки квадратной формы, головные уборы из норки на киргизский манер, а также с твердыми козырьками, военного типа, украшенные гроздьями жемчуга.
Чудо, о котором мечталось, наконец сбылось: поступило столь желанное приглашение. Десятилетиями я повторяла: «Никогда я не поеду в Советский Союз туристкой. Я ступлю на эту землю только тогда, когда меня официально пригласят, признав мои профессиональные качества». Итак, мне было предложено провести показ моих моделей в Москве в апреле 1988 года. Вернувшись в Италию уже после поездки, я сказала: «Я увидела ту Россию, о которой мне рассказывала мать, эту очарованную землю».
А началось это так. Джованна Мадзокки решила отметить в Москве свое 60-летие и выпуск первого номера на русском языке итальянского журнала «Домус», посвященного архитектуре и дизайну. Она хотела, в соответствии с новыми советскими вкусами, придать вечеру светский характер и сопроводить свою презентацию зрелищным показом мод. Она посоветовалась с Беппе Моденезе, и тот указал на человека, который, по его мнению, обладал всеми данными для этого, – на княгиню Ирину Голицыну. Пока мы вместе направлялись в «Идеакомо», Беппе рассказал об этой важной инициативе. Я возражала: «Но я никого не знаю в России!» А он отвечал: «Это неважно. Ведь ты отправишься туда работать». У меня не было много времени для размышлений, и я спросила, что думает по этому поводу мой друг Антонио Ратти. Он сразу же пообещал помочь, что придало мне бодрости.
Повторяю, я поклялась себе самой, что возвращусь в Россию, только если представится рабочий повод. Это должен быть своего рода реванш за прошлое, который может смягчить горькие воспоминания о бегстве семьи во времена Октябрьской революции. Но если поразмыслить, это бегство имело свой смысл. Если бы события сложились иначе и не дали бы моей жизни тот оборот, который она получила, возможно, моя фантазия и творческие силы застыли бы на созерцании фамильной геральдики.
Многие годы моей подлинной большой мечтой было вновь увидеть Россию и быть принятой как ее дочь, которая достигла успеха и завоевала уважение и восхищение благодаря своим профессиональным способностям. Именно этого я больше всего желала, храня надежду и тогда, когда надеяться было трудно. Мои друзья постоянно повторяли: «Донна Ирина, ты не умеешь реально смотреть на мир. Как может принять тебя со всеми почестями коммунистическое правительство, если ты являешься дочерью друзей Николая II и женщиной, которая стала знаменитой, поскольку обслуживает амбиции и тщеславие привилегированных людей этой земли?» Законный вопрос, но ответом на него, как и на многие другие необъяснимые явления тех дней, стала гласность в России. Когда меня столь неожиданно спросили, готова ли я показать в Москве свою коллекцию моды, я подумала: «Готова ли я? Готова ли принять в подарок целую корзину изделий Фаберже?» Таково для меня было значение этого приглашения. Осуществление такой мечты было для меня бесценным.
В день отъезда Беппе Моденезе сопровождал меня и Сильвио в аэропорт. Когда наступил момент прощаться, он с широкой улыбкой заявил: «Я решил устроить тебе сюрприз – я тоже еду. Я тебя хорошо знаю, если поедешь одна, то может произойти короткое замыкание. Вот почему я решил изменить свою программу и остаться с тобой хотя бы на один день, а когда пойму, что все идет на лад, отправлюсь в Японию». Я была очень довольна. Присутствие Беппе Моденезе меня всегда успокаивало, а в этом случае помогло преодолеть эмоциональное волнение от первого контакта с моей родиной.
В начале года в своей весенне-летней коллекции я представляла модели, созданные в значительной степени под влиянием фильма Бернардо Бертолуччи «Последний император». Меня привлек Китай и придворные дамы последнего императора, откуда я позаимствовала одежду с поясом-пакетом, широкими плечами и рукавами «а-ля кимоно». Я выбрала шелка, расшитые цветами. На халатах были вышиты оригинальные маленькие Будды, а манекенщицы несли в руках огромные опахала. К уже готовым моделям я добавила другие, подготовленные специально для России.
Мобилизовав всю свою фирму, я отправилась в поездку с парикмахерами, гримерами и большим количеством баулов, а также подарков для русских девушек: чулки, косметика, духи. Я очень волновалась: я возвращалась, чтобы показать свое творчество, в котором отразилось и мое происхождение. Русский народ хотел возвратить себе всю свою историю, он жаждал узнать то, что скрывали от него за 70 лет обскурантизма. Мне был оказан блестящий прием: имя моей семьи, живой участницы истории, волнует сердца русских. Я показывала свои коллекции во всех частях мира, но успех, ожидавший меня в России, был поистине исключительным. Каждый вечер в киноконцертном зале «Россия» мне устраивали овацию 2500 зрителей.
