– Обычно, – сказал Артём, – мастер кует простые клинки. Из простого железа. Они недорогие, и спрос на них самый большой. Но не думай, что это – простое дело.
– Я и не думаю, – Гошка с уважением глядел, как здоровенный подмастерье плющит молотом красную полосу металла. Ничего себе – просто.
– Сначала надо из сырого железа основу выковать, потом уже из нее – меч. Хороший меч нужной длины с правильным долом. Затем на кромки наварят полоски из твердой стали, я тебе о них говорил, и закалят вон в той бочке – и все. Потом уже просто: отполировать, наточить да рукоять поставить. Вот такой меч мы и тебе скуем.
– Мне? – обрадовался Гошка. – Настоящий меч?
Кто сказал бы ему год назад, что у него будет свой меч, – ни за что не поверил бы. Мечи – они только у настоящих гридней бывают. У прочих воев – топоры да копья.
– Тебе, тебе, – подтвердил Артём. – Сейчас мастер подойдет, мерку с тебя снимет…
– Зачем? – удивился Гошка.
– Затем, что каждый воин меч не просто так, а под свою руку подбирает. И у тебя будет такой – только твой и больше ничей. Понятно?
– Ага.
Гошка и любому мечу рад был бы, а тут – только твой…
Он просто в сказку попал, не иначе…
– По весне, как земля подсохнет, Владимир в поход уйдет, – сказала Рогнеда, сладко потянувшись. – Он уйдет, а ты – оставайся.
– Не получится, – ответил Славка. – Я же сотник княжий. Куда он, туда и я.
– А ты больным скажись, – посоветовала княгиня.
– Не могу, – покачал головой Славка. – Это против чести.
– Честь, честь! – сердито проговорила Рогнеда. – Только и знаете, что о своей чести говорить. А о моей даже и не думаете!
Славка попытался ее обнять, но Рогнеда оттолкнула его.
– Что ты, что Устах! – бросила она. – Я говорю: убей Владимира, а он: «бесчестно это»! Я б и сама его зарезала, а не получится. Спит он чутко, как зверь. Зверь и есть! Ненавижу!
Славка изумился ее ярости. Сколько уже времени живет с великим князем Рогнеда. На людях – покорна и ласкова, а в душе такая злоба…
– Не можешь ему отца и братьев простить?
– Не могу и не хочу! – отрезала Рогнеда. – Не человек это – кот блудливый. Ни о чем не думает, только о том, кому бы еще уд свой заправить! Ему что я, что девка дворовая! Кабы убил он родичей моих ради власти великой, я бы, может, и простила. А он, тварь похотливая, род мой погубил только лишь потому, что уд у него зачесался! Но и он, глупец, никогда не узнает, что место мое уже езжено! Вот за это, Славка, я тебе до смерти благодарна буду! – И позабыв, что сама только что оттолкнула: – Ну иди же ко мне, иди скорей, что ты там расселся! Хочу тебя! Возьми меня скорей! Отмстим убийце похотливому!..
В ту ночь Славка ничего не ответил Рогнеде на ее гневную речь. Овладел ею, потешился сам и ее потешил… Ну и всё. Совсем всё. Будто пелена с глаз спала. Никогда больше не разделит он с ней ложе. Никогда.
Но знать княгине об этом совсем не обязательно. А то, не дай бог, возненавидит его так же, как Владимира. Славка достаточно хорошо знал женщин, чтобы понимать: брошенная женщина иной раз опасней дикого тура. А уж если эта женщина – великая княгиня…
Глава третьяКиев. Три месяца спустяПОХОД НА ЗАПАД
Сидели за столом всей семьей. Во главе – батюшка-боярин. Рядом с ним – матушка Сладислава. В новом роду Гошки старый обычай, когда мужчины и женщины сидят отдельно, был не в чести.
Одесную батюшки – его друг-побратим Устах, ошую матушки – старший брат, князь-воевода Артём. Рядом с Артёмом – лихой хузарский хан Йонах. Веселый, глаза так и блестят. Рядом с ним – сестра старшая Дана с сыном Роавом на руках. За ее спиной кормилица с маленькой Сулой. А дальше, не по старшинству, а по собственному разумению – воевода Зван, парс-чародей Артак, брат Богуслав и еще много разных важных людей, имен коих Гошка не знал. Сам он сидел скромненько под боком у дедки Рёреха, наворачивал за обе щеки, глазел на своих славных родичей и время от времени щупал мелкие, скользкие от жира колечки собственной кольчуги, что свертком лежала на коленях. Всё никак не мог поверить, что у него – собственная бронь. Как у настоящего дружинника.
О чем говорили, не слушал. Всё равно мало что понятно. Да и не о важном – будущем походе – говорили, а о всяких мелочах: о ценах на воск, о том, когда какую землю поднимать и хорошо ли носит будущего наследника оставшаяся дома жена брата Артёма.
Наконец батюшка поднял последнюю чарку, сказал:
– Чтоб все мы здесь так же – после победы!
Гошка смысла не понял, но вместе со всеми выпил настоящего, пусть и сильно разбавленного вина, вместе со всеми грохнул чашей о стол.
И едва лишь стукнули о стол опустевшие чары, батюшка скомандовал зычно:
– Брони вздеть!
С непривычки Гошка замешкался, и кольчужка села криво, но дедко Рёрех поддернул, где надо, велел: «Подпрыгни!» Гошка подпрыгнул, встряхнулся, и бронь легла как надо.
