"Велес приходил?"
"Да-а-а" – ответил ей волхв, вновь стоящий в белоснежных одеждах.
"Я чуть не утонула" – пожаловалась Ольга.
"Щедрым будет к тебе Велес. Радуйся, чадо!"
Помощник подал Добромиру небольшой мешочек, он "зачерпнул" и большими жменями осыпал девушку зерном. Привыкшая к разным чудесам после его действий, Ольга напряглась, но ничего не произошло. Так же сияло осеннее солнышко, и кучерявились на небе белые облака, пели птички в березовой роще. Она расслабилась и упустила момент, когда у волхва появилось в руках веретено. Обычный женский инструмент. Обычный пушистый клочек с одной стороны, спряденная тонкая нить с другой.
"Веретено! Макоши!" – прошептала, прозрев Ольга.
А веретено в руках волхва закрутилось, да так умело, что запело: сначала тонко, едва слышно, напоминая печальный звук, совсем как плачет травинка, когда ее пропускаешь между губ. А Волхв крутил дальше, и полился звук, оглушая, словно тысячи быков собрались на поляне и одновременно подали голос, протяжный, мощный, настолько живой и сильный, что он пригнул тонкие стволы священной березовой рощи, вынудил зрителей упасть на колени в страхе и восхищении. Из ниоткуда, буквально из воздушного пространства возникло облако, которое быстро преобразовалось в контуры женщины с головным убором из двух симметрично расположенных крутых рогов.
"Макоши! Мать всего! Наша Великая Мать!" – склонился Добромир.
А Ольга во "все глаза" рассматривала богиню, но не испытывала страха, толи уже натерпелась, толи… Нет, не так, от Макоши пульсирующими волнами исходило настоящее близкое и родное, как от матери, хоть и брови ее сошлись на переносице, да взгляд суров, но тепла-то, того потаенного, что всегда исходит от матерей даже когда они сердятся на детей, ругают их, было несказанно больше… И девушка это ощутила, поняла.
Облако с богиней развеялось, а над ухом Ольги раздался голос волхва.
– Решила, какое имя берешь, чадо?
"Как он так быстро и близко очутился?"
Она кивнула.
– Ольга.
– Хорошо, чадо, да будет так! – Добромир подошел к помощникам и прошептал им ответ девушки. Они встали с трех сторон от колоды, сомкнули руки над головой Ольги и пошли по кругу, шепча заклинания. Сделав три круга, мужчины опустили руки, а у Добромира опять появился нож. Ольга на миг занервничала: позиция неудобная – стоит коленями на колоде… Но тут же одернула себя: "Спокойно, даже если перережет горло, это будет всего лишь очень болезненный и неприятный миг, но я попаду домой!"
Только Добромир поднес нож не к горлу, а к темечку, взял прядь и ловко резанул. Девушка разочарованно и одновременно облегченно выдохнула – если и убьют, то не в этот раз. Волхв же подошел к кострищу и кинул в него волосы, они вспыхнули, превратились в тонкую струйку дыма, которая взвилась к небу.
Все трое волхвов взялись за руки над головой Ольги и продолжили обряд, постоянно упоминая богов, трижды произнеся:
– Нарицаемо тебе – Ольха!
"Ольха? Все же не Ольга! Другое, пусть чуть, пусть и похожее. Может не все еще потеряно? Другая я, другое и имя, иная судьба!"
– Носи его с честью и достоинством! – провозгласил Добромир.
Теперь ей позволили встать. Волхв-помощник завалил колоду и покатил, подталкивая ногой к границам очерченного круга. А Добромир вынул нож, что был воткнут в землю перед началом обряда, принял от подошедшей Любавы сверток и вернулся к Ольге. Это оказалась та самая длинная рубашка, что она сшила "во сне". Девушка быстро натянула ее и стащила штаны. Добромир же подпоясал девушку кожаной лентой, украшенной бляшками и подвесками.
– Топчи прошлое, Ольха! С ним уйдет все злое в твоей жизни!
Ольха потопталась на рубашке и штанах и сошла на траву. Волхв несколько раз взмахнул топором, ловко рубя ткань, зацепил орудием вещи девушки и кинул их в костер, куда бросал прядь ее волос. Едва они занялись огнем, Добромир аккуратно поддел их топором и вынес за очерченный круг. Там они и догорели, превратившись в пепел, который подхватил ветерок и разметал в пространстве.
– Принимаешь ли ты имя, с чистым сердцем входишь ли в семью?
– Да, – тихо ответила Ольга.
– Вот треба, Ольха, поблагодари предков, – Добромир протянул ей ковш. В деревянной емкости плавно колыхалась золотого цвета пахучая жидкость. Это был мед. Ольха подошла и вылила его в огонь. Любава протянула ей веретено, в глиняной плошке творог и молоко. Их девушка возложила у ног идолов, что олицетворяли богов, с которыми ее познакомил волхв. Затем ей дали большой узкий ковш, его Ольха взяла обеими руками – братина была тяжела – полна до краев пенистой жидкости.
– Обноси, Ольха, гостей, потчуй! Священным напитком, священными узами-нитями скрепи родство свое!
Потчевание затянулось: гостей собралось много, и каждый произносил слова напутствия, пожелания, восхваления, славил девушку. Пришлось Любаве и волхвам-помощникам Добромира помогать, одна бы она и до ночи не управилась.
Последним братину принял Добромир.
