Необычайный роман, длившийся семнадцать лет, завершился. Екатерина осталась совсем одна…Уже без светлейшего князя завершились начатые им переговоры с Турцией. 9 января 1792 в Яссах был подписан мирный договор, который подтверждал присоединение к России Крыма и Кубани и закреплял приобретение ею новых земель, устанавливая русско-турецкую границу по Днестру.
– Матушка, новость печальную слышали?
– Печальную? – инокиня Досифея тихонько покачала головой. – Я, владыка, ни печальных, ни радостных новостей не знаю, да и ни к чему бы это монахине. Только вот что вы мне расскажите.
– Помолитесь, матушка, об упокоении души новопреставленного Григория. Князь Потемкин-Таврический скончался.
Тихо дрогнули губы у инокини Досифеи, она опустила голову. Перекрестилась. И думала о своем, пока митрополит Платон сокрушался от всего сердца:
– Что за человек был, сколь великое древо пало! Что-то теперь будет? И не только оттого я его жалею, что дружны мы были, но благо от светлейшего князя было для всей России. Впрочем, Господь знает, что делает.
Досифея очнулась от своих дум, тихо спросила:
– Как он умер?
– Так же, как и жил. Достойно. Долго болел и, сказывают, когда совсем невмоготу стало, просил из Ясс везти себя в Николаев, а по дороге и опочил. В степи. Тихо-тихо ко Господу отошел, мирно, ни жалоб, ни вздохов. До последнего был в сознании.
– Вечная ему память! – Досифея вновь перекрестилась. То же самое сделал и владыка. Потом они долго молчали…
Екатерина писала своему постоянному корреспонденту барону Гримму: «…мой ученик, мой друг; можно сказать, мой идол, князь Потемкин-Таврический, умер в Молдавии от болезни, продолжавшейся целый месяц. Вы не можете себе представить, как я огорчена. Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца; цели его всегда были направлены к великому… Им никто не управлял, но сам он удивительно умел управлять другими. Одним словом, он был государственным человеком: умел дать хороший совет, умел и выполнить… В нем были качества, встречающиеся крайне редко и отличавшие его между всеми другими: у него были смелый ум, смелая душа, смелое сердце. Благодаря этому мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил. По моему мнению, князь Потемкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать».
…Лето Николенька Ошеров, воспитанник сухопутного шляхетского корпуса (который когда-то закончили Григорий и Алексей Орловы), проводил у отца. А вернее сказать – у графа Орлова.
– Ну и вымахал ты, детина! – подивился при первом свидании Алексей Григорьевич, приглядевшись к юному Ошерову. – Давно ли пешком под стол ходил?
– Алексей Григорьевич, герой чесменский, кумир московский, мне в корпусе завидуют, что я с вами знаюсь, – объявил Николенька.
– Нашел чем хвалиться! Дружбой со стариком… Каковы успехи?
– Самые превосходные!
– А коли так, добро пожаловать ко мне завтра в Нескучное, умник ты наш!
– Как я счастлив, что вы меня хвалите, – беззаботно болтал Николенька. – Я вот что замыслил, Алексей Григорьевич: не пойду я в военные. Поеду к вам в Хреново, где вы школу для крестьянских ребят устроили, буду учить их математике.
Бывший тут же Сергей Александрович от возмущения едва не задохнулся:
– Николай, что за глупости мы слышим от тебя? – его ледяной тон не предвещал для отпрыска ничего хорошего.
Но Орлов рассмеялся.
– Оставь его, Серж!
Он отечески обнял и расцеловал мальчишку.
В маленькой рощице подмосковного Нескучного молодые люди, не оправдывая названия чудесного местечка, играли в довольно скучные, по мнению Николеньки, игры. Но летняя жара всех разморила, и не хотелось уже живости и подвижности. Саша Чесменский, то и дело сдерживая скучающий зевок, смотрел на всех чуть свысока прекрасными бездумными глазами, в которые взглядывала с робкой нежностью его молодая жена. Самая маленькая из всей компании, юная графинечка Анюта Орлова скромно поглядывала на Николеньку, а тот стрелял выразительным взглядом в молодую госпожу, заботливо поправлявшую украшения в прическе маленькой Анны. К даме этой он был явно неравнодушен, и она, в конце концов, засмущалась и одновременно разозлилась от столь пристального лицезрения ее прехорошенького круглого личика и больших, как вишни, карих глаз.
– Марья Семеновна, не находите ли, что Нескучное – это рай земной, преддверие рая небесного?
– Николай Сергеевич, не кощунствуйте! – Марья Семеновна нахмурилась и покачала головой.
– Я? Кощунствовать? Помилуйте! Но, господа, с вами от скуки умрешь, – Николенька легко поднялся с земли, закусывая травинку. – Я – верхом. Кто со мной? Александр Алексеевич?
Чесменский пожал плечами.
– Я с вами, – неожиданно сказала Марья Семеновна.
– О!
– Не мечтайте! Просто тоже захотелось размяться.
– Размяться? Очаровательно в ваших устах, Марья Семеновна! Амазонка! Ну, голубушка, душенька, не хмурьтесь, не сердитесь на дурака.
– Дурак и есть, – дама полоснула мальчишку самым язвительным взглядом, на какой была способна.
– Договорились, – пробормотал Саша.
– Скажу Сергею Александровичу, он вас выпорет, – это было кинуто очаровательной дамой уже с седла.
