в и спортивных меховых изделий, и, наконец, от линии плащей и жакетов для женщин до изделий из фарфора для Ричарда Джинори. Я создала один из наборов посуды, вдохновляясь декоративными мотивами своей столовой, воспроизвела в уменьшенном виде трельяж, разумеется, более легкий, с золотистыми бордюрами и росписью малахитовым и бирюзовым тонами. Одну пьемонтскую фирму я попросила изготовить посуду по тем образцам, которыми владела моя семья, часть из них была представлена фирмой Ступиниджи на выставке предметов искусства из коллекций Эрмитажа. Первоначально было 220 предметов особой ценности, подаренных царю одной из наших прародительниц, но впоследствии многое из коллекции было утрачено. Самое удивительное, что посуда была создана туринскими мастерами, работавшими по серебру, под руководством француза Бушерона.
Наконец, после истории с тюрьмой я могла заняться новой квартирой. Мне всегда нравилось больше находиться дома, чем вести светскую жизнь, участвовать в праздниках или посещать рестораны. Мне нравится принимать друзей у себя. Джада Русполи сочла необходимым, чтобы общество «Ксинес» располагало в Риме комнатой для «живого» показа, в которой лучше гляделись бы мои изделия, предназначенные для домашнего отдыха.
Естественно, я перенесла туда самые дорогие для меня вещи. Моя студия в миниатюре теперь напоминает ту, в которой мы жили с мужем в доме на площади Испании, с русской мебелью в стиле ампир. Я все время видела ее около себя и захотела, чтобы она сопровождала меня и на новом месте. В салон я переместила и часть «зимнего сада», который в свое время проектировал архитектор Ренцо Монджардино.
Коллекция, которую я представила в январе 1991 года, была вдохновлена Африкой: пятна, геометрические узоры, никаких цветов – лишь тропические листья на тканях для основных моделей. Одежда, чем-то напоминающая одеяния племен пустыни Сахары, с четырьмя карманами для сафари, оттенков коричневого цвета: от какао до ореха, от меда до нефти и пижама-палаццо в элегантной версии, очень прозрачная.
Через несколько дней после показа, по случаю православного Рождества, я была приглашена в Петербург, где приняла участие в телемарафоне, организованном ЮНЕСКО в Кировском театре, с участием независимой телекомпании «Нева-TB» и других. Целью манифестации был сбор средств, чтобы помочь возвратить городу его былую красоту. «Экспедицию» организовала «АТЕР Модены», которая занимается театральным обменом, при деятельном участии синьоры Бертани. Вместе с Голицыной были, естественно, Джада Русполи с сыном, Паола Арнальди, адвокат Фарэ и моя «премьерша» Армена, которая до сих пор близка мне.
Петербург был и остался столичным городом, его отличает трогательная красота, к которой я чувствую свою причастность. Это моя последняя любовь. Но часто последняя любовь именно та, которую ты искал всю жизнь, и в ней уже находишь далекое эхо твоего голоса. В памяти моих родителей и, возможно, родителей моих родителей остался образ города, возведенного у воды. Этот город Достоевский называет «самым абстрактным и придуманным на земном шаре». Эта столь неуловимая, мистическая и заколдованная северная метрополия живет в сердце каждого русского. Я пронесла образ города в себе и в те годы, когда принимавшие меня города были шумными, красочными и оглушительными центрами западного мира, и даже тогда, когда отрицала, что желаю возвратиться в мою страну и сравнить мои детские фантазии с реальностью.
В Петербурге я представила десять вечерних моделей, отобранных среди моих последних коллекций. Их показали десять красивейших русских манекенщиц под звуки музыки из произведений Отторино Респиги: его музыка была для меня символом верности Риму, которому я никогда не изменяла. Вместе с тем этот композитор представляет для меня также и связь с моей страной: он был первой скрипкой в петербургском театре и учеником Николая Римского-Корсакова.
Местному музею моды я подарила одну из своих ценных пижам-палаццо, изготовленную из черного шелка, вышитую драгоценными камнями и бриллиантами, дополненную большим капюшоном. Другие три экземпляра этой одежды выставлены в Метрополитен-музее в Нью-Йорке, в музее Виктории и Альберта в Лондоне и в парижском Лувре.
В этой большой манифестации приняли участие многие видные представители Италии, в том числе Пиппо Баудо и Катя Ричарелли, Чечилия Гасдиа, Джанкарло Менотти и Тициана Фаббричини. Выступили более 1000 артистов, и для нужд города была собрана значительная сумма. В фойе театра простые граждане опускали свои дары в большой кувшин. Были приняты и помещены в большую мраморную вазу крупные чеки американских и европейских фирм, что фиксировали телекамеры, в то время как ведущий громко объявлял имя жертвователя.
Это был замечательный опыт, хотя он и потребовал немало хлопот. В течение недели я почти не выходила из театра: танцмейстер обучал манекенщиц двигаться под музыку, приходили журналисты за интервью. Поездку я совершала с группой «Венецианский карнавал», эти симпатичнейшие и неутомимые люди беспрерывно танцевали и пели. В любом случае поездка была захватывающей. В Москву мы прилетели на самолете ночью во время сильного снегопада, а в Петербург отправились на поезде. Здесь к нам начали приставать какие-то личности, навязывая свое «купи-продай», а охранники в поезде не хотели и пальцем пошевелить. Сперва я охраняла баулы с одеждой, буквально сидя на них, а потом потребовала, чтобы весь багаж перенесли в мое купе, тем не менее всю ночь я не сомкнула глаз.
