К тому же и управлял ходом беседы не он сам, а этот юный паренек, с пылом и жаром горячей молодости нападая на непреложные истины, которые отец Николай пытался защитить в меру сил:
— Итак, вы категорически утверждаете, что бога нет. А как же жизнь на нашей планете? Кто ее зародил?
Мокшев пренебрежительно фыркнул:
— Академик Опарин, как нам в школе рассказывала наша учительница, — это было то немногое, что ему все-таки запало в память по причине необыкновенности самого факта, — в своих опытах блестяще доказал, что при создании в экспериментальных условиях микроклимата того времени, температуры и прочего запросто можно получить из неорганики органику. И между прочим, добился своего!
Он торжествующе поднял указательный палец вверх, но священник и не думал сдаваться:
— Я читал о его опытах и результатах, полученных им. Но вы вдумайтесь в суть: он лишь создал из одного мертвого другое, столь же безжизненное. А вот живое ему создать не удалось.
Мокшев на секунду смешался, но почти тут же нашелся:
— Тогда космос. Насколько я знаю, различные кометы и метеориты содержат в себе микроорганизмы, которые при благоприятных условиях выходят из спячки и начинают жить и развиваться. Да и вообще, вся логика развития цивилизации отрицает божье существование и на земле, и на небесах. Все-таки сейчас тысяча девятьсот девяносто восьмой год, а не Средневековье, и вообще — Дарвина надо читать, гражданин поп.
— А вы сами-то его читали? — кротко поинтересовался отец Николай.
Минька смущенно замялся, но нашелся:
— Да и так все ясно и просто. Кто сильнее, того и верх.
— Вот как… — загадочно протянул священник. — Тогда у вас, простите, кое-что не сходится. Пещерный лев был куда сильнее нынешних, однако вымер. Ту же аналогию можно провести между саблезубыми и обыкновенными тиграми. Мамонт играючи разделался бы со слоном, но тоже не уцелел. Помнится, я читал, что питекантропы жили в одно время с неандертальцами, и последние были куда умнее, даже научились пользоваться огнем. Однако от питекантропов произошли кроманьонцы, а вот неандертальцев и след простыл.
— Все равно я атеист, — не зная, что ответить, проворчал Минька.
— Стало быть, тоже верующий, — констатировал священник.
— Я же сказал, что нет! — отрубил Минька.
— А вот и да, — возразил отец Николай. — И все отличие между нами лишь в том, что я верю в бога, а вы в то, что его нет.
— Ну-у, — протянул Мокшев, не зная, чем парировать последнее утверждение, и, пытаясь протянуть время, рассеянно взглянул на свои подарочные «командирские» часы, после чего хлопнул себя ладонью по лбу и простонал:
— Батя, мы ж на поезд опаздываем!.. Нам еще до станции пилить и пилить, а до прибытия поезда осталось всего двадцать минут! Жмем!
— Тогда вот что. — Отец Николай достал из внутреннего кармана пиджака паспорт с вложенными туда купюрами. — Бегите один, сын мой, и возьмите билеты на двоих, а я к тому времени подойду к вокзалу.
— А успеете? — усомнился Минька, оглядывая критическим взором своего пожилого собеседника с изрядной сединой в бороде и явно не атлетической фигурой.
— Не сомневайся, — утвердительно кивнул отец Николай, — успею. Бегом — тут я, пожалуй, староват, а быстрым шагом еще могу.
— Ну-ну… — недоверчиво протянул Мокшев. — Только если не придете вовремя, то оставлю паспорт с билетом первому встречному и поминай как звали.
— Лишь бы были эти билеты, — вздохнул священник и поторопил Миньку: — А вы бегите, не мешкайте, — и перекрестил спину убегающего Мокшева, как бы давая ему свое благословение.
Спортивными достижениями новоявленный бегун никогда не блистал, тем более в легкой атлетике, но тут припустил со всех ног. Обычно он выходил из дома и шел на вокзал не спеша, по пути прощаясь с любимым городом, маленьким райцентром на Рязанщине.
Здесь все было мило его сердцу — родная сто восьмая школа, березки вдоль нее, вымахавшие на добрый десяток метров за то время, что он учился, их когда-то сажали ребята постарше вместе с его сестрой Людой.
Каждый поворот, любой переулок ему был знаком, включая жителей тех домов, мимо которых он сейчас пробегал. Здесь — беглый взгляд направо — он жег когда-то вместе с ребятами костер, чуть дальше играл в прятки, через ограду лазил в больницу, обрывая не совсем спелую иргу, в обилии росшую там вдоль тенистых аллеек.
А вот и книжный магазинчик, куда он в свое время частенько захаживал к радушной тете Нине за новыми учебниками.
Он свернул с Новоряжской на Первомайскую, ведущую к вокзалу. Освещение на ней было чуть хуже, не все фонари горели, зато бежать стало легче, потому что улица делала солидный уклон, как бы приглашая всех жителей города к вокзалу, в который она почти упиралась.
Впрочем, именно сейчас любоваться тихими прелестями своей маленькой родины ему было некогда, и он вновь увеличил скорость, припустив со всей мочи.
