[3]» — однодворец Аверьян Калдаев и канцелярист Михаил Васильев. В Калязинском Троицком Макарьеве монастыре был заключён «царевич Александр Петрович» — канцелярист Василий Смагин{45}. В 1755 году в Варшаве объявился ещё один «брат» императрицы Елизаветы Петровны и «крестник» французского короля Луи Петрович, которого русские дипломаты тщетно пытались заманить на российскую территорию{46}. Периодически возникали слухи и о «живом» Петре II[4]{47}.
К тому же «женское правление» порождало нежелательные проблемы, тем более что одним из следствий реформ стало устранение в умах подданных непроходимой разницы между положением «земного бога» и «рабов». Уже при грозной Анне Иоанновне в народе болтали про её связь с Эрнстом Иоганном Бироном. Казалось бы, государь постоянно на виду, однако обстоятельства семейной жизни императрицы Елизаветы, предполагаемой «матушки» самозванки, ещё более таинственны. Давно исчезли усадьба и дворец в тогдашнем подмосковном Перове; свою тайну хранит церковь Иконы Божией Матери Знамение, где, по преданию, состоялось венчание императрицы Елизаветы и Алексея Разумовского. Когда-то рядом с ней стоял созданный по проекту восходящей звезды российской «архитектурии» Бартоломео Франческо Растрелли нарядный усадебный дом на невысоком цоколе; к его центральному входу, выделенному портиком на шести колоннах, вели два широких расходящихся марша парадной лестницы, а по обеим сторонам затейливого фронтона располагались две группы амуров — символов любви. Между небольшими выступами по краям фасада размещались большие окна, наполнявшие залы светом.
Здесь протекали счастливые дни императрицы и её избранника (по всей видимости, всё же не просто возлюбленного, а супруга), которому Елизавета подарила милые ей дворец и парк. Влюбчивая и капризная царица не успела ещё проникнуться свойственными веку Просвещения рационализмом и снисхождением к слабостям и была по-дедовски набожна: всё же краткие «любы телесные» — это одно, а многолетнее «блудное» сожительство — совсем другое. Очень вероятно, что духовник государыни Фёдор Дубянский сам совершил брачный обряд в перовской церкви. Но окружение Елизаветы, посвящённое в тайну её личной жизни, умело молчать. Лишь через пять лет саксонский резидент И. Пецольд написал: «Все уже давно предполагали, а я теперь это знаю достоверно, что императрица несколько лет тому назад вступила в брак с обер-егермейстером».
Много лет спустя тайна чуть было не вышла наружу. После дворцового переворота, возведшего на престол Екатерину II, отставного фаворита посетил срочно прибывший из Петербурга канцлер М. И. Воронцов. Он прибыл к Алексею Григорьевичу, чтобы тот по просьбе новой императрицы подтвердил или опроверг слухи о его тайном браке с Елизаветой. Особенно это было важно для Григория Орлова, намеревавшегося стать мужем государыни. В ответ Разумовский задумался, а потом достал из шкатулки грамоту с печатями, дал её прочитать гостю — и бросил в горящий камин…
Конечно, содержание беседы екатерининского вельможи с елизаветинским фаворитом не было запротоколировано. Эта история известна только по рассказу представителя младшего поколения Разумовских. Фамильным преданиям полагается изображать предков великими и благородными. Таковым и предстал Алексей Григорьевич — со слов А. К. Разумовского, пересказанных его зятем, известным министром Николая I С. С. Уваровым: благородный вельможа подтвердил подлинность своего брака с государыней — и тут же уничтожил драгоценный документ, чтобы не связывать руки нынешней императрице: «Я не был ничем более, как верным рабом ее величества, покойной императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих. Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов»{48}.
Однако, кажется, никто, даже немец Бирон, в годы своего счастья не вызывал такой ненависти, как пробившийся «из грязи в князи» православный украинец Алексей Разумовский — бывший певчий, добродушный сибарит и далеко не худший из монарших фаворитов. Обласканный сказочной царской милостью казак хоть и бывал иногда буен во хмелю, но свою истинную роль понимал — в государственные дела не лез и чинами не кичился. Но чего только не приписывала ему завистливая молва — даже использование его матерью колдовства. Поручик Николай Крюковский в изрядном подпитии обвинял родительницу царского любимца: «Ведьма кривая, обворожила всемилостивейшую государыню». Арестант Муромской воеводской канцелярии Фёдор Бобков был уверен, что фаворит у самой благодетельницы велел «подпилить столбы» в спальне, чтобы её «задавить». «Колодница» Аксинья Исаева «с сущей простоты» полагала, что Разумовский хотел «утратить» наследника престола — будущего Петра III{49}.
