— А что не так-то? Пальчики узкие, тоненькие, прямые. Суставчики на месте, не выпирают… Бородавок только тьма, так это пустяк. — Не поняла я.
— Так все говорят, что я заразная. Они с детства. Только больше становятся. Вот эта с игольное ушко была раньше. — Заплакала Свона. — Говорят, что если я за вещь подержусь, то она потом мою заразу хозяйке передаст.
— Что за дичь? Да тут любой знахарь проблему решит! — возмутилась я. — Куда ваш смотрит?
— Кто наш? — переспросила Берта.
— Знахарь ваш! — злилась я.
— Так нет его, госпожа. Целители они в цитадели живут. Дар у них тяжёлый, много сил забирает. Поэтому они только войска сопровождают. И то лорды, главы родов за это такие деньжищи отваливают! В телегу по четыре коня запрягают. — Рассказывала мне Берта. — Вот когда вы лорду ребёночка рожать будете, может и пригласят. А чтобы на служанкины руки целитель смотрел… Да про такое даже в сказках не рассказывают.
— Княжна, а у вас не так? — тихо спросила Иза, наверное, вид у меня был совсем обалдевший.
— Конечно, нет. Кто за лечение денег требует? Куда я попала?! — не выдержала я. — Грязь, разруха такая, словно миры вчера сошлись. А ещё оказывается и лечить некому, а если и есть кому, то за лечение три шкуры сдерут. И это с воинов! Да у нас за такое… Заклевали бы! Тех, кто наделён даром исцелять, у нас тоже берегут и уважают. За лечение благодарят. По силам. У таких одарённых своего хозяйства как правило нет. Некогда им. Вот и несут, яйца, молоко… Травы помогают собирать. На войну идут шаманки.
— Это как та, что Болотных попалила, после того как вы их расклевали и обстреляли? — влез трубочист.
— Граник рассказал? — спросила я.
— Ага, он друзьям рассказывал, а я услышал. — Признался трубочист.
— Вот вроде неё. А ещё постоянно живут в гнездовьях знахарки, лекарки, повитухи. — Перечисляла я. — Я как только в тягости буду, в обитель, где росла, отпишу. Чтоб Хранительница помощницу прислала. А то с вашими целителями только помрёшь и за дорого! Так Свона, сейчас.
Я даже не полезла в сундуки, что везла с собой с самой обители, обошлась собственной сумой.
— Вот, руки отмыть и распарить, вот эту мазь сначала прям все руки жирно мажешь. И вот эти перчатки. Это мазь из барсучьего жира с чистотелом. Намажешь и перчатки сразу надевай. Единственное что, пятна от мази остаются на коже такие, жёлто-коричневые. Сами бородавки посохнут, будут такой корочкой. Ты их не сдирай и не чеши! Днём носи вторую пару перчаток. Это мои, я в них травы перебирала. — Подробно объясняла я. — Вид первые два дня будет, честно говоря, не очень. А потом если снова появятся, прямо вот её саму и мажь. Поняла?
— Да, княжна Яромира, всё поняла. Спасибо вам. — Попыталась девочка снова бухнуться на колени, но я не дала.
После этого Свона аккуратно убрала всё, что я ей дала, в большой карман передника. Потом сняла его и сложила сбоку от двери.
— Это ты что собралась делать? — спросила я.
— Как что? Руки мыть и распаривать. Вон с золой и щёлоком. — Показала она в сторону парящих вёдер.
Закончили мы уборку только после обеда. А вот потом мы спорили, притом, что обе служанки стояли буквально насмерть. Я решила кровать ставить в комнате с окном, выходящим на почти одичавший сад. Да и стена с этой стороны была увита диким плющом, по осени его резные листья становились ярко-бордовыми, и это было очень красиво.
Иза же с Бертой боялись, что я околею в этой комнате из-за окна. Убедить удалось, только сказав, что и моим спутникам вылетать из окна удобнее. А в окне надо раму поменять и подоконник вставить. А со стороны комнаты завесить плотными занавесями. Служанки не поняли о чём это я.
— Ой, сейчас! — я притащила из сундуков с приданным расшитые тяжёлые шторы и тонкую льняную. Подняла голову и поняла, что креплений над окном нет. — Подождите, а как…
— На зиму деревянными оконницами закрываем. — Пояснила мне Берта. — Это у кого совсем денег нет, тот просмоленными тряпками обходится, просто окно затягивают. Иногда и на круглый год оставляют.
Мне на память пришли грязные занавески в оконных проёмах, которые я видела по пути сюда, когда решила, что лорд показывает мне какие-то развалины.
— Знаете, можно в швы кладки вбить железные такие штыри, как те, на которых полки держаться на кухне. — Предложила Свона.
К вечеру все мои комнаты были вычищены и отмыты, камины и трубы прочищены, в выбранной мною под спальню комнате висели двойные занавеси, и стояла новая кровать. Возвращать на неё тяжёлый балдахин мы не стали. А вот тонкий лён струился со всех четырех сторон.
Полы в комнате были устелены свежей травой. Молодой, только скошенной и смешанной с полынью, ветками желтой пижмы, белого тысячелетника, ароматной мятой и вербеной. Над камином и к столбикам кровати были привязаны ветви рябины с тяжёлыми, уже покрасневшими гроздьями. Ими птицы издавна украшали спальни молодых и колыбели новорожденных, чтобы злые духи не смогли добраться до них.
