К празднику или без особого повода царевны заказывали для своих покоев иконы. У каждой с малолетства была собственная мерная икона с изображением святой, в честь которой названа девочка, и размер которой… соответствовал росту новорожденной. Впоследствии царевны могли самостоятельно заказывать изображения святых, и в этом особенно отличились Екатерина и Татьяна Алексеевны – у них икон оказалось больше, чем у других. Заказчицы могли особенно отмечать, что должно располагаться помимо собственно святого лика. А когда в 1685 году построили каменные покои для царевен, то каждая решила украсить их фресками. Тематика была преимущественно библейской. Хотя имелись и «ландшафтные» росписи, и изображения цветов и трав.
Часто «терема» и традицию хранить дочерей от посторонних глаз связывают с татаро-монгольским нашествием. Дескать, в ту пору слишком часто увозили жен и девиц без разбора, и потому следовало держать их взаперти. На всякий случай. На самом деле не все так просто. Вопросы безопасности играли роль на определенном временном отрезке (во второй трети XVII века, например, такой надобности уже не было, но именно на него пришелся пик «теремного» затворничества), и все же глубинные причины появления терема в жизни русских знатных женщин надо искать совсем в другом.
Начнем с того, что с принятием христианства на Руси появилось и монашество. Еще сестры Владимира Мономаха – Янка и Мария – будучи девицами, «покинули бренный мир». В монастыре завершился земной путь и другой их сестры, Евпраксии. Выбор такого жребия считался идеальным, он был примером для других. Благочестие всегда почиталось русскими князьями, а высокородные женщины подавали другим пример. Монашеский постриг приняла дочь Мономаха, Марица. Чуть позже – дочь витебского князя, Ефросиния Полоцкая, а потом и ее сестры, Звенислава и Гордислава. Инокинями стали первая жена Ивана Калиты, Елена, и жена Дмитрия Донского, и жена Симеона Гордого… Продолжать можно очень долго. Совершенно обычным было явление, описанное в летописи:
«Княгиня же Василиса, много плакавше по князе своем, пребысть вдовою 4 лета, пострижена бысть, и наречено имя ей Феодора… Раздавала все именье свое церквам и монастырям, а слуги свои и рабы распустила на свободу».
Терем – с его закрытостью от посторонних глаз – точно «монастырь в миру». Там тоже следовали определенным порядкам, сторонились от чужого взора.
В «Домострое» описывались правила жизнеустройства, которые вполне можно считать монашескими:
«По вся дни утре, встав, Богу молитися, и отпети в заутрени и часы, а в неделю и в праздник – молебен. В вечере отпети вечерня, навечерница и полунощница, с молчанием, и со вниманием, и с молитвою и поклоны».
Выходя замуж и начиная жить своим домом, женщина попадала в зависимость от супруга и от целого перечня представлений о том, как должно себя вести. Быть скромной, послушной, заботливой, не тратить время на пустые разговоры (болтливость в житейских повестях особенно отмечалась как одна из главных негативных женских черт), трудиться для семьи и детей и неустанно заботиться о своей репутации и облике. Семья самой девушки мало вмешивалась в ее взрослую жизнь, ибо «дочь – отрезанный ломоть». Чем не сходство с монастырской обителью? «Терем» условный, таким образом, начал складываться задолго до XVII века. И «пришел» он вовсе не от татаро-монгольского нашествия, а из самой что ни на есть Византии.
Сам уклад жизни, определенные традиции и обстоятельства кирпичик по кирпичику возводили вокруг женщины тот самый терем. А в XVII столетии он оказался не столько способом сохранить старые традиции, подчеркнуть благочестие и патриархальный уклад семьи, сколько архаичным инструментом для сдерживания новой живой силы. Царевнам из первых двух поколений рода Романовых критически не повезло, что их взросление и становление пришлось на период, когда династия еще не окрепла. Если бы воцарению Михаила Романова не предшествовала Смута с ее кровавыми реками, то не было бы надобности держать практически в плену молодых здоровых женщин.
И вышли бы замуж и Екатерина, и Татьяна, и Софья. Оказались бы в своих теремах, поучая дочерей, как следует себя держать… Но история распорядилась иначе. Впрочем, была в этой семье одна голубка, которая едва не выпорхнула на волю. Свататься к ней приезжал заморский королевич, и дело было практически слажено. Вот она – Ирина Михайловна Романова. Невеста, которой не хватило совсем чуть-чуть, чтобы навсегда покинуть свой постылый терем.
Глава 7. Без пяти минут принцесса
Девочка родилась 22 апреля 1627 года и весьма разочаровала отца: государю Михаилу Федоровичу, первому из Романовых, уже перевалило за тридцать. И он отчаянно желал получить наследника.
Брачные дела у этого царя складывались с большими затруднениями – еще в 1616 году на традиционном смотре невест он выбрал себе подругу по сердцу. «Лицом пригожая, телом изобильная» Мария Хлопова могла стать его женой, и ее даже поселили в царском тереме, но… с девушкой внезапно приключилась беда.
«Рвало и ломало нутри и опухоль была, а была ей блевота не вдруг, сперва было дни с три и с четыре, да перестало, а после того спустя с неделю опять начала блевать».