– Смотри, запоминай, Ольха! Много тебе сказали – а ты благодарила, принимала. Слова твои Чур слышал! Огонь принял и видел, Земля приняла, а Вода вобрала, Ветер-Ветерок по миру разнес, всем рассказал! Все слова твои услышали и запомнили! Гляди, не отступи, не измени клятвам и словам своим, ибо ответ теперь будешь держать перед народом своим! – волхв стукнул посохом, неведомо откуда взявшимся, что не удивляло уже Ольгу, и отпил от братины, – Пей, Ольха, и иди в мир!
Ольха приняла чашу и пригубила. Братину тут же забрал помощник Добромира, а он сам взял девушку за руку, вторую руку волхва взяла Любава, так же протянув свободную тому гостю, кто стоял ближе к ней. Люди брались за руки, образовав живую цепочку.
– Ступай! – подтолкнул к выходу из круга Добромир.
И Ольха сделала первые шаги.
ЧАСТЬ II
Глава 8
Утренние лучи солнца разбудили Ольгу, вынудили подняться и выйти на высокий порог дома, в котором она теперь жила. Ей нравилось его расположение – можно было присесть на крыльцо и смотреть на поле, что начиналось сразу за небольшим тыном, огораживающим двор, и только вдалеке синела узкой полоской стена сосен. Эта особенность приглянулась девушке и была ею оценена: шум селения почти не беспокоил, как и высокие стены забора, взмывшие к небу толстые стволы густого непроходимого леса. На поле вдали паслись коровы, а рядом, чуть правее располагалось стрельбище. Ежедневно там занимались "богатырицы", начинали с рассвета и уходили, когда смеркалось. Голоса женщин, их разговоры иногда доносились обрывками фраз. Поначалу Ольга мучительно пыталась "вписать в контекст" незнакомые слова, постепенно необходимость отпала – словно внутри головы что-то щелкнуло и не стало незнакомых слов.
– Что кручинишься, Ольха? Аль обдумываешь дорогу к матушке? – застал ее врасплох Добромир.
– Не хочу в Киев, – спокойно ответила Ольга, которая понимала, что ее могут опознать как самозванку, а в столице чужая женщина, не мама… К тому же, не просто так волхв обзывал ее ромейкой – настоящая княжна, скорее всего, владеет греческим и латынью, а с этими предметами у Ольги была "напряженка" – учила, зубрила, но говорить явно не сможет, если вновь "что-то не щелкнет" в голове. Нет уж, лучше, пока есть возможность, она останется здесь.
– Ну, никто не гонит, – миролюбиво согласился Добромир, присаживаясь на непонятно откуда взявшуюся чурку приличного размера, – Отчего тогда смотришь грустно, княжну не коровы должны интересовать.
Ольга откинула прядь волос и перевела взгляд на гостя, не спеша отвечать.
"Вот же пристал, как в голове ночевал!"
– Поделись, может чего и подскажу, – продолжал Добромир.
– Не нашла я себя, волхв, чужая и чужое все, – призналась девушка, – Мысли вьются, а сложить не могу. Что делать мне не знаю.
Теперь уж Добромир не спешил отвечать, устремил взгляд на стрельбище, где уже упражнялись поляницы, долго наблюдал за ними. Ольга уж думала – забыл о ней, когда наконец-то услышала ответ.
– Так ты и не ищешь себя, упала на это крыльцо и как камень мхом обросла. Никуда не ходишь. Ни с кем не говоришь. Скоро зима, мох снег присыплет, мысли вглубь уйдут, а сердце окаменеет. Ты шаг сделала и думала мир закрутится вокруг тебя? У каждого свой путь, кому-то одного шага хватает, а кому-то долгонько топать и пыль дорожную поднимать. Так и ты, не стой на месте, иди к людям. Не хочешь к матери возвращаться, нет тоски по ней, иди вон к поляницам, они знаниями поделятся, ты что подскажешь, из далеких же стран прибыла. Так, глядишь и начало тропинки твоей вытаптываться начнет.
– А кто они, поляницы твои? Целые дни на поле стреляют…
– Хм… – усмехнулся Добромир, – Думаешь, ничему тебя не научат? То днем стреляют, служба у них такая, а есть еще вечер, ночь. Ты ж не видала и не слышала, что поляницы в это время делают?
– Нет, но думаю, ночью спят, – улыбка сама собой появилась на губах Ольги, да и как-то настроение от общения немного улучшилось.
– Ну так кто мешает тебе с Любавой поговорить? Она старшая у поляниц, служительниц Матери. Лучше нее никто не расскажет. Глядишь, освоишься, захочешь, если Макоши позволит, станешь поляницей.
– Служители Макоши? – Ольга грустно вздохнула, посетовав на отсутствие "фундаментальных" знаний о богине, книг по старославянским реалиям и статей в инете много читала, но информации было не просто мало, ее катастрофически не хватало. Да и как верить? Может все это придумано из-за недостатка материалов и артефактов.
– Конечно, только от Макоши зависит, сможешь стать поляницей или нет. Лучше с Любавой пообщайся, – Добромир встал, чурки рядом с ним не оказалось. Ольга моргнула, нет, не почудилось – дворик был пуст.
– Пора мне домой, Ольха. Загостился. Обживайся.
Девушка вздрогнула – ее наставник уходит и оставляет одну! Как же так?! Она дернулась за ним вслед, но волхв умел ходить быстро – вот-вот его прямая с гордой осанкой фигура исчезнет за углом соседского дома. И Ольга опустилась на крыльцо. Уходит? Ну и пусть! Он ведь все ей сказал. Нужно встать и идти искать Любаву, заводить ненужные разговоры и выслушивать в ответ пустые слова.