Вышли тесной гурьбой. Гошка ничего не видел, кроме сверкающих доспехов высоких родичей. И во дворе ничего не увидел, потому что там было еще теснее: здесь пила-ела ближняя дружина батюшки, старшая гридь князь-воеводы Артёма и еще много разного народа. Здесь было шумно: лаяли псы, всхрапывали кони, протяжно ревел и драл когтями столб мишка, которого кто-то опять напоил.
– Ну-ка! – Рядом с Гошкой оказался брат Богуслав. Подхватил его на руки, раздвинул всех плечом… Миг – и Гошка уже сидит высоко в седле. И ему уже все видно: просторный двор, полный верховых и пеших бронных мужей, красиво одетых жен и девок… Гошка восхитился: какая силища у его рода! Мелькнула мысль: будь в сельце, где он родился, хотя бы десяток таких вот воев – никакие степняки никогда бы не посмели…
Мелькнула – и пропала. Он более не смерд, а сын боярский.
Почуяв Гошкино волнение, гнедой тоже заволновался, перебрал ногами… Гошка приласкал его, успокоил…
Брат Богуслав легко, будто и не в доспехах, взлетел на коня. И тут же свесился с седла, целуя повисшую на нем Лучинку. Гошка увидел, что лицо ее мокрехонько, и удивился: чего плакать, радость же! В поход!
– Гр-ридь! – прокатился над подворьем низкий рык батюшки. Все сразу притихли, даже мишка. Только слышно было, как собаки грызутся да всхлипывает кое-кто из баб.
– Готовьсь!
Гошка поспешно проверил: всё ли хорошо? Зброя: меч ладно ходит, колчан закрыт, сумы седельные застегнуты, фляга – до горлышка. Нахлобучил вязаную шапочку, поверх – красивый, как солнце, шлем…
– Илия, ко мне!
Гошка не сразу сообразил, что зовут – его. Допер, когда увидел, как всадники расступаются, давая ему дорогу. Тут уж не оплошал: горяча и одновременно придерживая гнедого, лихо прогарцевал к батюшке.
У батюшки не жеребец – мерин. И небольшой, особенно если сравнить с высоченным всадником. Но красивый… Страсть. Головка изящная, ноги легкие, круп широкий… Быстрый, как стриж. Зовут не по-здешнему – Калиф.
– Дайте ему знамя! – велел боярин, и Гошке тут же подали древо с прапором, на котором был вышит знаменитый «Морской конь» – личный стяг боярина-воеводы Серегея.
– Рядом поедешь, – велел боярин и повел косящего глазом на пьяного мишку коня через распахнутые ворота.
Когда уже миновали ворота Горы и спускались широким Боричевым взвозом, Гошка оглянулся. За ними, горя на солнце шеломами и бронями, ехала боярская дружина. К родичам и ближним гридням присоединились вои, жившие отдельно, вне Горы: на собственных подворьях и на дворах, также принадлежавших батюшке. Но и это было не всё. Когда выехали из городских ворот на заставленный стругами берег Почайны, к ним присоединились хузары Йонаха и молодые отроки, жившие в шатрах вне города.
Эти приветствовали своего боярина таким дружным ревом, что все птицы враз взмыли в воздух.
«Вот это рать так рать! – с гордостью думал Гошка, ехавший бок о бок с батюшкой. – Вот это силища неодолимая! Сильней и быть не может!»
И ошибся. Понял это, когда они обогнули мощную городскую стену и увидели княжье войско. Вот где была великая сила: тысячи и тысячи. Разноплеменная рать: нурманы и кривичи, поляне и смольняне. Даже, отдельно, пешые лесовики-древляне в косматых шкурах, заросшие по глаза такими же косматыми бородами.
Батюшка поднял руку – и его ратники остановились. Но сам он продолжал двигаться вперед, и Гошка, который помнил, что ему велено «рядом», не отставал.
Тут из огромной воинской массы выехал всадник на ослепительно-белом коне, а с ним – большой десяток гридней, глядеть на которых – глаза слепит от золотого сияния.
Шагов за тридцать всадник на белом коне (Гошка уже узнал в нем великого князя Владимира) остановился, и батюшка с Гошкой подъехали к нему сами.
Владимир Святославович был без шлема и даже без брони: в легкой рубахе из синего шелка. Руки его, посеченные мелкими шрамами, обремененные тяжелыми золотыми кольцами и браслетами, спокойно лежали на передней луке.
– Здрав будь, княже! – пробасил батюшка.
– И ты будь зрав, боярин. Вижу, немалую дружину ты в мое войско привел.
Лицо у великого князя красивое, строгое. Голова бритая, по варяжскому обычаю, – только прядь желтая на ухо висит. На бритой коже – синие и красные знаки-обереги. Брови у Владимира густые, грозные. Усы длинные – на вершок ниже подбородка.
– Моих там – восемь сотен, – отозвался батюшка. – Остальные тебе клялись, так что не мои они, а твои. Да и сам я…
– Знаю, знаю! – перебил его князь. – И рад тебе, воевода княжий, боярин Серегей! Рад видеть и тебя в добром здравии, и знамено твое славное, что многажды рядом со стягом отца моего Святослава Игоревича победно реяло! А скажи мне, боярин-воевода, кто сей отрок, что на меня так нахально глазеет?
– Сын мой младший, Илия, – батюшка усмехнулся, и Гошка, смущенный словами князя, воспрял духом: не серчает Владимир Святославович. Шутит.
А тут князь и вовсе улыбнулся и – будто солнышко взошло. Нет, настоящее Солнце-Ярило взошло уже давно и сияло над головами. Но такая у князя Владимира была светлая улыбка, что Гошка и сам невольно растянул губы… И тут же смутился, потому что пары зубов у него недоставало. Только-только расти начали.