Гостиница в Петербурге была прекрасной, современной, находилась прямо у Финского залива. В театре, в котором мы выступали, из партера убрали все стулья, и представления происходили на этом пространстве. Номера длились 15–20 минут. Стояла совершенно особая атмосфера. Мне предоставили право выбора моделей. Предусматривался и показ костюма, который я должна была подарить музею, но я не хотела, чтобы его представляла обычная манекенщица, и попросила сделать это мою милейшую подругу Клаудию Русполи, она сопровождала в России сестру Джаду. Клаудия, правда, пришла в замешательство, заметив, что ей одной будет это затруднительно сделать, и мы ей нашли партнера, красавца-блондина, но у него не было смокинга. К счастью, блондин был такого же роста, что и адвокат Фарэ. Последовал, с взаимного согласия, быстрый обмен одеждой. Адвокат Фарэ был поплотнее и немного замешкался, решая проблему с узкими для него брюками, но мы прикрыли их довольно просторным пиджаком русского пошива. В момент, когда все было готово, я приготовила мою кинокамеру, чтобы заснять вечер, но меня позвали, чтобы взять еще одно интервью. Когда я начала отвечать на вопросы, я вдруг увидела на огромном экране фотографии, снятые в моем доме русскими фотографами, они сделали их перед нашим отъездом из Рима. Еще раз интервью помешало мне насладиться показом мод, а я умирала от желания увидеть, как все происходило.
Потом мэр Собчак пригласил меня в свою ложу, и мы долго беседовали. Он говорил, что Петербург – это одно, а Россия – другое. Думаю, он не ошибался. Петербург – это мечта, это самый красивый город, в котором я когда-либо была. Когда я вышла из театра, была глубокая ночь, но это был и праздник нашего Рождества. Несмотря на усталость, Клаудия и я пошли в церковь на праздничную службу, которая длилась всю ночь. Чудесное пение, невероятная атмосфера. Там присутствовал глава Русской церкви и огромное количество людей.
Возвращение в Италию было забавным, за эти дни мы все сдружились. В самолете я сделала много снимков, в том числе и очень смешной, на котором Пиппо Баудо и Катя Ричарелли спят, полуобнявшись. Если бы сегодня мне довелось жить в Петербурге, я была бы счастливейшим человеком. Не только оттого, что мое пребывание совпало с действительно особым моментом: и Рождество, и дни открытых отношений и большой надежды. Для меня Петербург – самый прекрасный город мира, по которому можно бродить без малейшего риска и в два часа ночи. Единственный город, с которым он может сравниться, – Венеция, но их масштабы различны. Очевидно, мое русское происхождение побуждает меня предпочесть Петербург за его общее величие, за чудесные дворцы, сооруженные у воды.
В Петербурге жена и дочь моего кузена Джорджа, крестной матерью которой я являюсь, создали библиотеку, в которой собраны все публикации, касающиеся семьи Голицыных[110]. Джордж жил в Англии, он умер от инфаркта, идя по площади Итон-сквер. Он обладал неподдельным очарованием, прекрасно играл на гитаре, и когда приезжал в Рим, его все хотели видеть еще и по этой причине. Джордж был очень привязан к королевской семье Великобритании[111]. Во время войны он служил в Уэльсской гвардии и был другом лорда Маунтбеттена[112]. Потом нашел работу в компании «Рэнк ксерокс», и однажды руководство фирмы направило его в Россию для участия в выставке. Прибыв в Москву, он сразу же разыскал дом, в котором родился: там теперь в каждой комнате кто-то живет[113]. Он влюбился в свое отечество, бросил «Рэнк ксерокс» и взялся организовывать небольшие туристические группы определенного интеллектуального и культурного уровня для поездок в Россию[114]. Когда я приехала в Москву впервые, все меня спрашивали: «А вы не родственница Джорджа?» Кроме того, что я его родственница[115], я еще и крестная мать его дочери Кати, теперь она занимается этой библиотекой. Я попрошу Джаду, чтобы после моей смерти и мои книги попали в эту библиотеку[116].
В мае 1992 года меня пригласили в Москву на вторую выставку «Вера Брианца уорлд», которую организовала предпринимательская фирма «Вера Брианца». Она проходила на московской ярмарке в современном павильоне в 8 тысяч квадратных метров, свои изделия представили здесь 167 итальянских предприятий. Выставка была отчасти ответом на возросший спрос продукции «мейд ин Итали» со стороны русского рынка. Как всегда, я очутилась там почти случайно. Племянник адвоката Джакомо Корио – президент Ассоциации «Вера Брианца» – человек, влюбленный в Россию, он еще читал курс по банковскому делу в Московском университете, так вот он по телефону попросил меня дать интервью. У меня не было времени встречаться, поскольку я уезжала в Комо. Там мне предстояло выбрать ткани у моего друга Ратти. Как я говорила, для меня ткань всегда была основой основ, я готова была проводить часы, поглаживая складки на образцах, лаская шелка, атлас и бархат. Если мне приходит в голову идея, но я не нахожу для нее подходящей ткани, я еще раз убеждаюсь, насколько ценно сотрудничество между стилистом и текстильщиком. Отсюда и моя большая дружба с фирмой Ратти.