кажется, бордовое платье идеально вам подойдет.
Я выдержала паузу и посмотрела ей прямо в глаза.
— Слухи редко отражают правду, мадам.
Мадам Левандовская изобразила улыбку, но ее щеки предательски порозовели.
— Конечно. А теперь, если позволите, я покажу вам наши лучшие модели.
Ее помощницы принесли образцы ночных сорочек. Я приподняла одну из них, тонкую, почти прозрачную, из нежного кружева цвета слоновой кости. Сердце забилось чуть быстрее, когда я представила, как Георгий увидит меня в этом наряде — тонкий шелк, едва прикрывающий плечи, кружево, которое подчеркивает все изгибы.
Я усмехнулась, заранее зная, что то, что я намереваюсь сказать, определенно выбьет мадам Левандовскую из колеи.
— Весьма мило, но мне нужно что-то, что понравится князю Хованскому. Более... смелое и откровенное. С кружевами. Из вашего особого ассортимента.
Мадам моргнула, едва не выронив платье. Я закусила изнутри щеки, чтобы не рассмеяться и не испорить свое маленькое представление.
— В браке важно использовать все доступные средства, — шепнула я, доверительно к ней склонившись.
Елизавета тихо прыснула от смеха, а мадам, бледнея, отвела глаза.
Спустя полчаса мы вышли из салона с покупками. Среди них было и несколько смелых кружевных сорочек.
— Какие непозволительные колкости я сегодня услышала, — сказала Елизавета, едва мы отошли от дверей. — Никогда больше не обращусь к мадам Левандовской.
Я с трудом удержалась от веселого фырканья. Мадам — просто милая шалость по сравнению с тем, что я уже пережила в этом мире.
— Хочется чая и пирожных, — произнесла я, чувствуя непонятную эйфорию. — Давайте отправимся в кондитерскую.
Кажется, покупки, пусть даже и под аккомпанемент шипения мадам, ужасно подняли мне настроение.
Когда спустя несколько часов мы вернулись в особняк, дворецкий сказал, что Его сиятельство отбыл куда-то вместе с графом Каховским.
Прозвучавшее имя Михаила заставило меня слегка напрячься. Кажется, служба по-прежнему не оставляла Георгия, несмотря на то, что он-то ее оставил.
Остаток дня я провела с экономкой, пытаясь понять, как было устроено управление особняком и при этом не выдать своего полнейшего незнания самых элементарных вещей. Ведение хозяйства оказалось изрядно утомительным делом, особенно в середине XIX века, так что под вечер я вымоталась, словно работала весь день на фабрике, и после ужина устроилась с книгой в малой гостиной ждать Георгия.
Который до сих пор не вернулся, несмотря на то, что время было уже к десяти.
Когда часовая стрелка подобралась к одиннадцати, из холла послышались торопливые шаги и голоса. Войдя в гостиную, князь принес с собой свежесть осеннего дождя, который барабанил снаружи. Мне не понравился взгляд мужа: хмурый и тяжелый.
Я выпрямилась в кресле, но прежде, чем успела подняться, Георгий опустился в соседнее, а потом протянул руки и усадил меня к себе на колени, крепко сжав талию. Его сюртук на плечах и спине был чуть влажным из-за дождя. Он сделал глубокий вдох, зарывшись лицом в мои волосы.
Его дыхание стало ровным и тяжелым, когда он прижал меня к себе.
— Ты меня пугаешь. Что случилось?
Князь не сразу ответил, только слегка приподняв голову от моих волос. В его взгляде я заметила вину и усталость, и от этого мне по-настоящему стало не по себе.
Мелькнула глупая мысль: где-то наверху меня дожидались кружевные сорочки. Меньше двадцати четырех часов я была счастлива и беззаботна.
— Нам нужно уехать из Москвы, — сказал Георгий негромко. — На время. В Архангельское.
Я замерла.
— Уехать? — переспросила. — Почему?
Ну не из-за моих же колкостей в салоне мадам Левандовской!
Князь упорно молчал, и это молчание говорило о многом.
— Это из-за моего отца? Из-за вчерашнего? — я заглянула ему в глаза.
Георгий не хотел мне врать и потому лишь неопределенно повел плечами.
Значит, из-за отца.
Я резко втянула носом воздух и хотела взвиться на ноги, когда руки мужа меня удержали.
— Вчера он потребовал, чтобы мы развелись! — воскликнула я слишком громко. В горле клокотал гнев. — А сегодня? Что он еще такого сделал?! Разве он может как-то повлиять на твою службу?
Князь скривил губы и нехотя, переступив через себя, кивнул.
— Это ненадолго. Месяц или два. Я постараюсь уладить это дело побыстрее, чтобы ты могла вернуться к привычной жизни.
Мое сердце сжалось. Он чувствовал вину за то, что чего-то лишал меня?.. В то время как мой отец, очевидно, лишал его чего-то гораздо большего?..
— Мне все равно, — я перебила его и положила ладонь на грудь. — Я не буду скучать по Москве. Поедем, на сколько скажешь.
Георгий выдохнул с заметным облегчением, и я слабо улыбнулась. Он вновь притянул меня ближе, зарылся лицом в волосы, а ладони будто сами собой легли на платье на спине.
Я услышала тихий щелчок первого крючка и рассмеялась.