В доносе на капитан-поручика Василия Маркевича солдат Моисей Березинский в 1747 году описал, как господин офицер, валяясь на кровати и «зажмурив глаза», мечтал: «…будем всех Разумовских бить», сам он представлял, как будет пороть кнутом брата фаворита — «графа молодого Кирила Григорьевича… за его излишнюю спесь и гордость». Елизавета лично рассматривала такие доносы, касавшиеся приближенного к ней семейства. Офицер запираться не стал и инкриминируемые ему обвинения подтвердил, «понеже редко случалось, чтоб когда он был трезв»; для окончательного отрезвления от опасных мыслей он был пострижен в монахи на Соловках{50}. Степенный подпрапорщик Преображенского полка Иван Полозов в 1755 году был отправлен в серпуховский Владычный Введенский монастырь за высказанное недовольство, что «отставлен девкою, и оной бы девке не надлежало владеть армиею»{51}.
Рядовой личной охраны государыни, лейб-компанец Игнатий Меренков, считавший себя ничем не хуже приятеля, гренадера Петра Лахова, по-дружески позавидовал ему: «…с ея императорским величеством живёт блудно»{52}. «Каких де от милостивой государыни, нашей сестры бляди, милостных указов ждать?» — сомневались жёнка Арина Леонтьева и её подруги не слишком строгих нравов в сибирском Кузнецке{53}. Про интимную жизнь государыни «с самой сущей простоты» сложили развесёлую песню:
Государыню холоп
Подымя ногу гребёт.
Её прямо в тюрьме при Сибирской губернской канцелярии, «сидя на нарах», распевал шестнадцатилетний молодец Ваня Носков, взятый по подходящему делу о «растлении» крестьянской девицы Степаниды Русановой{54}. Подпоручик Иван Сечихин был сослан в Валдайский Иверский Богородицкий монастырь на Новгородчине за публичное — на паперти Кремлёвского Благовещенского собора — осуждение личной жизни Елизаветы: «Какая она государыня — она курва, блятка, с Разумовским живёт». А в питерской богадельне ту же актуальную тему обсуждала одна из самых пожилых «клиенток» Тайной канцелярии — 102-летняя Марина Фёдорова. Даже на границе «польские мужики» Мартын Заборовский с товарищами могли себе позволить пожелать: «Кабы де ваша государыня была здесь, так бы де мы готовы с нею спать», — за что получили от российских служивых «в рожу»{55}.
Придворный унтер-экипажмейстер Александр Ляпунов был уж совсем не снисходителен к слабостям императрицы: «Всемилостивейшая де государыня живет с Алексеем Григорьевичем Разумовским; она де блядь и российской престол приняла и клялася пред Богом, чтоб ей поступать в правде. А ныне де возлюбила дьячков и жаловала де их в Лейб-компанию в порутчики и в капитаны, а нас де, дворян, не возлюбила и с нами де совету не предложила. И Алексея де Григорьевича надлежит повесить, а государыню в ссылку сослать»{56}. Схваченному болтуну не помогли попытки оправдаться «беспамятством», «пьянством» и болезнями — такой вредной «ипохондрии» государыня не прощала. Правда, по доброте души она не последовала совету начальника Тайной канцелярии А. И. Шувалова, предлагавшего наказать виновного кнутом с рваньем ноздрей и отправить в Сибирь, но всё же приказала поместить заблудшего в дальний монастырь — сначала в Вятский Успенский Трифонов, а затем в Кирилло-Белозерский, где он скончался в 1760 году. По иронии судьбы, остававшаяся в имении жена придворного моралиста родила в 1754 году дочку в «блудном грехе» с дворовым человеком Алексеем Кузнецовым, о чём также было доложено в Тайную канцелярию.
Документов о браке Елизаветы и Разумовского никто не видел, и об их детях мы до сих пор ничего определённого утверждать не можем. Биограф Разумовских, любитель искусств, писатель и гофмейстер двора Александр Алексеевич Васильчиков доказывал, что потомства у императрицы с Разумовским не было. Появление мифической «Таракановой» он объяснял перелицовкой украинской фамилии Дараган, которую носили сестра фаворита и её дети[5], отмеченные в камер-фурьерских журналах царского двора как «Дарагановы». Эти-то воспитывавшиеся при дворе отпрыски впоследствии обучались за границей в закрытом пансионе, что и вызвало появление толков о тайных детях русской императрицы, которые скрывались под фамилией Tarakanoff{57}.
Зато у современников, кажется, сомнений не было; даже далёкие от дворца люди со знанием дела обсуждали детали интимной жизни своей государыни и количес