— Побойтесь Бога, Варвара Алексеевна, вы истекали кровью, — он нахмурился. — В ту минуту я хотел услышать лишь то, что графа застрелили при задержании. И ничего больше.
— Они хотят встретиться с Императором. Обещали отпустить отца, если Их Императорское Высочество согласится на встречу.
Удивительно, но на лице князя не дрогнул ни один мускул. Он даже брови привычно не заломил.
— Могут ли они быть настолько безумны? — вполголоса пробормотал он, разговаривая сам с собой. — Чтобы даже допустить подобную мысль. Или же они задумали что-то иное?..
Я хотела ему ответить, но в тот момент половину лица вновь пронзила острая, резкая боль. От неожиданности я вскрикнула, и князь тотчас переменился в лице.
— Варвара? Что такое? — он подвинулся ко мне, взял за руку и слегка сжал.
— Очень больно... — прохныкала я, раз за разом ощущая, как лезвие проникает под кожу.
— Я позову сестру милосердия. Сейчас, потерпите немного, — торопливо пробормотал он и вскочил на ноги.
И больше я ничего не запомнила, потому что провалилась в спасительное забвение, в котором была лишь темнота и пустота. В следующий раз я открыла глаза уже утром. Из окон бил слишком яркий, белый свет, который заставил меня мгновенно зажмуриться и натянуть одеяло на лицо.
— Варвара? — я услышала голос Киры Кирилловны и удивилась.
Почему-то совсем не ожидала встретить подле своей больничной кровати тетушку.
— Как ты себя чувствуешь?
Переждав, пока глаза перестанет резать, я смахнула выступившие слезы и осторожно высунула голову из-под одеяла. Во всем теле ощущалась невероятная слабость, и каждое движение отнимало немыслимое количество сил. Пересохшие губы горели, и я облизала их.
— Тебе еще нельзя пить. Доктор запретил, — в голосе Киры Кирилловны прозвучало неодобрение. — Мужу следовало привезти тебя домой, а не сюда...
Она строго поджала губы и покосилась по сторонам, словно мы находились в каком-то клоповнике, а не в небольшой, но опрятной, чистой комнате.
Сил спорить и что-то доказывать у меня не было. Да и малейшее напряжение вызывало острый приступ тошноты. Я дотронулась рукой до повязки, чувствуя горячую пульсацию в месте, где была рана.
— Я думала, что князь сможет тебя защитить. Теперь вижу, что я ошиблась, — с убийственным презрением прокомментировала Кира Кирилловна, внимательно за мной наблюдая.
«Это не его вина», — хотела сказать я, но не смогла.
Горло было таким же сухим, как и губы. У меня никак не получалось проглотить образовавшийся внутри комок. Поэтому я лишь прикрыла глаза и покачала головой. Отчего-то нынче я чувствовала себя гораздо хуже, чем ночью. Наверное, тогда еще сохранялось действие эфира. Теперь же я осталась наедине со своей болью. И стежками на лице.
— Ничего, Варвара. Даст Бог — вернется твой отец и во всем разберется, — прохладная ладонь Киры Кирилловны накрыла мое запястье.
Я скосила взгляд к окну. Какой сейчас день?.. Я проснулась на утро или пробыла без сознания целые сутки?..
— Где... — я напрягла остатки сил, чтобы вытолкнуть из себя вопрос, — где мой муж?
Голос звучал так хрипло, словно я всю ночь громко кричала на лютом морозе. Так сильно, что сорвала связки и горло.
— На службе, — Кира Кирилловна чопорно поджала губы.
А ведь всего несколько дней назад Георгий ей нравился.
Я обессиленно запрокинула голову, всматриваясь в высокий потолок. С улицы доносился равномерный, тихий гул. В соседней комнате также звучали голоса. Я узнала доктора и его ассистента. Еще один, женский, принадлежал, кажется, сестре милосердия.
— Тебя нужно забрать домой, — тетушка вновь огляделась с брезгливостью, которую даже не пыталась спрятать. — Лежишь здесь, словно гулящая женщина. Дамам нашего статуса полагается лечиться на дому.
Я повернула голову и посмотрела на нее, чуть закатив глаза. Порой Кира Кирилловна была невыносима. Князь привез меня в место, где, как он считал, мне помогут. Именно это Кондрат Тимофеевич и сделал.
Жаль, я не могла вступить с тетушкой в спор. Любопытно, что, по ее мнению, должен был сделать Георгий? Забрать меня в особняк и там дожидаться, пока прибудет врач? За это время я могла истечь кровью...
Совсем ничего удивительного, что с таким подходом к лечению в эти времена был такой высокий уровень смертности.
Даже просто думать мне было больно. На лбу выступила испарина, и я почувствовала капли пота на шее и спине. В груди медленно разгорался жар, который охватывал меня все сильнее и сильнее, и вскоре вместо крови по венам побежал настоящий огонь...
Сколько длилось мое беспамятство, я не знаю. Я засыпала и ненадолго просыпалась, выныривая из сновидений в реальный мир. Порой я различала лица: доктора, Георгия, Киры Кирилловны и даже Сони. Они сменяли друг друга как в калейдоскопе, который мне покупали в далеком детстве родители, и все представлялось каким-то нереальным, ненастоящим.
