Старшинство Ивана выдвигало вперед Милославских и царевну Софью вместе с ними. Именно она, а не Наталья Кирилловна, становилась при мальчиках регентшей. Дееспособная и взрослая, хотя и не мать обоим… На этом первая часть спектакля завершалась. Уже 25 июня в Успенском соборе двух царевичей – Петра и Иоанна – венчали на царство.
Теперь, когда жизнь входила в привычное мирное русло, со стрельцов могли спросить о том, что они натворили с 15 по 18 мая. Поэтому они принесли правительнице Софье челобитную, свой «охранный документ», где все содеянное считалось совершенным во благо государства. Выдвинули они и свои требования об отставке некоторых лиц. Было и еще одно: поставить на Красной площади особый столб, где было бы указано, кто и за что был убит во времена бунта. Ибо каждый, чья кровь пролилась в ту пору, был, по мнению стрельцов, злодеем и супостатом. Затем появилось новое пожелание: переименоваться в надворную пехоту с повышением жалованья. И снова Софья согласилась. У нее просто не было выхода.
Царевна вела переговоры самостоятельно, открыто, демонстрируя, что новый порядок утвердился: фактически отныне она – главная в семье. Произведены были и новые назначения, в том числе определили и начальника Стрелецкого наказа – князя Ивана Хованского. В тот момент он казался правительнице крайне надежным человеком.
Но Хованский явно считал себя не просто стрелецким начальником, но и главной опорой государства. Вел он себя дерзко, уверял царевну Софью, что без него Москва утонет в крови. А еще поддержал возврат к прежним церковным обрядам. В царствование Алексея Михайловича произошли важные перемены, буквально расколовшие общество: произошло обновление церкви, в результате чего часть народа приняла нововведения, а часть осталась верна «старым порядкам». Их называли старообрядцами, и они охотно проповедовали свои идеи среди стрельцов.
Это была опасная затея. Нестабильные стрельцы, узнавшие вкус крови и почувствовавшие свою власть. Плюс крайне лояльный ко всем их идеям князь Хованский. А теперь еще добавились старообрядцы… Софья не могла пойти на попятный. Требование устроить открытое обсуждение церкви на Красной площади она поддержать не могла – толпа легко управляема. Против был и патриарх. В конце концов, решили пойти на компромисс: диспут будет, но в Грановитой палате. Туда нельзя собрать слишком много народа. Софья настаивала, что будет присутствовать. А заодно ее сестры и тетки. На площади им появиться было бы невозможно…
Действо назначили на 5 июля. Патриарх Иоаким говорил от лица православной церкви, а Никита Пустовят – за старообрядцев. Как и ожидалось, никакого компромисса достичь не смогли. Визави просто обменивались обвинениями, а затем разошлись в разные стороны. И снова Софья выступила вперед: она была уязвлена как правительница, которую вынудили принять неприятное ей решение, и как верующая, считавшая свою точку зрения единственно правильной.
«Хорошо ли таким мужикам-невеждам к нам с бунтом приходить? – закричала она в сторону стрельцов. – Вы нашими слугами зоветесь: зачем же таким невеждам попускаете? Если мы должны быть в таком порабощении, то царям и нам здесь больше жить нельзя… Пойдем в другие города и возвестим народу о непослушании и разорении».
Она рисковала – памятуя о майских событиях. Она бросала вызов. Могли ли стрельцы подняться против нее, которую сами же назвали законной регентшей? Трудно сказать. Римские легионеры не раз свергали своих императоров, а в Османской империи такую же роль брали на себя янычары. Стрельцы продемонстрировали, какой разрушительной силой они обладают. И в то же время Софья была багрянородной царевной, дочерью государя. Расправа над Нарышкиными не затрагивала царскую кровь – они роднились с правителями только через Наталью Кирилловну. Поэтому Софья вполне могла говорить уверенно. Хотя не исключено, что в глубине души и она могла трепетать.
В словах царевны была еще и скрытая угроза. Она прямо говорила, что может оставить Москву. В этом случае стрельцы становились бы мятежниками, и Софья могла поднять войска против них. Кровавая бойня мая 1682 года показалась бы детской игрушкой по сравнению с тем, какая война могла разгореться. И стрельцы приняли сторону Софьи во второй раз. Они же убили Никиту Пустовята под предлогом, что старообрядцы разжигали рознь и злоумышляли против государей.
Софья быстро училась. Она понимала, что мало кому может доверять. В течение последующих недель она готовила настоящее бегство и осуществила его 19 августа. Тогда вся царская семья выехала к Донскому монастырю, чтобы участвовать в крестном ходе, но спешно поменяла маршрут. Софья, ее сестры и тетки, два молодых царя – Иван и Петр, – а также вдова царя Федора и Наталья Кирилловна направились к Коломенскому, где особенно любил бывать царь Алексей Михайлович. Недолго пробыв в этой загородной резиденции, все Романовы направились к Троице-Сергиевому монастырю. Вскоре к ним присоединились слуги и ближние бояре.
