Если Анна и знала хотя бы половину из того, в чем обвиняли ее мужа, она сумела сохранить самообладание. Для нее все уже было решено бесповоротно. В отличие от своей тезки, великой княгини Анны Федоровны, не сумевшей смириться с характером и привычками супруга, Анна Павловна не собиралась бежать домой. Она погрузилась в дела, которые понимала лучше всего. Следуя примеру матери, занялась устройством благотворительных и учебных заведений. Она открывала приюты, больницы, школы. Политические дела королевства ее не интересовали, но с родными в России Анна постоянно обменивалась письмами. Императрица Мария Федоровна звала ее в гости, но принцесса Оранская что ни год оказывалась беременной и совершить поездку никак не могла – следом за старшим сыном родились еще трое, причем последний из них оказался тяжело болен. Этому мальчику современные врачи поставили бы диагноз гидроцефалия, и промучился он всего пять месяцев. Анна тяжело переживала это, к тому же незадолго до рождения третьего сына они пережили настоящий кошмар: сгорела королевская резиденция. Все, что принцесса Оранская привезла из России, было безвозвратно уничтожено.
Семья поспешила на помощь – все необходимое, включая утраченные украшения, было тут же прислано в Брюссель. А в 1824-м, вскоре после рождения дочери, Анна все-таки решила съездить домой. Официальный визит нидерландского престолонаследника с супругой обставили с максимальной пышностью. И, конечно, мать снова не хотела отпускать дочь от себя. Планировали приезд на несколько месяцев, а вернулись в Нидерланды год спустя! Если бы Анна задержалась в России еще чуть-чуть, она успела бы проститься с братом. Но вышло по-другому – уже в Брюсселе она узнала, что Александра I не стало. На похороны Виллем поехал один.
Огорчения Анне Павловне доставлял и ее старший сын, «настоящий остолоп» – по признанию его кузины, великой княжны Ольги Николаевны Романовой. Во время визита в Россию юный принц Виллем настолько дурно себя вел, что никто из детей императора Николая I не хотел с ним играть: он мог рассыпать иголки, о которые кололись другие, вылить чашу холодной воды на голову ребенка. Разозлившись однажды, он бросил болонку в лицо одной из воспитательниц княжон, за что император посадил его под домашний арест ровно на сутки. Жалобы, адресованные отцу этого мальчика, ни к чему не привели. «Принц Оранский признался, – записала великая княжна Ольга, – что ничего не понимает в воспитании, но противится всему, что в этом отношении решала его жена. Супруги жили несчастливой семейной жизнью». Какая яркая деталь!
Четырьмя годами позже из Петербурга снова повезли драгоценности в Нидерланды – в 1829-м из королевского дворца в Брюсселе украли большую часть коллекции Анны Павловны. Между супругами вспыхнула ссора – дочь императора Павла I обвиняла мужа в косвенной причастности к этому. Она говорила, что знает о «тайных посещениях» дворца, о том, что к Виллему приходят посетители, которых он старается скрыть. «Дело об украшениях» ничем не завершилось, а Романовы опять пришли на выручку.
Восстановление сгоревшего дворца заняло немало времени, и Анна уже занималась его убранством, однако жить в этой отстроенной резиденции супругам не пришлось – в 1830 году Бельгия официально объявила об отделении от Нидерландов. Отныне Брюссель перестал быть колыбелью Оранских, и им пришлось перебраться сначала в Англию, а затем на голландскую территорию. Впрочем, еще до политических передряг супруги нередко проводили время раздельно: Виллем предпочитал официальной резиденции город Тилбург. Поначалу он останавливался в доме купца Ван Дорена, но со временем приобрел особняк неподалеку от города, а потом еще несколько овцеводческих ферм. Разводить овец – преимущественно испанского происхождения – он посчитал удачным начинанием.
Десятью годами позже Анна и ее супруг стали королем и королевой Нидерландов. Дорогу к трону им невольно расчистил отец Виллема, собравшийся жениться на графине-католичке Генриетте де Вежимон. Эта женщина когда-то была фрейлиной покойной жены государя, и теперь он считал себя вправе вступить в повторный брак. Однако союз с неравнородной, да еще и с женщиной католического вероисповедания, породил бурю.
«Наш закон не предусматривает морганатический брак для правящего монарха, – сообщил королю министр юстиции Корнелис Ван Маанен, – а если вы предложите внести поправки, то это наверняка встретит большое сопротивление».
Министр не преувеличивал – в 1840 году о предполагаемой свадьбе Виллема I в Нидерландах говорили все и повсюду. Назревал политический кризис и огромный скандал при дворе. Многолетняя возлюбленная Виллема – еще одна фрейлина королевы, Юлия фон дер Гольц, – громко хлопнула дверью и уехала в Берлин. Она была матерью четверых детей короля, и об этом все прекрасно знали… Виллем стал объектом столь мощного общественного порицания, что… сдался. Он принял решение отречься от престола, и 17 февраля 1841 года женился на той, с которой и предполагал построить дальнейшую жизнь, – на Генриетте де Вежимон. Виллем II заявил, что не признает новый брак отца, и это еще больше осложнило их и без того непростые отношения[69].