Мне начало казаться, что все, что случилось, было лишь моим сном. Еще немного, и я очнусь в двадцать первом веке, также в больнице, но уже не увижу рядом с собой никого. И это ощущение пугало меня так сильно, как я и сама не ожидала.
Все голоса сливались в один неразборчивый гул, но порой мое воспаленное сознание цепляло отдельные слова: я слышала, как Кира Кирилловна выговаривала Георгию, что он привез меня в квартиру Кондрата Тимофеевича, а не в особняк князей Хованских. Она спорила с доктором, убеждая его, что меня необходимо перевезти домой, а он запрещал, ссылаясь на лихорадку и мою слабость.
Несколько раз плакала Соня. Кажется, она молилась у моей кровати, потому что я чувствовала ее горячую хватку на своей руке и слышала ее просьбы, обращенные к Богу.
Георгий был единственным, кто почти ничего не говорил. Но его присутствие ощущалось даже в тишине и темноте. Он приходил поздними вечерами и уходил ближе к утру. Не знаю, когда он спал, и спал ли вообще. И каждый раз, прощаясь, бережно целовал меня в лоб и проводил костяшками пальцев по щеке, не скрытой повязкой.
Окончательно в себя я пришла утром седьмого дня после ранения. Я открыла глаза и впервые мне не захотелось зажмуриться от яркого света из окна. Я ощущала жажду и — также впервые! — голод. Сознание было ясным, незамутненным.
Увидев знакомые очертания комнаты, я облегченно выдохнула и улыбнулась. Я была рада очнуться в этой комнате, в этом веке. Хорошо, что бредовый сон о больнице из моего прошлого оказался лишь сном.
Удивительно, но тем утром я проснулась совершенно одна. Кресло подле кровати пустовало. И пока я размышляла над тем, как мне позвать кого-нибудь из соседней комнаты, учитывая, что я ощущала во всем теле невероятную слабость, до меня донеслись громкие, чрезмерно громкие голоса.
И один из них заставил меня на мгновение испугаться, что я вновь впала в забытье, и меня одолела лихорадка.
Потому что я услышала недовольный, возмущенный крик.
— Я желаю увидеть Варвару. Она моя дочь. Не смейте мне препятствовать!
Если бы несколькими минутами ранее я не почувствовала бы, что лихорадка и жар отступили, а сознание — прояснилось, я бы подумала, что вновь брежу.
Потому что дверь с грохотом открылись — створки ударились о стены — и в комнату-палату влетел старший князь Разумовский. Исхудавший, изнуренный, с не сошедшими с лица синяками, но живой. И даже относительно невредимый.
Шокировано моргая, я подтянулась на дрожащих руках и села, подложив под спину подушку. Сзади отца стоял Георгий: мрачный и недовольный. За ним — Кира Кирилловна. Кажется, я проспала несколько неприятных семейных сцен — если судить по лицам моих посетителей.
— Варвара, душа моя! — отец широкими шагами пересек расстояние до кровати и остановился возле края, схватив мою руку.
Он почему-то старался не смотреть мне в глаза. Не смотреть на мое лицо, половину которого скрывала повязка.
Я бросила быстрый взгляд на мужа, который следовал за ним, словно тень. Его лицо не давало мне никаких подсказок.
— В-вас освободили, — пробормотала я, до конца не веря, что не брежу. — Какие замечательные новости!.. Когда же? И как все произошло?
— Мы поговорим об этом после...
— Тебе ни к чему забивать свою голову подробностями!
Кто бы мог подумать, что первую фразу произнес мой муж, а вторую — отец?..
Я провела ладонью по лицу, коснувшись повязок и смахнув со лба упавшие волосы, и искоса посмотрела на Георгия. На скулах у него ярко проступили две жилы: так случалось всегда, когда он крепко стискивал зубы. Но он ничего не сказал князю Разумовскому.
— Давно вас освободили, отец?
— День как, — отозвался от с непонятным раздражением.
— Помогла схема, которую вы передали, — сказал Георгий, поймав мой взгляд.
Отец покосился на него недовольно, но тот сделал вид, что не заметил.
Сцену, которая становилась неловкой, прервало появление Кондрата Тимофеевича.
— А, Варвара Алексеевна, — он искренне улыбнулся мне и всплеснул руками. — Как чудесно видеть вас в сознании, — доктор строго посмотрел на мужчин и молчаливую, потерянную Киру Кирилловну, которая молчала все это время. — Господа, графиня Пален, попрошу вас подождать в гостиной. Я должен сменить повязки и осмотреть Ее сиятельство.
— Когда моя дочь сможет покинуть это... это место? — потребовал отец, не двинувшись с места.
— Когда я сочту это позволительным, — но Кондрат Тимофеевич не дрогнул и скрестил на груди руки, всем видом показывая, что тратить время на препирательство он не намерен.
Князю Разумовскому не оставалось ничего, как подчинится. Когда он круто развернулся и зашагал к дверям, ко мне на мгновение подошел Георгий.
— Вы должны все мне рассказать! — пылко проговорила я и неожиданно даже для себя схватила его за руку обеими ладонями.
— Конечно, — его губы дрогнули в улыбке. — Но сначала вас осмотрит Кондрат Тимофеевич. Я должен идти, пока он не выгнал меня взашей.
Я рассмеялась. Удивительно, что князь был способен перед кем-то испытывать пиетет.