Когда я увидела этот огромный зал, третий по величине в Москве, известный своими большими концертами, я лишилась дара речи и почувствовала робость, на этот раз речь шла не о дефиле среди небольшой группки присутствующих, а о настоящем и подлинном спектакле. Гостиница, где я остановилась, находилась в двух шагах от зала. Она тоже была огромной. Там шесть тысяч номеров и каждый этаж похож на другой. Там легко было заблудиться. В каждом углу коридора сидели женщины, которые следили за порядком и выдавали ключи от комнаты, так что не надо было обращаться к портье. Разумеется, это был и способ наблюдать за гостями. Звонить в Италию было трудно.
Если маленькой я отвергала для себя русский мир и даже его язык, то в России обнаружила, как только ступила на эту землю, что правильно говорю, хотя, мне кажется, моя речь более аристократична и элегантна, нежели сегодняшний русский язык, но это естественно, я ведь учила язык по грамматике начала века. Мама так добивалась, чтобы я выучила русский и, как никогда, я вспоминала ее с благодарностью.
Я приехала в гостиницу, и ко мне поспешил организатор, желая представить манекенщиц. Когда я их увидела, то сразу поняла, что мне нужны другие и надо вызвать девушек из Италии. С этим человеком мы начали спорить с самого начала. Он, например, приходил в ярость от того, что я привезла столько всяких сувениров и дарила их советским девушкам.
У девушек ничего не было, они носили джинсы, были растрепаны, косметика отсутствовала, их вообще трудно было принять за манекенщиц. Когда же их одели, загримировали, причесали, они с удивлением оглядывали друг друга и себя в зеркале. Русские манекенщицы были менее искушены, чем итальянки, но столь же красивы и сообразительны, они все схватывали на лету и действовали с таким энтузиазмом, что у меня сердце таяло от нежности. В конце концов, я решила выбрать 8 итальянок и 14 русских для представления 80 моделей, составлявших весенне-летнюю коллекцию.
Вскоре я поняла, что у русских девушек есть свой стиль. Они выступали элегантно, излучали грацию и были впечатляюще естественны. Я привезла много шуб и туник, они так их представляли, словно носили всю жизнь. Мы не сделали ни одной репетиции, но все прошло без сучка и задоринки, и результаты были поразительными. Местная газета назвала мою моду изысканной, но реалистичной и удобной. После вернисажа потянулась вереница вечеров, обедов, тостов. Организатор этих вечеров однажды поднял бокал и предложил: «Мы пьем за Россию аристократическую и за Россию народную».
Ради этого стоило ждать всю жизнь. В первый вечер, когда показ еще не начинался, я свалилась со сцены – настолько была взволнована. В финале представления я вышла лишь затем, чтобы поприветствовать публику, услышала аплодисменты, а потом не помню ничего. На второй день я набралась храбрости и все организовала получше. В зале была и толпа молодежи, они все время аплодировали и просили автографы. Меня поразил такой энтузиазм, я этого не ожидала. Молодые люди знали обо мне, потому что в школе они познакомились и с историей семьи Голицыных.
Появились первые фоторепортажи, прошли телеинтервью. За съемками я следила лично. Когда мы выходили для показа на Красную площадь, приходилось пошевеливаться: одевать девушек, готовить их. По программе намечалось провести четыре сеанса показов, но затем из-за большого числа заявок их стало пять. Было продано более десяти тысяч билетов, а деньги, собранные Раисой Горбачевой, в тот момент работавшей в Фонде культуры, были переданы на благотворительные нужды. С тех пор я стала желанной гостьей для Раисы, которая всегда уделяла большое внимание всему, что способствовало развитию культуры в ее стране. По случаю своего визита в Рим она пригласила меня в посольство, чтобы выразить признательность, и просила чаще приезжать в Россию.
В те дни у меня не было много времени, чтобы посмотреть Москву, поскольку все отнимали встречи и интервью, но я не могла не посетить Кремль. Я приехала туда на черной «чайке» – машине, на которой разъезжают известные политики, и поставила свою подпись в книге для знатных гостей. Свою благодарность я записала с бьющимся сердцем, боясь ошибиться кириллицей.
Я особенно хотела обнять своего кузена Андрея Голицына, сейчас он занимается вопросами дворянского движения. Мы никогда не встречались, но иногда разговаривали по телефону. Я даже не знала, как он выглядит. Мы встретились вне гостиницы, поскольку ему не разрешили войти. Андрей познакомил меня с женой. Ее, как и меня, звали Ириной, и дочкой десяти лет. Ирина была артисткой театра, но оставила работу, чтобы помогать мужу. Андрей повел меня посмотреть Донской монастырь, где я увидела памятник человеку, удивительно похожему на моего отца, растрогавший меня до слез. Были мы и около большой больницы, построенной по желанию нашего предка, где до сих пор на фасаде виден герб нашей семьи.
Это были десять незабываемых дней, дней мечты, без сомнения, самых важных в карьере, которую я избрала. Конечно, как создатель мод я испытала немало моментов удовлетворения, я одевала самых красивых и влиятельных женщин, но здесь поистине было нечто иное. В России меня поразил