…И подведут неучтенный баланс
С уймой ошибок на бланке,
Щедро отдав подвернувшийся шанс —
Встретиться на полустанке.
Первое время ослепительное безжалостное солнце беспощадно вгрызалось в несчастные затылки Константина и Вячеслава с такой силой, будто хотело пробуравить в них дыру и, судя по их ощущениям, к исходу второго часа практически добилось своего. Не помогал даже прохладный кисловатый напиток, переданный Доброгневой в глиняной корчаге, едва они проехали первые несколько верст. Когда она протянула посудину во второй раз, то в ее глазах лишь заискрились насмешливые огоньки при виде тяжких страданий двух молодцов, а рука, держащая корчагу, дрогнула от подкатывающегося к горлу веселого смеха. Константин в ответ на это жалобно протянул:
— Медку бы чарку испить.
— Еще хуже будет, — безжалостно отрезала она, давая понять, что все дальнейшие уговоры тоже окажутся бесполезными.
— А чего ты ее слушаешься-то? — лениво зашевелился на козлах Вячеслав, правивший княжеским возком вместо Епифана. — Князь ты или не князь?
— И впрямь. — Константин подбоченился и попытался принять грозный вид, подобающий владыке, но от чрезмерных усилий в его голову вновь стрелой влетел острый, как отточенный клинок, солнечный лучик, и он, приложив руку к затылку, страдальчески застонал.
— Ишь как хмельной дух бродит, — покачала головой Доброгнева и посоветовала, добродушно улыбаясь: — Вы эту корчажку допейте, оно маленько и полегчает.
— Пили уже, — уныло отозвался Константин. — И никакого толку, — и пожаловался товарищу по несчастью: — Прямо с утра с одной стороны головы — бум-бум-бум, с другой — тук-тук-тук. Говорю, войдите — никто не заходит, а продолжают стучать.
— Ну, мне не так мерзко, — откликнулся Вячеслав. — Но тоже не ахти. А во рту вообще будто вся твоя дружина переночевала. — Он покосился на княжеского тезку, бодро восседающего на вороном жеребце чуть впереди возков, и добавил: — Причём вместе с лошадьми.
— Пейте-пейте, — приободрила их Доброгнева. — Говорю же, легче станет. А вон лесок вблизи, там и прохладой обвеет.
— Не доживем до лесу-то, — мрачно напророчил Константин.
— Не дотянем, — присоединился к нему Славка, поворачивая голову к Доброгневе и лукаво поглядывая на нее. — Чую я, прямо тут и отдадим Богу душу. И будет наша смерть на твоей бессердечной совести… Если она у тебя, конечно, имеется, — добавил он и хитро зажмурил один глаз.
Но Доброгневу было не пронять. Она лишь осуждающе глянула на княжеского собутыльника, невесть откуда взявшегося и тут же ухитрившегося не только набраться с князем, но и втереться к нему в огромное доверие. А иначе чего бы он развалился тут, вместе с Константином в одном возке, будто не смерд голопузый, а не ниже боярина будет. Пусть на месте возницы, но все равно не дело. Да еще и глаза свои бесстыжие на нее, Доброгневу, пялит, так и заманивает ими, так и притягивает. Тьфу ты, напасть какая. Гневно хмыкнув, гордая смуглянка предупредила Константина:
— Ну, вы тут пейте да отдыхайте, а мы тем временем к леску погоним пошибче. Надо и место для полдника выбрать, да и травок кое-каких собрать.
Ловко перетянутые кнутом лошади сразу прибавили прыти и оставили возок с князем далеко позади.
— В тенек поехала. Ишь самой жарко, небось, стало, — констатировал Вячеслав. — Слушай, а чего она такая злая у тебя? Вроде не жена, а рычит как тигра, — повернулся он к князю.
— Лечит она меня, — пояснил Константин. — Еще раньше предупреждала, чтобы меда или еще чего хмельного — ни-ни, а мы вчера вон как с тобой на радостях налакались.
— Так ведь повод какой, — возмутился Славка. — По такому случаю грех не выпить. Мы теперь с тобой, можно сказать, единственная родня друг дружке на белом свете.
— Тихо ты, — ткнул его кулаком в бок Константин, завидев верного Епифана, отставшего от дружинников и направившего своего коня к их возку.
— Не надо ли чего, княже? — осведомился тот, с недоверием поглядывая на Славу. — Варнак-то этот не растряс ли?
Вячеслав вспыхнул и уже открыл было рот, чтобы разразиться возмущенной тирадой, но после увесистого тычка, отвешенного Константином здоровой ногой, захлопнул его и обиженно замолчал. Епифан еле заметно усмехнулся себе в бороду и, решив развить успех, тонко, как ему показалось, намекнул:
— А может, питья какого-нибудь хочется?
— Ото можно бы, — не выдержал вмиг оживший Вячеслав, но после очередного тычка снова затих.
— А есть ли? — поинтересовался Константин.
— Есть, хотя и малость, — сразу оговорился Епифан и, отстегнувши от пояса здоровую, литра на полтора-два, плетеную баклажку, протянул ее князю: — Добрый медок, ты не сомневайся, княже, — и тут же суетливо начал извиняться: — Оно, конечно, на один глоток, да ведь припасы у этой девки в возке и бочонок заветный тоже с ней. Как возьмешь?
