Но едва царь Федор захворал, как Нарышкины начали съезжаться в Москву. Софья проводила часы у постели больного брата, когда ей приходили тревожные вести – вокруг Натальи Кирилловны уже сплотились Одоевские и Урусовы, Куракины и Долгорукие, Репнин и Шереметевы…
Она выглядела очень решительной – Наталья Нарышкина. По всей видимости, в момент смерти Федора Алексеевича вдовая царица чувствовала за собой силу. 27 апреля 1682 года, в обход царевича Иоанна, она ненадолго получила регентство при малолетнем Петре. Патриарх на крыльце громко спрашивал: «Кого желаем видеть царем?», и раздались выкрики: «Петра!» И одним из первых указов стало… возвращение Артамона Матвеева. А царевнам все еще не хватало смелости и уверенности, чтобы развернуть ситуацию на благо себе.
Добавим к этому обычай: теремные красавицы не выходили на люди, не брали власть в свои руки… Им следовало противостоять не только внешним силам, но и собственным привычкам. Из всех сестер только Софья идеально подходила на роль лидера, да ее и привыкли видеть там, где женщины обычно не появлялись. За время болезни брата она неоднократно получала возможность разговаривать с его боярами. Неожиданно она повела себя и в день погребения царя.
Обычно за гробом русского правителя XVII века не следовали все его дети. Когда хоронили царя Алексея Михайловича, все домочадцы оставались во дворце, за исключением царицы Натальи Кирилловны и наследника Федора. В свое время так же оплакивали в покоях свою мать, Марью Ильиничну, ее дети. Провожать царицу выехали лишь государь и старший наследник. Но за гробом Федора Алексеевича… уверенно вышла царевна Софья. Вдовствующая царица, пятнадцатилетняя вдова Федора и царевич Петр были на этой церемонии самыми ожидаемыми лицами. На Софью же смотрели с удивлением и даже раздражением. Наталья Кирилловна получила очень четкий сигнал – падчерица не станет сдаваться. Не готовая к такому повороту событий, Нарышкина ушла вместе с сыном, не дожидаясь окончания отпевания.
Это проявление слабости нехорошо обернулось для Натальи Кирилловны. Недостойное поведение – говорили об этом только так – стало причиной возмущения всей женской половины дворца. Вдовой царице немедленно выслали свои «поучения» сестры государя Алексея Михайловича, старшие царевны Анна и Татьяна. Высказано было и недовольство поведением брата. Петр был обязан остаться у гроба Федора, пока священники не закончили читать молитвы.
В XVII веке очень важным было не только неукоснительное соблюдение правил, но и внешняя, обрядовая сторона жизни. Софья держалась безукоризненно, хотя и не должна была находиться на отпевании брата. Она не только достояла до конца (вместе с юной царицей Марфой Апраксиной), но и громко, надрывно плакала при погребении Федора. В «Истории России» Соловьева приводятся такие слова:
«Остались мы круглыми сиротами, нет у нас заступника; брата нашего Ивана на царство не выбрали… Умилосердитесь над нами, сиротами! Если в чем провинились… отпустите нас в чужие земли, к королям христианским».
Погребальный «плач» был частым явлением на похоронах. Но в исполнении царевны он явно звучал непривычно. А спустя короткое время по городу поползли слухи, что Иван Нарышкин, брат Натальи Кирилловны, запросто приходит в царский дворец и даже примеряется к царским регалиями. Уверяли, будто Нарышкины запустили руку в казну и что всячески притесняют дочерей Алексея Михайловича от Марии Милославской… Эти умело запущенные «стрелы» возмущали горожан и стрельцов. И авторство сплетен принадлежало, разумеется, сестрам-царевнам.
Не забудем: на женскую половину были вхожи родственницы и знатные женщины, «приезжие боярыни». Рассказы о том, что творят Нарышкины, передавались из уст в уста и быстро распространялись. Софья, уже открыто появлявшаяся за пределами терема, и сама вносила лепту в это дело: формировался образ жадных, способных на все родственников вдовой царицы. Их следовало отстранить от трона, чтобы править от имени Петра. Еще лучше, если от имени Иоанна и Петра. Немаловажную роль сыграл в этом и боярин Милославский, родственник царевен. Его главная забота касалась настроений стрельцов – настоящей вооруженной силы, которая могла сделать решительный выпад против Нарышкиных.
Добавим к этому, что царевна резко воспротивилась и венчанию на царство Петра. Партия Нарышкиных торопила события, однако Софья, по словам Фуа де ла Невилля: «Высказала ее (мысль. – Прим. авт.) публично. И как патриарх и бояре не представляли ей всю неспособность Ивана… Продолжала стоять на своем».
Артамон Матвеев считал, что в те апрельские дни 1682 года у Софьи еще не было планов на регентство. И ее противостояние с Нарышкиными было продиктовано не стремлением к власти, а попыткой защититься. На протяжении шести лет родня Натальи Кирилловны терпела унижения, и, пододвинувшись к трону столь близко, наверняка попыталась бы взять реванш. Для Софьи было критически важным защитить себя, сестер и брата. «Запасные наследники» долго не живут, как мы помним по истории все того же царевича Дмитрия.