Хворую красавицу признали непригодной к браку. Ближайшее окружение категорично заявило царю – или девица не сможет понести, или скончается в любой момент. Решено было отослать девушку, хотя Михаил Федорович искренне горевал о ней. А дальше – целая детективная история. Марию поначалу отправили в Тобольск, затем перевезли в Нижний Новгород, и государь исправно получал сведения о ней. Тянулись месяцы, Хлопова была жива. Из всего выходило, что девушка… совершенно здорова! И прогнали ее совершенно напрасно!
Но только в сентябре 1623 года состоялся подробнейший опрос «всех причастных»: собрали князя Романова и Черкасского, Шереметева и доктора Бильса. Последний, иноверец, лично осматривал Марию и делал выводы о ее состоянии. И вот семь лет спустя Бильс дрожащим голосом подтвердил, что «болезнь была невеликая». Выходило, что царя намеренно ввели в заблуждение? И сделано это было по веленью окольничего Михаила Салтыкова, ненавидящего Хлоповых и вхожего в ближний круг государя?
Призвали к ответу и исповедника девицы: замечал ли он, что Мария Хлопова страдает от какой хвори? На что был получен категорический ответ: «Нет, ничего подобного!» Здоровая и крепкая, к чадородию вполне пригодная. Расспрашивали и саму Марию, которая подробно разъяснила: «Пока жила у отца и у бабки, совершенно здорова была. А как очутилась в тереме, почувствовала боль и началась рвота». – «Отравили», – шептались во дворце.
Михаил воспрял духом: он помнил о ней все эти годы и не женился, хотя на этом настаивала мать. Салтыковы были с позором высланы, а для Марии царь передал триста рублей на обустройство. Казалось бы, все должно было двигаться к свадьбе, но кандидатуру Хлоповой не принимала мать царя, инокиня Марфа. Спустя неделю после опалы Салтыковых она заставила сына написать отцу Марии, что свадьбы нет и не будет. Союз, столь желанный для Михаила Федоровича, теперь был под запретом навсегда.
Марфа хотела для сына блестящего брака. Ранее шли переговоры о племяннице датского короля, но, когда стало ясно, что союз не сложится, подыскала для Михаила другую невесту. Марию Долгорукову из черниговских Рюриковичей. Свадьбу сыграли в сентябре 1624 года, а вскоре молодой царь был уже вдов. Новоиспеченная супруга заболела еще во время торжества… И снова насмешка судьбы: то, в чем подозревали неповинную Хлопову, из-за чего потеряли столько времени, бумерангом вернулось к государю.
И снова повезли воеводы и бояре своих дочерей к царскому двору, и затем последовал новый смотр невест… Евдокия Лукьяновна Стрешнева стала первой из шестидесяти претенденток. Не родовита, как Долгорукова, не так красива, как Хлопова, но следовало поспешить: царь уже не юноша. На этот раз решили беречь девушку как зеницу ока. Терем стал для Евдокии еще более закрытым, чем бывало прежде. Во дворец ее привезли лишь за три дня до торжества, да и свадьбу сыграли тихо, не по-царски. «Счастье любит тишину?»
Ему был нужен сын. Не отличаясь крепким здоровьем, царь Михаил иногда с трудом передвигался. А в 1627 году такая печаль – дочка! Девочку назвали Ириной. Вероятнее всего, это имя «позаимствовали» у родной тетки царя, Ирины Никитичны. Крестины состоялись летом, причем церемонию провел сам патриарх Филарет. С той поры царевну поселили на женской половине дворца, как велел обычай, окружили ее мамками и няньками, которые обучали малышку рукоделию. А мать что ни год была тяжела: в 1628 году родила еще одну девочку, Пелагею, и лишь в 1629-м – долгожданного наследника, царевича Алексея Михайловича.
Нам мало что известно о ранних годах Ирины. Сохранились летописные свидетельства, что в конце 1628-го она присутствовала на богомольном выходе матери и бабушки, молившихся о благополучном разрешении от бремени царицы Евдокии. Что в марте следующего года царица потребовала принести к себе в палаты икону Антипия Великого, которого считали чудесным врачевателем зубной боли. У царевны с криком и слезами резались зубки, поэтому сердобольная мать заказала молебен да пожаловала храму 2 рубля.
Как и все девочки ее положения, Ирина была обучена грамоте. А в возрасте тринадцати лет «поспела». Стала невестой. Но откуда ждать сватов? Интерес царя Михаила простирался в Данию, где его собственные матримониальные планы ранее не реализовались. В качестве возможного жениха рассматривали принца Вальдемара Кристиана Шлезвиг-Гольштейнского.
…Каждая встреча этого мальчика с матерью оставляла у него глубокую душевную рану. Он не знал, когда снова сможет увидеть ее. Вальдемар был сыном короля Кристиана IV и его второй морганатической – то есть не равной по статусу – супруги, Кристины Мунк. У этой пары родились десять детей, но отношения между мужем и женой были подточены ревностью и подозрением. Дело закончилось грандиозным скандалом в 1628 году, перед праздником Мортенсафтен. Пока вся Дания жарила гусей, Кристину Мунк посадили под домашний арест, а через полтора года заставили ее уехать из столицы в одно из дальних поместий. Королевские дети оставались во дворце, под присмотром новой пассии короля Кристиана IV. А та, беззастенчиво пользуясь своей властью, то разрешала матери встретиться с малышами, то налагала на это категорический запрет.