Готовясь к коронации, Анна постаралась сделать ее запоминающейся. Она уже не располагала возможностями императорской семьи, но список трат был огромным. Чтобы торжества в Амстердаме выглядели подобающе, Анна приказала украсить корону государя бриллиантами, привезенными из России. Наряды королевы и фрейлин продумывались до мелочей. Но помпезное зрелище 28 ноября 1840 года не слишком понравилось подданным, считавшим, что такие траты не по карману их королевству.
Виллем, в новом королевском статусе, решил выстроить для себя в Тилбурге официальную резиденцию – замок в неоготическом стиле. Однако строительство затягивалось, и увидеть его окончание король не успел. В марте 1849 года он почувствовал недомогание, потом начались проблемы с дыханием. В Тилбург спешно приехали его старший сын и королева, но уже на следующий день Анну Павловну не пустили к мужу – его состояние заметно ухудшилось. 17-го числа Виллема не стало.
После смерти короля выяснилось, что государь буквально утопал в долгах. Четыре с половиной миллиона гульденов! Жизнь на широкую ногу вела и Анна. Ее неистребимая любовь к украшениям заставляла ее приобретать все новые и новые драгоценности. Рассказывали, что она меняла платья по несколько раз в день и не скупилась на подарки приближенным. Чтобы покрыть долги, вдовствующей королеве пришлось пустить с молотка коллекцию живописи, на которую ранее уже были потрачены деньги из России, – полотна намеревался выкупить император Николай I, и даже выделил зятю миллион гульденов.
В результате в Петербург отправились только тринадцать картин (они обошлись казне в 100 тысяч рублей). Остальные были проданы на аукционе. Долг Виллема перед русским правителем погасил его брат.
Анна продолжала заниматься благотворительностью – она открыла школу-приют неподалеку от своего дворца. На свои средства закупала перевязочные средства для русских солдат во время Крымской войны. Но она же – война – расколола ее семейство. Дело в том, что сын Анны, король Виллем III, не желал портить отношения ни с французским государем, ни с русским. Такое поведение представительница дома Романовых считала прямым оскорблением для самой себя и своей фамилии. В порыве гнева Анна Павловна пообещала сыну, что навсегда покинет Нидерланды и уедет в Петербург. «Необразованный фермер», как его называла английская королева Виктория, не воспринял эту угрозу всерьез – он знал, что в Петербурге были бы не слишком рады переезду его матери. Содержание целого двора нидерландской королевы стало бы дополнительным бременем для казны. А Россия и без того слишком много направила в Нидерланды.
Королева действительно еще раз посещала родину. Но оставшиеся дни она провела во дворце Бейстенрюс, где и умерла 1 марта 1865 года. Из всех детей императора Павла I она ушла последней.
Она оставила после себя полтора миллиона гульденов, которые разделила между тремя оставшимися детьми (любимый сын, Александр, умер раньше Анны). Виллему достались все драгоценности, которыми располагала королева. Дочери она завещала загородные поместья, а младшему сыну – дворец, ценные бумаги и тот самый домик Петра Великого.
К слову, домик русского государя, прорубившего окно в Европу, существует и по сей день. Его накрыли каменной крышей (об этом, как мы помним, позаботилась Анна Павловна) и тщательно оберегают. В нем два этажа – две комнаты внизу и большое помещение наверху.
Глава 10. Стиль а-ля рюс
«Да на ней же русский сарафан!» – часто восклицают возле портрета принцессы Шарлотты Уэльской, наследницы английского престола. Он был написан в 1817 году знаменитым живописцем Джорджем Доу. Действительно, наряд ее королевского высочества очень напоминает традиционную одежду русских женщин – на принцессе сарафан с высокой талией и белая рубашка. И в этом нет ничего удивительного. На протяжении более чем ста лет в Европе периодически возникал сильнейший интерес ко всему русскому.
А все Кузнецкий мост, и вечные французы
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
Когда избавит нас творец
От шляпок их! Чепцов! И шпилек!.. —
восклицание Фамусова в грибоедовском «Горе от ума», конечно, прозвучало не просто так. Русское дворянство начала XIX столетия поголовно говорило по-французски (вспомним «Войну и мир»), на театральных подмостках нашей страны блистали актрисы из Парижа, а Татьяна Ларина и ее мать обожали романы Ричардсона и Руссо. Но после войны 1812 года и Венского конгресса, после того, как Александр I победно вошел в Париж, а его сестры – в королевские семьи Европы, произошло и обратное явление. Русское – от моды до литературы – стало потихоньку завоевывать позиции в Европе.
Иногда получалось довольно забавно. Бистро – крошечное питейное заведение вроде бара или кафе на скорую руку – вероятнее всего, появилось во Франции благодаря… русским. В 1814 году после взятия Парижа казаки заходили перекусить и просили обслужить их максимально быстро. Это слово стали писать на вывесках: «bistro». То есть место, где могут накормить за считаные минуты. В память об этом во французской столице на кафе La Mere Catherine до