Все неизбежно шло к развязке. На протяжении только шестнадцати дней Наталья Кирилловна и ее родственники властвовали в Москве – получали новые назначения, раздавали милости. 11 мая вернулся Артамон Матвеев. Пружина негодования сжималась. А 15-го числа начался переворот, когда вооруженные стрельцы пришли ко дворцу и потребовали выдать им Нарышкиных и их приспешников.
Остановить их попросту не успели. Отданный приказ «Закрыть ворота!» прозвучал в ту пору, когда стрельцы уже подходили к Красному крыльцу.
Была у этого выступления и еще одна предыстория – стрельцы выражали недовольство задержкой жалованья. Теперь же их умело подстрекали Иван Милославский – дядя царевны, его сын и племянник, Петр Толстой[55]. Поутру они примчались в стрелецкую слободу с вестью об убийстве (или попытке убийства) царевича Иоанна. Рассказывали, что сына царя Алексея Михайловича задушили подушками. Повод для восстания нашелся. Сметая все на своем пути, стрельцы и солдаты Бутырского полка вошли в Кремль.
Наталья Кирилловна с сыном выбежала на Красное крыльцо. Матвеев, изрядно перепуганный происходящим, разумно предложил предъявить царевича Ивана – как живое доказательство, что все обвинения против них – ложные. Ивана вывели почти тотчас же за царицей, вышел на крыльцо и патриарх.
Матвеев появился чуть позже, вышел и князь Долгоруков.
Стрельцы попали в неловкое положение – их возмущение было лишено каких-либо оснований. Однако многие продолжали требовать выдачи Нарышкиных и Матвеева. И вот здесь была совершена главная ошибка: князь Михаил Долгоруков, вместо того чтобы успокоить возбужденную толпу, вызвал у нее еще большую ярость. Он обвинил стрельцов в воровстве и самоуправстве. После этого прозвучали угрозы расправиться с непослушными. На это ему ответили просто – князь был сброшен с крыльца теми, против кого он поднял голос. А вот далее ситуация стала и вовсе неуправляемой – убит был Артамон Матвеев, стрельцы проникли внутрь дворца и закололи еще нескольких человек[56], включая брата Натальи Кирилловны, князя Ромодановского, и боярина Языкова. Во время этой «Варфоломеевской ночи по-русски» спастись удалось еще одному представителю клана Нарышкиных – Ивану, – который, точно гугенот Ла Моль[57], укрылся в покоях царицы.
Стрельцы полностью завладели дворцом. Вся охрана была перебита и заменена на новую. В городе продолжался розыск тех, кто симпатизировал Нарышкиным, а вскоре стало известно и про местонахождение Ивана.
Наталья Кирилловна была поставлена в сложное положение – от нее требовали выдачи брата. Давление оказывали все обитатели дворца, включая Софью. Понимая, что в противном случае она сама может стать жертвой, равно как и другие обитатели дворца, вдовствующая царица предала брата.
«Вывели его, – записал Андрей Матвеев, сын Артамона, – из Кремля за Спасские ворота на Красную площадь. И тут, по своему жестокосердию, на копья выше себя подняв кверху и вниз опустя, руки и ноги и голову ему отсекли, а тело с криком на мелкие части рассекли и с грязью смешали».
Стрельцы еще несколько дней бесчинствовали в Москве – лютой смерти предали отца Михаила Долгорукого, восьмидесятилетнего князя, были убиты два немецких лекаря, давно врачевавшие Романовых. А затем стрельцы предъявили свое требование: власти задолжали им немало денег, которые было необходимо уплатить в кратчайший срок. И тут снова на передний план вышла Софья. Именно она вела переговоры и убедила стрельцов, что деньги они получат. Это был торг, чистое лукавство, поскольку казна была практически пуста. Чтобы удовлетворить запросы зарвавшихся стрельцов, царевна Софья приказала изыскивать деньги «где угодно». В том числе предполагалось возможным переплавлять серебряную посуду.
И вмешательство Софьи определило дальнейшие события – стрельцы высказали пожелание, чтобы на троне оказался не один лишь Петр, а еще Иоанн. Причем за Иоанном признавалось старшинство (что было вполне справедливо – Иоанн родился в 1666 году, Петр – в 1672-м, и на протяжении нескольких столетий власть уже передавалась от отца к старшему сыну). Известно, что Иоанн на это ответил: «Желанием, чтобы быть первым царем, он не желает, но в том буди воля Божия, и что Бог восхощет, то и сотворит».
И вот за всем за этим многие исследователи видят… руку Софьи. Целый ряд русских историков уверен, что властная и умная царевна могла срежиссировать Стрелецкий бунт. Звучала такая же точка зрения и за рубежом. Милославский и Хованские, по мнению австрийского дипломата Иоганна Корба, сыграли свою роль, но «первая скрипка» досталась Софье.
«Междоусобицы, питаемые женским честолюбием, – писал он, – ожесточили стороны друг против друга… Произошли жестокая резня, грабеж и разбой… Приписывают коварным козням царевны Софьи столь великие несчастия».