– Согласен, если обгоните! – расхохотался Николенька.
– Ну, погодите же, я вам покажу, – рассмеялась в ответ Марья Семеновна.
Умчались. Саша Чесменский задумчиво поглядел им вслед, безо всякого впрочем, интереса, при этом обнимая жену за плечи одной рукой. Его красивое утонченное лицо нисколько не походило на лицо отца, Алексея Григорьевича Орлова…
– Самая прекрасная амазонка на свете! – кричал Николенька вслед Марье Семеновне, тщетно пытаясь ее нагнать. – Это все орловские лошади…
– Это все то, что вы не в отца и ездить верхом вовсе не умеете! – парировала Марья Семеновна.
– Благодарю вас!
Теперь их лошади шли шагом бок о бок. Марья Семеновна провела рукой по разгоряченному лбу.
– Нет, я еще не видел зрелища прекраснее, чем госпожа Бахметева верхом!
Бахметева вновь нахмурила тонкие брови, но тут же расхохоталась.
– Выпороть вас, несомненно, выпороть! Николенька, вы с ума сошли, я же намного старше вас.
– Разве это может помешать обожать вас? Годы – помеха ли любви? Вот ведь и Алексей Григорьевич старше вас на тридцать лет.
Их взгляды пересеклись, и Николенька прикусил язычок, да поздно было. Марья Семеновна вспыхнула, напряглась, и юноше показалось, что сейчас она поднимет свой хлыстик и… Но Бахметева уже вновь неслась вскачь, потом круто развернула лошадь и помчалась по направлению к дому. Николенька, тихо ехавший вслед за ней, скоро потерял амазонку из виду. Его лицо пылало от стыда.
– Но ведь я не хотел ее обидеть, – шептал он, чуть не плача.
Молодая компания была уже дома. Алексей Григорьевич, увидев Марью, только руками развел.
– Душенька, где ж ты так растрепалась?
Он отер ее лоб, к которому прилипли черные колечки тонких кудрей. Она молчала. Вскоре явился Николенька.
– Батюшка, я не сын кавалериста, – траурно объявил он бывшему тут же Ошерову. – Марья Семеновна меня обскакала!
– Маша, ты скачки устраиваешь? – удивился Орлов.
– Мы, батенька, вели себя смирно, по деревьям не лазали, – Бахметева сделал гримаску. Орлов привлек ее к себе и поцеловал в лоб.
– Иди, умойся, запарилась. Жара-то какая. Нельзя уж так-то…
Он что-то шепнул ей на ухо, прижался губами к виску.
– Оставь, Алексей Григорьевич, – вскрикнула вдруг Марья, нервно одергивая белопенные манжеты. – Ухожу!
– Матушка моя, да что ты?!
Но Марья Семеновна, прошуршав пышными юбками, гордо подняв голову с высокой прической, скрылась за дверью.
– Сестрица! – тоненько позвала ее растерявшаяся Анюта. Ответа не было. Алехан помрачнел. Бахметева была самым непредсказуемой женщиной из всех, что он знал.
– Теперь, глядишь, и приступ меланхолии случится, – пробормотал Орлов. – А может, и блажить начнет, – это было сказано уже совсем под нос, так что никто и не расслышал.
Сергей Александрович решил, что самое лучшее откланяться…
Они ехали с Николенькой верхом.
– Что у тебя там с Бахметевой? – спрашивал Сергей Александрович сына. – Мне что-то Чесменский намекал…
– Ах, этот Саша! – с досадой воскликнул юный Ошеров. – Ровным счетом ничего, папа! Марья Семеновна…
– Ну, мы с Алексей Григорьевичем тоже не дураки, видим… С ума ты спятил, что ли? Выпороть?
– Батюшка!
– Что батюшка?
– Меня сегодня уж и Марья Семеновна стращала, что, мол, пожалуется, выпорют… Отец, а почему Алексей Григорьевич на ней не женится?
Ошеров приостановил лошадь, пристально глянул на сына.
– Папа, не сердитесь! – опередил Николенька. – Я ведь не ребенок, вижу все. Она живет у него, будто старшая дочь, и Анюта любит ее, зовет сестрицей. Но ведь…
Он смутился и замолчал. Сергей Александрович вздохнул.
– Да, Николай, жаль их обоих, – произнес он после некоторого раздумья. – Марья Семеновна – урожденная княжна Львова. И не ее вина, что муж ей достался негодяй. На много лет ее старше и, кажется, взрослого сына имеет от первого брака, а едва ли не на глазах у жены молодой такое устраивал… При тебе, мальчишке, и вымолвить стыдно. Алексей Григорьевич тоже старше ее на целых тридцать лет. Но это Орлов! Они полюбили друг друга, и в один прекрасный день бедная Марья Семеновна, не выдержав издевательств мужа, сбежала из дома. К Алексею Григорьевичу. Конечно, ей тяжко переносить свое положение, конечно, ее осуждают. И Орлову тяжело. Да и нрав у нее не сахарный…
Тут Сергей Александрович призадумался. «Вот ведь, судьба. Орловы, такие умники, красавцы, такая слава, а счастья семейного так и не вкусили всласть. Ни Григорий, ни Алексей, ни Федор. И сыновей законных не родили, наследников фамилии. Да, в сем мне больше их повезло. Хоть с женой и не заладилось, а вот он, отпрыск…»