тя. Утверждали, что Борис Годунов после этого плакал. Надежды рушились на глазах, и медики опускали глаза на вопрос: «Поправится ли Иоганн?» Практически никто не сомневался уже, что выздоровления не предвидится. Так и случилось – 28 октября датский принц отдал Богу душу в Москве.
И снова нашелся повод упрекнуть Бориса: царь-де слишком убивается по «какому-то латинянину». Разумеется, такое суждение могло исходить только от людей, крайне далеких от власти. Приближенные Годунова понимали причину его настоящего горя: он практически достиг амбициозной цели для своей дочери, почти обезопасил свою династию, но все разрушилось в последнюю минуту.
О перевозке тела в Данию речи не шло – слишком долго. Принца Иоганна предали земле в Немецкой слободе. На родину незадачливый жених вернулся только тридцать пять лет спустя: по специальной договоренности, которую заключили между собой его брат, Кристиан IV, и новый государь, Михаил Федорович Романов.
В Дании подозревали, что Иоганна могли отравить противники его брака с Ксенией, точно такой же версии придерживалась и его сестра, королева Англии Анна Датская. Но проверить эту гипотезу довольно сложно – дело в том, что переданные в Копенгаген останки могли и не принадлежать принцу. Его могила была разграблена поляками, и нет стопроцентной уверенности, что найденные в 1637 году кости – это все, что осталось от жениха Ксении Годуновой.
Интересно, что свита принца оставалась в Москве вплоть до июня 1603 года. Некоторые из дворян пожелали остаться служить царю Борису, и среди них был Матвей Киутсен. Известно, что щедрый государь пожаловал ему поместье, чин ротмистра и поставил руководить двумя сотнями всадников.
А Ксения? А она снова стала желанной невестой. Переговоры велись в двух направлениях: датчанам было предложено найти среди своей родни другого принца (это устроило бы и короля, и царя), попутно велись переговоры с грузинским царевичем. Но колесо истории снова завертелось и подминало под себя всех причастных… Пока обсуждались женихи царевны Ксении, положение царя Бориса ухудшалось. Со всех сторон шли вести о приближении поляков во главе с «царем Дмитрием». Не было точных данных о числе войска, но его называли огромным. Опасаясь, что справиться с этим в одиночку не получится, Борис даже направлял письмо о помощи в Швецию… Но подготовить оборону, собрать силы царь не успел. Его не стало 15 апреля 1605 года. Версий его смерти выдвигали несколько: от яда, который он принял добровольно, до апоплексического удара.
Федор – юноша пятнадцати лет – должен был стать следующим государем, как сын Бориса Годунова. Но продержался на троне полтора месяца и даже не успел короноваться.
А 10 июня 1605 года стало самым страшным днем в жизни Ксении Годуновой. Объявившийся самозванец, называвший себя царем Дмитрием, сыном Ивана Грозного, вплотную приблизился к столице. Сначала Федор, Ксения и их мать, царица Мария Григорьевна, были просто арестованы. Боярин Богдан Бельский, брат Марии и дядя молодого царя, объявил, что лично спас Дмитрия в Угличе. Но Лжедмитрий все равно не доверял ему – по причине родственных связей с Годуновыми. Поэтому-то Бельский недолго держал Москву и был заменен на Василия Голицына. Убийство царской семьи Лжедмитрий поставил главным условием своего вхождения в столицу.
Они ворвались в покои Федора – Иван Богданов, Голицын, Мосальский… Сын царя Бориса вступил с ними в схватку, но силы были неравны. Федора убили на глазах Ксении, убита была и царица Мария. Упавшую без чувств царевну Ксению отвезли в дом Василия Мосальского. Ее было велено оставить в живых.
Дальнейшая судьба царевны Ксении, которая так и не успела выйти замуж за иноземного принца, трагична – Лжедмитрий подвергал ее насилию.
«Девицу сущу, – писал князь Иван Катырев-Ростовский, – срамотне счиниша над нею и девство ее блудом оскверниша»[51].
Пять месяцев Ксения Годунова провела возле Лжедмитрия в качестве наложницы. Говорили, что самозванец планировал жениться на ней, если бы его избранницу, Марину Мнишек, вдруг не приняли в качестве царицы. Католичка, иноземка, она была чужой в Москве. И любви в народе не вызывала… Но и обесчещенная Ксения уже не могла взойти на престол подле Лжедмитрия – времена Владимира и Рогнеды прошли.
Самозванцу рекомендовали избавиться от его трофея, и к этому мнению Лжедмитрий все-таки прислушался. В том же 1605 году несчастная царевна была пострижена в монахини под именем Ольга. Утверждали, будто бы Ксения родила в обители ребенка. Но эта версия не находит подтверждения в источниках.
Ксения провела в своем первом монастыре чуть больше года. После воцарения Василия Шуйского, когда тот решил торжественно захоронить останки Годуновых, Ксения-Ольга присутствовала на погребении своих близких. Печально шла она за гробами своих отца, матери и брата. А затем выбрала в качестве места жительства Подсосенский монастырь, где познакомилась с другой женщиной, чью жизнь разрушили жестокость и политические интриги, – с ливонской королевой Марией Старицкой. Той самой, которую лишили трона Годуновы. Какая ирония судьбы!