Оставалось только саму себя в порядок привести. Купалась я опять в прачечной. А вот наряжалась в своих покоях. Малый сундук, завернутый в несколько слоев пропитанной пчелиным воском ткани, был вытащен из большого личного сундука. Берта и Иза смотрели на него так, словно я оттуда не свадебное платье должна достать, а сказочное сокровище.
Первой появилась нижняя рубаха без рукавов на тонких шнурках, которые завязывались на плечах. Ярко-красные туфельки из мягкой кожи вызвали восторг у попросившейся посмотреть на птицу-невесту Своны. Только потом появилось и свадебное платье.
— Ох, какое! — выдохнула Берта, держа его на руках.
Как у всех птиц мое платье было ярко голубым, как цветы льна. Как напоминание о вольном небе. Горловина, оставлявшая открытыми ключицы, края подола и широких, треугольных рукавов, должных напоминать крылья, были расшиты алой нитью и гранатами. Вышитые кисти рябин выглядели как настоящие.
На пояс легла серебряная цепь, в звенья которой были вставлены розовые агаты. Из этого же камня были вырезаны и цветы и на моём венке невесты. Такой венок должен был делать отец невесты, но я взяла тот, в котором выходила замуж моя мама.
— Подождите! — вдруг выкрикнула Свона и убежала.
Вернулась она с большой вуалью, украшенной по краю широкой полосой кружева. Эту вуаль она прикрепила к серебряному ободку моего венка.
— Это откуда такая красота? — восхитилась я.
— Я делаю. А ночью маме отношу, она в городе живёт. У меня и бабушка кружевница, и мама, и я выучилась. — Призналась Свона. — Только я тайком, а то узнают, что я делала, и не возьмут.
Дальше нам оставалось только ждать. Берта решила показать мне пару простых танцев, которые я обязательно должна была танцевать с лордом. И очень кстати, я их естественно не знала.
А за полчаса до полуночи, в этом вороны с чёрными драконами совпадали, за мной пришёл лорд. И замер на пороге, окидывая меня странным взглядом.
— Прошу вас, моя леди! — отчего-то хриплым голосом предложил мне свою руку лорд.
Простыл что ли уже где? Надо будет ему на ночь ноги пропарить и грудь жиром с перцем натереть, решила я про себя.
Глава 11
Эдгар Чёрный дракон.
Большая, сделанная лично для меня, бэнья наполняла ароматным паром всю комнату. Борта бадьи для купания были закрыты белой простыней, а в воду мой оруженосец и замковый менестрель по совместительству уже лет пять добавлял какие-то масла с хвойным запахом. Причём я точно знал, что на территориях драконов их не делают.
Чувствую, этот проныра явно частый гость на землях птиц. Прикидывается, поди, каким-нибудь воробьём. А ещё он очень любил песни. Это у нас их было мало, и все про сражения, боль, кровь… А птицы пели другие. О красоте, доме, о любви и любящем сердце. Сердце…
У моего деда было сердце. Моя бабушка сошла с ума, когда он погиб. У моего отца было сердце. Всех жалел, всем помогал, всех берёг, даже в бою. В результате, его собственный вассал пытался соблазнить мою мать и обокрасть отца. И боясь разоблачения, тот, кто был частным гостем за столом отца, напал на него, когда израненные воины возвращались домой. Весь отряд погиб. А мать…
Мама жестоко отомстила. Она пообещала пленным птицам, что были в замке, свободу и проход до птичьих земель, если они помогут ей. Земли того вассала и сейчас остаются пустошью с обгорелыми остовами домов. В память об отце, мать сожгла заживо всех, кто жил на тех землях, не разбирая правых и виноватых, не щадя никого. А после того, как земля остыла, велела перепахать и солью засеять. Она лично разрубила щит с гербом предателя.
В день похорон отца, мама выпила яда рядом с его телом. Сказав, что невозможно жить без сердца, а её сердце умерло вместе с отцом. Странно, но во время бесконечной войны с птицами, виновными в том, что я и сестра остались сиротами, были драконы.
Мы с сестрой остались под приглядом сестры отца. Тетка, что кроме отца других родных и не знала, и была при отце скорее любимой и балованной старшей дочерью, больше никогда не покидала своих покоев, которые и сейчас зовут комнатами Затворницы. И почти всю оставшуюся жизнь она оплакивала своего брата. От слёз и горя она ослепла.
Ещё тогда, едва переступив порог детства, я решил, что у меня сердца не будет! Никто не воспользуется моим доверием и заботой, чтобы ударить в спину. Никто и никогда не осмелится посягнуть на принадлежащее мне, помня, что ни жалости, ни милосердия не будет. И главное, никто не ослепнет от горя и не сойдёт с ума, если с поля боя вернусь не я, а только моё хладное тело.
Я спрашивал со всей строгостью, карал, не глядя на просьбы и уговоры. Моего решения ничто не могло отменить. Сложнее всего было с сестрой. Как объяснить искренне и горячо привязанному ребёнку, что так лучше и иного пути, чтобы выжить, просто нет? Но и она со временем приняла моё взращенное мной самим бессердечие.
Единственная слабость, которую я себе позволил, это Мрак. Мой конь был единственным, кто напоминал мне, что сердце моё ещё живо и бьётся в груди.