я 27-го сапожному мастеру от желтых сафьяновых сапогов за 5 алтын царевна Ирина Михайловна пожаловала карлице Манке».
А для царицы Марии Ильиничны, первой супруги брата, она заказала атласную шапку, украшенную мелким жемчугом, золоченой канителью, яхонтами, изумрудами и золотым же плетением. Столь дорогой подарок, который к тому же требовал большого мастерства от исполнителя, был свидетельством ее глубокого уважения.
Теремная жизнь царевны, которая была без пяти минут принцессой, завершилась в 1679 году. За несколько лет до этого она крестила одного из младших своих племянников, Петра. Кто мог сказать тогда, что ребенок, которого от трона отделяют несколько братьев, станет государем, да еще и повысит свой статус до имперского!
Глава 8. День за днем
Ларцы и шкатулки были открыты, гребни и ленты рассыпаны по столу: поутру «убирались» девицы тщательно. У взрослых царевен в покоях имелись белильница, румянница, ароматница, чашечки со снадобьями для укрепления волос и, конечно, зеркала. Пока дочери государя приводили себя в порядок, поблизости дежурила дворовая девка с опахалом из страусиных перьев. Летом так спасались от жары. Царевна Ирина Михайловна, например, имела в своем распоряжении целых два опахала, а в 1686 году для царевен заказали еще четыре штуки – но только атласных, с золотом и драгоценными камнями.
Белиться и румяниться, как мы помним, на Руси любили. Но если краску для лица заказывали и привозили из немецких земель, то помаду и духи изготавливали в царской аптеке. Флаконы для ароматной воды делали из серебра, золота или кости. У царевны Софьи в распоряжении была «шкатула из благоуханного дерева с зеркалом», как раз для хранения духов.
Когда с туалетом было покончено, царевен звали в моленную комнату – там уже дожидалась царица и серчала на дочерей, если они задерживались.
В моленной комнате иногда бывало тесно: царица и царевны, а еще прислужницы и ближние боярыни. Поутру все собирались для совершения домовного правила. Священники и дьяки приезжали читать службу, а государыня с дочерями находилась поблизости, но за шелковым занавесом. Для них устраивали особенное место, куда входить посторонним строго запрещалось.
Это не означало, что женская половина царского дворца не могла выехать в церковь, – такое происходило довольно часто. Однако намеренно передвигались так, чтобы как можно меньше посторонних даже мельком могли разглядеть жену государя или его дочерей. Августин Мейерберг, австрийский дипломат, описывал свои впечатления об этих выездах:
«Из тысячи придворных едва ли найдется один, который может похвалиться, чтобы видел царицу или кого-либо из сестер и дочерей государя. Даже врач не мог их видеть. Когда однажды по случаю болезни царицы необходимо было призвать врача, то, прежде чем его ввели к ней в комнату, завесили плотно все окна, чтобы ничего не было видно… А когда надо было пощупать пульс у больной, то руку ее окутали тонким покровом, дабы медик не мог коснуться тела… Царица и царевны выезжают в каретах или в санях, всегда плотно со всех сторон закрытых. В церковь они выходят по особой галерее, со всех сторон закрытой…
Русские так благоговеют перед царицей, что не смеют на нее смотреть… Когда царское величество садится в карету или выходит из нее, то они падают ниц на землю…
Ни для кого не проходила даром даже нечаянная встреча с царицею: тотчас начинались розыски и допросы, не было ли злого умысла. 26 апреля случилась какая-то встреча стольников с экипажем царицы, ехавшей на богомолье в Вознесенский монастырь… Началось дело, розыск и допросы».
Каждый день поутру читалось поучительное слово из «Златоуста», а после свершения «утреннего правила» наступал черед обедни в одной из домовых церквей. Впрочем, далеко не всегда – плохое самочувствие, хлопоты с детьми освобождали цариц от этого. В полном соответствии с «Домостроем», где прямо указано, что жены и домочадцы могут ходить к вечерни, заутрени или обедни «по рассуждению». То есть когда появляется такая возможность.
Повседневные выходы – будь то посещение церкви или же перемещения внутри дворца – обставлялись предельно просто. Лишь на праздники или особые торжества надевали дорогую одежду и брали с собой множество сопровождающих. Увидать царицу в короне или царевен с венцами на головах удавалось нечасто. А тем, кто не имел доступа во внутренние покои государыни, – и подавно. Адам Олеарий описывал, как возвращалась с богомолья жена русского царя: в предельно закрытой повозке, а за ней и вокруг нее ехали тридцать шесть прислужниц в алых нарядах и белых шляпах, причем все – верхом. Иногда экипаж царицы сопровождали боярские дети и мужчины из числа приближенных.
Чтобы понять, как много возле царицы по обыкновению бывало людей, рассмотрим выезд в Вознесенский монастырь Евдокии Стрешневой, второй жены царя Михаила Федоровича. 17 февраля 1626 года она отправилась в обитель на санях, и напротив нее сидели вдова князя Федора Мстиславского и жена Ивана Никитича Романова. За ней, тоже в санях, ехали вдова Ивана Ивановича Годунова, жена князя Ивана Черкасского, жена Федора Шереметева, жена князя Юрия Сулешева, жена князя Бориса Лыкова, вдова Ивана Стрешнева, затем мать царицы, вдова князя Пронского и боярыня Заболоцкая. И это не считая обычных прислужниц и боярских детей.