Как выяснилось спустя двадцать минут, вовремя успели оба, и сейчас они стояли в ожидании поезда, который устало подошел к перрону, из последних сил протянул состав вдоль тускло освещенной платформы и, будто окончательно выдохнувшись, остановился.
Нужный им вагон оказался почти рядышком, но на нетерпеливый стук в дверь никто не откликнулся. Да и вообще этот вагон производил какое-то неуютное впечатление, хотя внешне почти ничем не отличался от своих железных соседей.
Почти, да не совсем.
У тех внутри чувствовалось какое-то еле уловимое шевеление, движение, ощущалась какая-то жизнь, а этот был словно мертвый — ни малейшего движения, ни намека на хоть какое-нибудь шевеление.
Даже окно в тамбурной двери этого вагона резко отличалось от других. Подернутое густой белой пеленой, будто саваном, оно надежно скрывало все, что происходило внутри.
Настойчивый повторный стук также был проигнорирован, хотя Минька кулаков уже не жалел.
— Да никого там нет. Дрыхнут, поди, заразы. — И Мокшев запустил такую заковыристую тираду в адрес нерадивых проводниц, что даже сам восхитился изреченным экспромтом. — Давайте в соседний вагон, пока дверь открыта, а проводника нет, — предложил он священнику. — А там уж пройдем и в свой. — И он шустро устремился вперед.
Священник старался не отставать от своего молодого попутчика, который вдруг неожиданно затормозил и недоуменно обернулся.
— Да тут пожар, батя, — озадаченно присвистнул Минька, уже вошедший в межтамбурный проход. — Дымище ужас какой густой и…
Свое описание пожара он не окончил, поскольку заметил впереди безжизненно оседающее тело человека, еле видимое в густых белых клубах дыма, и рванулся на помощь.
Вязкие, подобно тугой резине, белые языки тут же охватили его тело, препятствуя продвижению, но Минька упрямо лез вперед и почти добрался до человека, погибающего, как он подумал, от удушья.
Однако запасы воздуха в груди подошли к концу, а вдохнуть свежего Мокшеву почему-то никак не удавалось, и он начал терять сознание, уже понимая, что здесь что-то не так, причем далеко не так, но уже не в силах ничего сделать.
«Как глупо, — подумалось ему в последний миг, и тут же мелькнуло иное: — Хорошо бы было проанализировать этот дымок в нашей лаборатории. Это что же такое при сгорании придает дыму эффект вязкости?»
Отец Николай, видя перед собой столь ужасную картину, сперва в страхе отшатнулся, растерянно перекрестился, затем осенил крестом белые клубы дыма, в которых медленно, как при замедленной съемке, ворочался его недавний собеседник, но потом отважно шагнул вперед.
Поначалу он предвкушал, как спустя полчаса будет изрекать неразумному отроку о том, что сие знамение было не чем иным, как карой господней за кощунственное неверие. Однако длилось это всего несколько секунд. Почти тут же он с ужасом понял, что ситуация из рук вон и на самом деле это испытание господь послал не иначе как ему самому.
«Что ж за дым такой бесовский?» — мелькнуло у него в голове, когда он окончательно изнемог в тщетных попытках поднять руку, чтобы подхватить безвольно падающего Миньку.
Дабы собраться с духом, он начал было читать молитву, однако сумел одолеть всего три слова:
— Отче наш! Иже…
Сознание его постепенно меркло, а вместо дальнейших слов молитвы почему-то лезло на язык некое мерзкое ругательство, которое отец Николай последний раз изрек лет десять назад.
«Иду на суд твой, господи», — искоркой мелькнула в мозгу последняя мысль, и он отключился.
Будто окончательно наевшись своей последней жертвой в лице отца Николая, дым почти сразу начал рассеиваться и спустя всего минуту исчез окончательно, но, странное дело, не оставил после себя на грязном полу заплеванного тамбура ни одного тела, словно он их проглотил, подобно какому-нибудь огромному доисторическому чудищу, и даже успел переварить.
Проводнику Фариду, выскочившему с бутылкой в тамбур, осталось только пару раз безнадежно крикнуть: «Славка, ты где?!» — и, махнув рукой на несостоявшуюся сделку, идти спать в служебное купе.
Глава 14Тайная вечеря
Ты в этом веке одинок.
Я тоже одинокий странник.
Конечно, наша встреча — праздник.
Жаль, праздник не положишь впрок.
Какое-то время, пока все гости молча насыщались — а при виде богатого разнообразия щедро разложенной на столе снеди довольно-таки быстро утих даже неугомонный Минька, — Константин разглядывал пестрое сборище.
Даже странно, ведь совсем недавно он ликовал и был безмерно счастлив, повстречав Стрекача, а потом Вячеслава и Миньку, а вот теперь, призадумавшись, испытывал легкое разочарование.
Всем присутствующим предстояло стать его верными помощниками в тех нелегких задачах, которые он себе наметил, а много ли будет с них толку?
Вот священник. По возрасту самое то, расцвет сил, даже на добрый десяток лет старше самого Константина, то есть житейского опыта в избытке, но что он может, что он знает? В семинарии его, скорее всего, учили только тому, как правильно молиться, в какой последовательности совершать богослужения и прочему в этом же духе.