Вчера все начиналось точно так же.
Князь прижал меня к себе еще крепче, и его неровное дыхание опалило шею. Щелчок второго крючка прозвучал уже громче. Георгий застыл на мгновение, а затем его ладони скользнули вниз, и я почувствовала его прикосновения на коже, а губы прижались к моей шее.
— Я так тебя люблю...
Выдохнул он совсем тихо, шепотом. Я даже не была уверена, что он хотел, чтобы я услышала.
Горло свело неуместной судорогой, к глазам подступили слезы. Однажды... однажды и я смогу сказать ему в ответ то же самое.
А пока я позволила поднять себя на руки и снова отнести в спальню.
Уже назавтра мы уехали в Архангельское.
В Архангельском оказалось... довольно славно. Мы приехали в последнюю неделю ноября, и спустя несколько дней выпал снег, который укрыл землю ровным, сверкающим покрывалом. Ударил легкий мороз, деревья покрылись белоснежным инеем, и загородная усадьба сделалась похожа на сказочный дом, который бывает на открытках в преддверии Нового года.
В усадьбе было очень спокойно. Снег мягко скрипел под ногами, когда я прогуливалась снаружи. В камине по вечерам потрескивали дрова, и мы собирались все вместе в просторной гостиной, играли в карты, читали. Елизавета музицировала на рояле, Георгий не уходил в кабинет, а изучал толстые хозяйственные книги при нас.
Загородом жизнь казалась проще. Меньше условностей, но меньше и занятий. До ближайших соседей полчаса езды на санях в упряжке. Ни приемов, ни балов, ни салонов, ни модисток, ни сплетен. Новости сюда доходили, но с большой задержкой.
Так прошла неделя.
А на восьмой день нашего добровольного заточения в Архангельское неожиданно нагрянул граф Каховский. Во время ужина Михаил сказал, что направлялся в соседнюю губернию — по делам службы — и решил завернуть к нам. Навестить и погостить.
Я ему не поверила ему ни на грош. Георгий отмалчивался и упорно избегал отвечать на мои вопросы. Я решила подробнее расспросить его вечером, когда мы останемся наедине. Но Михаил привез с собой новости, которые целиком завладели моим вниманием.
— Ваш батюшка отозвал дозволение на открытие в Москве женских учебных курсов, — поведал граф, когда после ужина мы собрались в гостиной.
Елизавета наигрывала что-то на рояле, я сидела в кресле, Георгий и Михаил проводили время за игрой в карты.
— И запретил студенческие собрания вне учебных зданий.
Я отложила в сторону книгу и резко выпрямилась. Лица мужа я не видела: он сидел ко мне спиной, а вот граф казался задумчивым и обеспокоенным.
По позвоночнику пробежал неприятный холодок. Предпосылки свержения династии Романовых из уроков истории я помнила прекрасно, и проведенные в 1880-х годах контрреформы, которые стали ответом на многочисленные покушения на Александра II, являлись их частью.
Что-то подобное начиналось и в этом мире.
— Отцу дай волю, и он бы лишил женщин любых прав. Особенно права перечить мужчине, — горько усмехнулась я, памятуя о нашем последним с ним разговоре.
Михаил взглянул на меня с легким интересом.
— Не согласны с ним, Варвара Алексеевна?
— Конечно же, нет! — негодуя, я тряхнула прической. — Женщины тоже люди. У нас есть ум, есть желание понять мир, узнать что-то новое. Но, конечно, гораздо проще, когда женщина занимается только домом и семьей, не задавая лишних вопросов.
— А что прикажете делать с разгулом вольнодумства? — очень серьезно спросил граф.
Я склонила голову набок и выразительно посмотрела на него.
— Едва ли собственный сын генерал-губернатора посещал какие-либо курсы, которые подтолкнули его сделать то, что он сделал...
— А что же тогда?
— Как раз именно то, что мой отец вознамерился распространить на всю Москву, — твердо отрезала я. — Непомерные и необоснованные запреты, полнейший контроль, отсутствие любой свободы и бесконечные наказания.
Поймав внимательный взгляд Георгия, я осеклась. И чуть прикусила язык. Едва ли в середине XIX века могли существовать психологические изыскания на тему того, как пагубно жесткие ограничения влияют на детей.
Но чем дольше я об этом думала, тем сильнее была уверена: Серж, возможно, родился с некой гнильцой. Но тирания старшего князя Разумовского определенно очень сильно повлияла на то, какой путь в итоге выбрал его сын.
Наверное, он и Варварой распоряжался, как хотел. Неудивительно, что у характер у нее был непростой. Может, она и браку с князем Хованским так сильно противилась из-за глупости и желания хоть что-то сделать наперекор отцу...
Но об этом уже было поздно размышлять.
А вот текущие решения старшего князя Разумовского взволновали меня и расстроили. Отобрать у женщин последние жалкие крохи, лишить их возможности учиться... Да и еще действовать такими топорными методами.
Неужели ничего нельзя было придумать?..
Очень захотелось им помочь. На что-то повлиять. Но я ничего не могла сделать и от бессилия приходилось лишь скрежетать зубами.
Вечером я сидела на кровати, натянув одеяло на согнутые колени, и наблюдала за Георгием, который расхаживал по комнате в накинутом на плечи халате и свободных брюках.