Им обеим выпало перенести еще немало – при наступлении поляков они умудрились сбежать в Троице-Сергиеву лавру. Когда опасность миновала, Мария и Ксения переехали в Новодевичий монастырь, но вскоре в обитель вторглись казаки, обокравшие их «донага», как пишет «Новый летописец».
При Романовых Ксения еще дважды переезжала, а окончила свой земной путь 30 августа 1622 года. Перед смертью она просила дать ей возможность упокоиться рядом с семьей: матерью, отцом и братом. И эту просьбу Михаил Романов выполнил.
Итак, вихрем пронеслись четырнадцать лет войн, голода, бунтов, переворотов и напрасных надежд. Впереди была новая веха, взлет новой династии и новые царевны. Только в XVII столетии их редко делали предметом торга. Они оставались запертыми в теремах.
Глава 6. Девушки без женихов
– Вы куда, бояре, ездили?
– Да уж мы с города на город,
Да уж мы с волости на волость.
Да уж мы с терема на терем.
– Да уж вы что чуяли-видели?
– Уж мы чуяли, мы и видели
Красну девку в высоком терему.
– Да уж вы что с собой не взяли[52]?
Их называли «непетое волосье», а еще добавляли: «Поповой собаки, отставного солдата да старой девки злее нет». Издревле на Руси с подозрением относились к девушкам, не вышедшим замуж.
Активно сватать обычно начинали с четырнадцати-пятнадцати лет. К двадцати годам редкая девица оставалась «на выданье». В некоторых селах существовал обряд посвящения во взрослую жизнь, когда молодую красавицу возили с песнями по улицам да приговаривали: «Поспела!» А потом складывали в сундуки кукол, наряжали дочь в новую рубашку и длинную юбку, а затем заплетали волосы в косу. С этого момента вся округа была осведомлена – семья готова принимать сватов. У них в доме – невеста.
Просидела долго в девках – «заневестилась». «Ваша-то невеста – прокисла!» – могли сказать родителям такой девушки «добрые» соседи. И шутили на все лады. Та, что в возрасте за двадцать еще не свила своего гнезда, считалась «перестарком», «браковкой», «домовухой». В каждой губернии было свое (и не одно!) обидное прозвище. Считалось, что, если замуж никто не позвал, значит, или девица лютого нрава, или здоровьем слаба, или на репутации ее какое-то заметное пятно. Раз не едут сваты, значит, причина есть! Семья неохотно держала в доме старую деву. А вот русские царевны XVII века были обречены «вековать» как раз по решению собственных родных.
Борис Годунов не случайно искал женихов для своей дочери за пределами государства – каждое знатное семейство, приближающееся к трону, создавало потенциальную угрозу. А один боярский клан был тесно связан с другим или несколькими. Возвышение одной из фамилий вызывало недовольство остальных. Да и алчность «приобщившихся к власти» обычно не имела границ. Так что новая династия, воцарившаяся на троне в 1612 году, была готова учитывать ошибки прошлого.
Еще свежа была память о том, как правила Елена Глинская и как сама же отправила в казематы собственную родню. Опять-таки, по причине их чрезмерного рвения в политических вопросах. Женитьба Ивана Грозного на Анастасии Захарьиной-Юрьевой вызвала негодование у князей. Семен Лобанов-Ростовский прямо говорил, что «у боярина взял… рабу свою». И подчеркивал: «Великих родов государь бесчестит». То есть привел в палаты, увенчал венцом не высокородную принцессу или княжну, а девицу положением невысокого.
Оказавшись царской и великокняжеской родней, последовательно получали преимущества над другими (правда, иногда за этим следовала опала) семьи Собакиных, Сабуровых, Васильчиковых… Да и сами Годуновы расправили плечи, когда представительница их династии, Ирина, стала женой сына царя Ивана Грозного. Отдавать царевен в жены русским боярам и князьям – значило возвысить эти семьи. А кроме того, они не были ровней. Царская дочь всегда стоит выше любого местного князя.
У первого царя из династии Романовых было две жены: Мария Долгорукова и Евдокия Стрешнева. Мария не успела родить ребенка, она заболела на следующий день после свадьбы и вскоре умерла. А вот Евдокия Лукьяновна, представительница далеко не самой знатной фамилии, оказалась весьма плодовитой. С 1627 по 1639 год она родила десятерых детей.
Из них – семь девочек. Царевны Пелагея, Марфа, Софья и Евдокия умерли во младенчестве. А вот Ирина, Анна и Татьяна выросли и вполне могли выйти замуж. Но брачные планы на их счет не осуществились. Известно, что проект замужества готовили только для старшей из них, для Ирины. Но об этом мы поговорим чуть позже.
В двух браках следующего государя, Алексея Михайловича, тоже появилось на свет немало девочек: Евдокия, Анна, Марфа, Софья, Екатерина, Мария, Феодосия, Евдокия-младшая, Наталья и Феодосия. Скольким из них удалось пойти под венец? Ни одной. Девушки без женихов.