Выезды по монастырям совершали и ради благодеяний, и для поминовения усопших, и для молитв. Особенно когда болели дети. В таких случаях свита увеличивалась едва ли не вдвое – с няньками, помощницами, с дополнительной охраной… При себе держали деньги и угощения, поскольку принято было кормить нищих у монастырей. Милостыню раздавали порой весьма щедро. На Рождество 1659 года царь Алексей Михайлович подал по рублю восьмидесяти босякам. Большая сумма для того времени. А когда не стало его первой супруги, то на помин ее души не только заказывал молебны в храмах, но и просил «весь люд» о ней молиться. Чтобы Марию Ильиничну вспоминали в молитвах простые люди, им тоже во время царских выездов подавали от государя деньги.
Если дети сопровождали царицу в поездках, то у них, в точности как и у наших современников, возникал соблазн попробовать лакомство или купить новую игрушку. Расходные расписки XVII века сохранили немало записей об этом: царевнам и царевичам покупали по пути то сладости, то яблоки, то орехи. Свистульки, маленькие игрушки и куклы тоже есть в перечне покупок. Что ж, обычные малыши, пусть и царского рода! А иногда угощения детям приносили местные жители, оповещенные, что в такой-то час пожалует царское семейство. Самые незамысловатые дары – от пряников до кваса – принимались с большим уважением, и за каждый гостинец дарителю обязательно подавали несколько монет.
Важный значимый праздник – как Рождество или Пасха – всегда был днем больших приемов. Тогда к царице мог приехать патриарх, чтобы вместе с ней и царевнами возносить молитвы. По такому случаю обменивались и подарками. Но это поутру. А к обеду и позднее съезжались бояре, ближние и думные люди. Гостей принимали в Золотой палате царицы, но дочери Алексея Михайловича при этом не присутствовали.
Только сыновьям – и то с определенного возраста – позволялось выйти. Например, появление царевича Алексея Алексеевича на Пасху состоялось в 1668 году. Наследник престола, которому, впрочем, не суждено было править[54], стоял подле отца.
Подтверждение этому мы видим в мемуарах Якоба Рейтенфельса, который отмечал, что дети государя «живут во внутренних помещениях дворца, куда никто не смеет проникнуть, кроме лиц, на попечении которых они находятся… Наружу они выходят не иначе как после того, как удалят всех, могущих попасть им навстречу». Память о царевиче Дмитрии, то ли убитом, то ли случайно заколовшемся, была еще свежа.
В большие праздники царицыну половину – ту часть, которая предназначалась для приемов, – могли посетить и родственники-мужчины, а также близкие к государю бояре. В Прощеное воскресенье 1675 года у Натальи Кирилловны Нарышкиной, второй жены государя Алексея Михайловича, побывали в гостях отец, думный дворянин Лопухин с братьями и казначей.
По случаю торжества жизнь в тереме становилась веселее, суетнее, шумливей. Приезжали боярыни, подносили государыне и ее дочерям перепечи – открытые пироги с начинкой. Если появлялся царь, то мог и одарить присутствующих небольшим подношением – например, яйцом на Пасху. На Святой неделе царица и царевна были заняты почти постоянно: принимали не только знатных гостей, но и всех дворовых. Сохранились записи, что царевна Ирина Михайловна (та самая, что была без пяти минут принцессой) в 1675-м впускала и приказчиков, и старост, и крестьян. И не только выслушивала их, но и угощала.
Накрывались обильные столы, хотя в основное время трапезы бывали намного проще. Тогда могли «сидеть без мест», то есть где пришлось. Но, конечно, в непосредственной близости от царицы располагались только самые близкие родственницы. Чаще всего столы накрывали уже в не раз упомянутой Золотой палате, и, если в обычное время блюда подавали боярыни, то в день торжества – слуги-мужчины. Поблизости от царицы могли усадить духовника или другого священника. А вот что касается государя, то он в день торжеств обедал в кругу бояр. По заведенному порядку праздновали по отдельности.
Ну а к вечеру все расходились по своим покоям. У царевичей и царевен в хоромах имелись ковры, зеркала (особенно ценились турецкие) и часы, а еще поставцы – шкафы с полками, где можно было хранить особенно дорогие предметы. Чаще всего – книги, подарки, «предметы интерьера». Так, Ирина Михайловна была обладательницей изящной статуэтки, изображающей золотого змея с яхонтовыми глазами. В ее поставце стоял и кораблик на колесах, и серебряные кубки, и чарка, принадлежащая Марфе Ивановне, матери первого государя из рода Романовых. А у Алексея Михайловича, в бытность его царевичем, поставец был занят драгоценными игрушками: серебряным слоном, лошадкой из того же металла и маленькими статуэтками воинов. Некоторые царские дети держали у себя маленькие ларцы с золотыми иноземными монетами – коллекционировали их, обменивались друг с другом. А еще для хранения вещей использовали скрыни – комоды. Так, у царевны Екатерины Алексеевны имелась скрыня с шестью ящиками. У царевны Софьи имелся шкаф с дюжиной выдвижных ящиков. Кроме того, у нее были собственные книгохранительницы – как мы помним, эта дочь царя Алексея Михайловича имела большой интерес к наукам.