— Так баклажка твоя что, пустая? — не понял Константин.
— Господь с тобой, княже, — даже обиделся слегка Епифан. — Полным-полнехонька, только пить-то тут нечего. Тебе бы водонос[26] или, на худой конец, братину[27], да где ж их тут взять-то. — Он сокрушенно развел руками.
Вячеслав, вожделенно глядя на увесистую баклажку, не выдержал и, восторженно присвистнув, заметил, глядя уважительно на Епифана:
— Да, старый воин — мудрый воин.
Искренняя похвала подтопила ледок, лежавший на сердце у стремянного, и он, признательно глянув на Славку, смущенно забормотал:
— Ну, ты тут пей, княже, а я вперед поскачу. Подсоблю, может, в чем лекарке твоей, да пригляжу, чтоб она возок свой навстречу тебе не повернула.
— Спасибо, Епифан, — улыбнулся признательно Константин и заметил: — А что мала твоя фляжка — так оно самое то. Братину теперь я, пожалуй, и сам не одолел бы. Лишнее это.
— Вот это ты верно говоришь, княже, — широко заулыбался Епифан, показывая здоровые желтые зубы из-под густой бороды. — Ну, я, стало быть, наперед поехал.
— Да, и присмотри, чтоб все в порядке было, — более серьезно добавил Константин, на что Епифан, оборачиваясь уже на ходу, откликнулся успокоительно:
— Будь в надеже, княже. Все исполню.
С трудом вытащив пробку, Константин с некоторой опаской понюхал содержимое баклаги и, придя к выводу, что столь приятный аромат от какой-нибудь гадости исходить не будет, сделал несколько больших глотков.
Вячеслав, полуобернувшись, уже нетерпеливо протягивал руку:
— Не томи душу. Давай быстрее. Константин отвел баклажку в сторону, вздохнул и после небольшой паузы, окончательно решившись на неприятное объяснение, которое неминуемо должно было последовать, спокойно заметил:
— Скажи как положено, Слава, тогда дам.
— Не понял, — удивленно повернулся к нему Вячеслав и даже выпустил из руки вожжи. — Как это — как положено?
— Ну, скажем, — задумчиво протянул Константин, — дозволь испить, княже.
— А морду вареньем тебе не намазать? — ехидно осведомился Славка. — Ты чего, белены объелся? Кончай дурковать.
Константин нахмурился, но иного способа воспитания на данный момент просто не видел:
— Перед тобой целый князь сидит, а ты с ним, как с собственным брательником — дай хлебнуть, и все тут. В разговоры мои влезаешь, не спросив разрешения. Ты ж весь мой авторитет губишь на корню.
— А-а, — разочарованно протянул Славка, убрав руку. — Вон ты о чем. Ну, во-первых, сейчас никого нет и стесняться некого…
Это было правдой. Они настолько отстали от дружинников, что те уже скрылись в лесу, норовя побыстрей укрыться от палящего солнца в густой дубраве, а их возок лошади и вовсе, почуяв, что спешить некуда и никто и не подхлестывает, тащили еле-еле, давно перейдя на спокойный неторопливый шаг.
— А во-вторых, если уж тебе так покомандовать захотелось, то ради бога. Флаг тебе в руки и барабан на шею. — Он хмыкнул и хмуро сплюнул, попав на круп бедной коняги, которая, решив, что это сел очередной овод, тут же торопливо размазала на себе Славкину слюну пышным хвостом.
Нагнувшись, Вячеслав подхватил вожжи и со злости хлестнул ими лошадей, отчего они мигом прибавили ходу.
— Ничего-то ты не понял, — вздохнул Константин. От резкого рывка его повалило прямо на полсть, и часть содержимого баклажки выплеснулась на белую рубаху, распространяя вокруг приятный медово-хмельной аромат и расползаясь на белом полотне некрасивым желтым пятном. — Ну вот, и меня медом залил, — добавил он укоризненно.
Вячеслав гневно повернулся, некоторое время молча смотрел на спокойное лицо Константина, после чего, не выдержав окончательно, в бешенстве остановил лошадей и, спрыгнув с возка, бухнулся перед князем на колени, склонив голову до земли.
— Прости, княже, раба своего верного, — заголосил он дурашливо. — Только покидает он тебя совсем, ибо служить он рад, а вот прислуживаться ему тошно. Прощевай, князюшко.
После чего он резко вскочил и направился назад, держа путь по свежей колее.
— Стой! — крикнул ему вслед Константин, но тот даже не обернулся, гордо шествуя по проселочной дороге. — Стой! — еще раз попытался он остановить нового друга и, видя, что все безрезультатно, морщась от резких движений, кое-как перевалился через край возка и бросился вдогонку. Но едва он прошел с десяток метров, как раненая нога непослушно подвернулась, и Константин со стоном грянулся о землю.
«Хорошо еще, что в траву угодил», — подумал он при этом, но боль в ноге была настолько резкой — видать, при падении он вновь потревожил рану, — что Косте уже больше ничего хорошего на ум не приходило.
Он осторожно повернулся на другой бок, выждав несколько секунд, оперся на руки, пытаясь встать и изначально настраиваясь на сильную боль, но поднялся на удивление легко, осторожно и бережно придерживаемый сильными руками Вячеслава.