Князь Хованский почувствовал неладное. Если Софья покидала Москву, значит, она была готова выполнить свою угрозу – искать опору за пределами столицы. Он помчался к ней вместе с сыном, и по дороге был арестован. Хованский был предан смерти немедленно. Теперь стрельцы потеряли своего начальника.
Софья оставалась в пределах монастыря, хотя стрельцы неоднократно просили ее вернуться. Ситуация накалялась. Высокомерный тон, с которым прежде диктовали царевне условия, был забыт. Софья дождалась самого удобного момента, чтобы помиловать стрельцов, но казнила Алексея Юдина, ближайшего к князю Хованскому человека. Над стрельцами поставили нового начальника – Федора Шакловитого. А в ноябре царская семья вернулась в Москву, за исключением царицы Натальи Кирилловны, опасавшейся за свою жизнь и за жизнь царевича Петра. Она перебралась в Преображенское, и лишь иногда выезжала в Москву для участия в церемониях, которые ей полагалось посещать. Царевна Софья утвердила свою власть и свое право управлять Россией.
Любопытный момент – 26 ноября 1682 года, спустя семь месяцев после кончины Федора, в царском дворце случился пожар. Сгорели хоромы, в которых обычно располагались царевны, а также покои царевича Петра Алексеевича. Пламя перекинулось и на Успенский собор, но, по счастью, оттуда удалось вынести мощи и иконы. Словно сама судьба сметала старые порядки… На пепелище быстро начали возводить новые стены: появились комнаты для Натальи Кирилловны с сыном, каменные палаты построили для царевен. Были они трехэтажными, и на самом нижнем ярусе Софья предусмотрела особенное пространство, где она намеревалась «сидеть с бояры – слушать всяких дел».
Некоторое время Софья соблюдала положенную дистанцию, подчеркивая публично – она вынуждена заниматься делами государевыми, но все равно право управления принадлежит не ей, а двум ее братьям. Освящая церковь в Новом Иерусалиме, она брала с собой Ивана, а на молебен 5 июля 1685 года появилась в Успенском соборе в сопровождении обоих царей. Однако она входила во вкус. Всего четырьмя годами позднее Софья попросит у патриарха разрешения носить… царский венец. Не венец царевны, а именно подлинной правительницы.
Ей нравятся почести, она с удовольствием принимает их. Со временем она начинает совершать одиночные публичные выходы, без Иоанна и без Петра. И теперь эти перемещения совершаются не в закрытых санях или повозках, а не таясь. Лицо Софьи могут видеть не только родные и самый ближний круг! По сути, Софья ведет себя словно царь. Не как женщина-царица. Сестры ее при этом продолжают соблюдать старые порядки – их ведут в церковь через северные двери, в то время как Софья входит через главный вход. На праздничных молебнах патриарх и архиереи обращаются с ней как с главой государства, а за совершенный промах держат ответ. Когда патриарх во время всенощной на Успение Богородицы обходит кадилом царевну, «за то был гнев». Обрядовая сторона была невероятно важна! Так что в «многолетнем поздравлении» архидиакон упоминает имена царей и Софьи рядом! А уж потом цариц и царевен.
Присутствие на крестных ходах тоже было обставлено для Софьи с царским размахом. Правительница же отпускала войска в походы, как это делали до нее государи. Она и даровала дворянство. Одновременно с этим получили большую свободу и ее сестры. Особенно это заметно в плане повседневных трат. Обычно для царских дочерей выделяли суммы сообразно тому, как этого хотел государь. Теперь же Феодосия и Екатерина Алексеевна брали деньги из казны сами, без возражений со стороны Софьи, которая, надо признаться, тоже активно пользовалась казной. Они брали не только деньги. В царских кладовых имелось немало сокровищ, которые хранились «до востребования». Это были и дорогие иноземные подарки, и приобретенные по случаю драгоценности. Например, в 1684 году побывала в Оружейной Большой казне царевна Екатерина Алексеевна. Сопровождали ее стольники, карлица Прасковья и знатная девица Мария Ивановна Шеина. Что присмотрела себе царевна, тоже известно: карабинец, сабля булатная, два лука турецких, нож булатный и два ножа стальных. Странные предметы для женщины? Вероятнее всего, это оружие требовалось для наград подчиненным.
Но многие вещи остались в теремах неизменными – это приверженность ко всякого рода богомольцам, старицам, нищим. Для них давались обеды, в иной раз могли одарить странствующего и монеткой. Когда в 1700 году Петр повелел проанализировать расходные книги, обнаружилось, что на эти обеды были потрачены огромные средства. Царица Марфа Апраксина, побывавшая на троне всего-то несколько месяцев, могла принимать трехсот нищих за пять дней.
А жена царя Иоанна V, соправителя Петра, кормила не меньше. Триста пятьдесят человек угощала за одну неделю царевна Евдокия Алексеевна, а для стола Натальи Алексеевны потребовалось еды на двести персон.
Царевна Софья позволила себе и то, что до нее было немыслимо для незамужней женщины ее высочайшего положения – практически никто не сомневался, что она была влюблена в князя Голицына. Василий стал не только ее другом и опорой, но и поверенным во всех ее делах. Он знал все ее тайные мысли.